— Неужели я похожа на отца или какого-нибудь негодного мальчишку? — шутливо парировала Энни, дерзко усмехнувшись. — В нашей семье я единственная девочка такого возраста, и мне не подобает шляться по окрестностям с толпой мальчишек. Я полчасика подремала в своей комнате и не собираюсь спать сегодня ночью, если найдется хоть кто-то не из нашей родни, с кем можно будет потанцевать, — с восторгом объявила она.

Энни считала себя самой зрелой и мудрой из женщин семьи Лансель, отчасти даже взрослее, чем ее обожаемая бабушка.

— Что ты собираешься надеть? — поинтересовалась Ева.

— У меня ничего нет, — пожаловалась девочка, горестно покачивая кудрявой головой.

— Ты привезла два битком набитых чемодана, — рассмеялась Фредди. — Там куча нарядов.

— Но ни один из них не годится для сегодняшнего случая. Бабушка, можно мне заглянуть в твой гардероб?

— Сперва возьми бокал шампанского, — предложила Ева. Она ни в чем не могла отказать внучке.

Та с любопытством пригубила вино. Это было ее первое знакомство с шампанским. По французскому обычаю, когда пробуешь что-нибудь в первый раз, можно загадать желание. Сморщив прелестный носик, Энни отпила глоток побольше, чтобы распробовать вино по-настоящему.

— М-м-м… — Загадав желание, она сделала еще глоток.

— Ты почувствовала что-нибудь особенное? — спросила Ева.

— Да. Во рту у него один вкус, а когда я проглотила, стал другой — мое горло как-то необычно согрелось.

— Этой особенностью обладает только безупречное шампанское, — заметила Ева. — Этот сорт называется «Прощание».

Сделав еще один большой глоток, Энни отставила бокал и исчезла в бабушкиной спальне, где стоял громадный гардероб.

— У девочки природный вкус, — радостно сказала дочерям Ева. — Никто из вас за все эти годы ни разу не отметил «Прощания». Фредди, может, пришлешь сюда Энни на следующее лето поучиться искусству изготовления шампанского? Кто-то должен в свое время возглавить «Дом Лансель».

— Я полагала, что следующим летом она начнет летать, но, если захочет… почему бы и нет?

Энни выбежала из спальни, держа в руках вешалку. На ней висело красное шифоновое платье с тонкими ленточками бретелей над маленьким задрапированным корсажем. Бретели и пояс вокруг узкой талии были густо усыпаны искусственными бриллиантами, сверкающими так ярко, словно под прямым лучом света. Красная юбка в складку развевалась, будто танцевала в воздухе, а полоски шифона различной длины блестели. Даже на вешалке платье казалось волшебным: оно как бы обладало собственной жизнью и историей.

— Бабушка, только взгляни, какая прелесть! Я ничего подобного раньше не видела. Это просто сказка! Уверена, оно придется мне как раз впору, — многозначительно закончила Энни.

— Где ты его нашла? — удивленно спросила Ева.

— В самом дальнем углу гардероба. Оно висело у самой стенки. Оно прямо на меня сшито!

— Я… я и забыла, что оно там. Это очень старое платье, дорогая. Ему, должно быть, уже… о-о, больше сорока лет.

— Это неважно, для меня оно лучше любого нового. Куда ты его надевала?

— Это не мое платье, Энни… Это платье Мэдди.

Дельфина и Фредди с любопытством наклонились вперед, чтобы поближе рассмотреть платье. Так оно и есть… Вот оно какое — знаменитое платье Мэдди, подумала Дельфина. Платье, связанное с семейным скандалом, о котором она узнала много лет назад. Дельфина никогда не видела этого платья, хотя слышала о нем гораздо чаще, чем ей того хотелось. Фредди была заинтригована. Она, конечно, знала о Мэдди, но и вообразить не могла, что платье окажется таким же живым, как и они сами. Фредди тоже питала слабость к одному красному платью, которое бережно хранила, но ей и в голову не приходило, что мать может проявлять такую сентиментальность по отношению к платью Мэдди.

Ева вновь наполнила шампанским четыре бокала.

— Думаю, нам следует выпить за Мэдди, — провозгласила она с сияющими глазами и легким румянцем на щеках. Что бы ее дочери ни думали о Мэдди, им никогда не понять, почему она сохранила это платье. В жизни есть вещи, которые невозможно, да и не нужно объяснять другим.

Дамы семьи Лансель высоко подняли бокалы.

— За Мэдди!

— Кто бы она ни была, — добавила Энни, поднимая свой бокал.

1

Беспечно улыбаясь, Ева Кудер протянула билетеру пятифранковую купюру, чтобы подняться на воздушном шаре, привязанном на огромном поле «Ла Маладьер» близ Дижона, где проходил последний день великого аэрошоу 1910 года.

— Вы одна, мадемуазель? — удивился билетер.

Столь молодую и привлекательную девушку без спутника здесь не часто приходилось видеть. Он окинул Еву быстрым оценивающим взглядом. Из-под полей соломенной шляпы на него с вызовом смотрели горящие, темно-серые, чертовски соблазнительные глаза. Тяжелые, скрученные в тугой узел волосы отливали каким-то неопределенным, но возбуждающим красновато-золотым оттенком, а ее полные, улыбающиеся губы были такого же естественного розового цвета, как и румянец на щеках.

— Мой муж боится высоты, месье, — ответила девушка с многозначительной улыбкой, выражающей понимание того, что билетер, конечно же, ничуть не боится высоты, и она восхищается его храбростью.

«Ого! Эта очаровательная юная провинциалка не так уж простодушна», — с удовольствием отметил билетер и, ответив Еве страстным взглядом, молча протянул ей билет. Сжав ее руку, обтянутую перчаткой, он галантно помог Еве подняться в сплетенную из ивовых прутьев корзину, такую большую, что в ней легко поместились бы пять человек.

Подобрав одной рукой узкую белую юбку и крепко придерживая другой модную широкополую шляпу, украшенную огромными шелковыми розами, Ева нервно постукивала каблучками низких шнурованных ботинок и нетерпеливо дожидалась, пока снимут несколько дюжин мешков с песком, удерживающих огромный красный шар на земле. Стараясь не смотреть на своих спутников, Ева повернулась к ним спиной, прислонилась к борту корзины, доходившему ей до талии, и уткнулась подбородком в высокий воротник блузки так, что его кружевные складки почти закрыли ее лицо.

Было двадцать пятое августа, воскресенье. День выдался жаркий, однако Ева дрожала от еле сдерживаемого нетерпения, пока рабочие занимались своим делом, покрикивая друг на друга. Внезапно громадный красный шар быстро и бесшумно взмыл в воздух.

Ошеломленная волшебным ощущением полета, Ева не обратила внимания на раскинувшуюся внизу древнюю и прекрасную столицу Бургундии, которую король Франциск I называл «городом сотни церквей»; она не отрываясь смотрела на далекий синий горизонт, пораженная невиданной картиной стремительно удаляющихся желтых и зеленых полей. С каждой секундой они становились все шире и шире.

«Как бесконечен мир», — подумала Ева, охваченная тем же детским восторгом, что и другие путешественники. Забыв про настороженность по отношению к трем спутникам-мужчинам, Ева обернулась и с восхищением оглядела чудесную панораму.

Подчинившись непреодолимому порыву, она раскинула руки, словно желая обнять небо. Тут же порыв ветра сорвал с ее головы шляпу, державшуюся на шпильках, и та упорхнула за борт.

— О нет! — громко воскликнула Ева. Обернувшиеся на ее крик спутники увидели охваченную ужасом девушку с разметавшимися от ветра волосами. Ее лицо и особенно волосы, достававшие ей до пояса, выдавали теперь возраст девушки, который скрывала шляпа.

— Мадемуазель Кудер!

— Ева!

— Добрый день, месье Блондель. Здравствуйте, месье Мартинэ, — проговорила Ева дрожащим голосом, пытаясь вежливо улыбнуться: так она обычно приветствовала друзей своего отца во время редких встреч с ними. Еве Кудер было всего четырнадцать лет. Мать пока не позволила бы ей даже обходить гостей с подносом печенья на дневных чаепитиях. — Пронзительные ощущения, правда? — добавила она, стараясь говорить как взрослая.

— Ева, оставь этот вздор, — презрительно фыркнул Блондель. — Что ты здесь делаешь? И где твоя гувернантка? Твои родители знают… Нет, они, разумеется, ни о чем не подозревают!

Ева покачала головой. Зачем объяснять, как она мечтала полететь на воздушном шаре, с каким нетерпением выжидала этот момент в течение всех трех восхитительных дней аэрошоу, каким образом сбежала от своей гувернантки, мадемуазель Элен, улучив минуту, когда отца вызвали к пациенту, а мать прилегла, как обычно, вздремнуть после полудня.

— Я здесь, — спокойно ответила она, понимая, что неизбежно последует за ее словами, — поскольку все вокруг только и говорят о том, как мы, французы, покорили наконец воздушное пространство. Мне хотелось убедиться в этом собственными глазами.

Блондель от удивления приоткрыл рот, двое других мужчин не смогли удержаться от смеха. Мартинэ подумал, что единственная дочь доктора Дидье Кудера определенно бойкая малышка. Ее присутствие придавало моменту особую остроту. Глазами знатока он оценил узкую талию и изящные лодыжки Евы, а также едва наметившиеся женские формы, которые легко угадывались под коротким болеро и кружевной блузкой — лучшим костюмом Евы.

— Блондель, не вижу ничего страшного в том, что мадемуазель Кудер пришла на аэрошоу, — авторитетно заявил он. — Когда мы приземлимся, я сам провожу ее домой.

— Месье, не могли бы мы сначала отыскать мамину… мою шляпу? — попросила Ева.

— Полагаю, мадемуазель, что шляпа до сих пор порхает где-нибудь по воле ветра, а он, если не ошибаюсь, дует в южном направлении; однако мы можем попробовать.

— Большое спасибо, месье, — сказала Ева. Если удастся найти шляпу, мама, возможно, не так сильно рассердится, но если даже шляпу слопала какая-нибудь коза, ну что ж, полет на воздушном шаре того стоит. Ах, и еще как стоит! Паря высоко над землей, она увидела наконец, величие мира!