Пенелопа Томас - Похититель сердец

Лондон, 1680

Холмы были похожи на мягкие зеленые волны. В окрестностях Беркшира дул слишком резкий для столь поздней весны ветер. Он завывал, кружа над маленьким кладбищем, поднимая столбом пыль с поросших мхами и лишайниками каменных надгробий.

Риза пастора, стоявшего перед свежевырытой могилой, развевалась и хлопала на ветру.

Чуть в стороне от группы одетых во все черное людей застыла, облокотившись на оградку, молодая девушка в легком платье, которым так же, как и пасторской ризой, играл бесноватый ветер. Голубые рукава надувались, точно паруса, а обильные рюши на груди и по бокам трепетали, словно бурные морские волны. Подобное неистовство в одежде почти бесстыдно попирало смерть и ярким подвижным пятном плясало на фоне серенькой картины погребения.

«Надоело», — подумала Даморна. Она пыталась придержать вздымавшийся подол, но ветер сделал свое дело, и внимание к ее особе уже было привлечено. Проделки ветра вызвали осуждающий шепот в рядах печалующихся близких и родственников усопшего:

— Довольно дерзкая штучка!

— Шлюха.

— Напялила голубое вместо подобающего черного.

— А еще считает себя леди.

Пастор нахмурился. Густые брови его сошлись у переносицы, а уголки губ опустились книзу. Впрочем, он не потеряет любви к пастве, он будет снисходителен к тому, что кое-кто пренебрегает условностями слишком открыто и почти вызывающе и также не думает утаивать своего, в сущности греховного, утомления от процедуры похорон…

Если бы это не были похороны ее, Даморны, отца, пастор бы не нашел ее сегодня здесь. Девушка бросила в сторону перешептывающихся соседей пренебрежительный взгляд. Пусть думают, что хотят! Она-то знает, что отец одобрил бы ее сегодняшний наряд! «Соблюдают все эти условности в одежде лишь те, кому кажется, что бог простит все, если так-то и так-то одеваться в такие-то и такие-то минуты жизни! — нередко восклицал он. — Когда я умру, дочка, окажи мне честь: одень самое лучшее платье и возьми с собой самую прекрасную улыбку. На меньшее я не согласен!» И она оказала ему эту честь.

Церемония скоро закончилась, так как пастор был на диво немногословен. Он настолько резко оборвал свою речь, что могильщики даже замерли в некоторой нерешительности: браться ли за лопаты или еще погодить немного.

Даморна услышала, как о крышку грубо сколоченного соснового гроба стукнулись первые комья земли, и, резко повернувшись, зашагала прочь.

Колючая стерня иногда царапала ей щиколотки, в башмаки набиралась вода, но девушка привычна была ко всяческим неудобствам. Но вот чувство одиночества было для нее внове.

Повозка главного землевладельца стояла у ворот кладбища. Лошади нетерпеливо перебирали копытами, а сидевший высоко на козлах кучер, весь, кстати, в черном, съежился, ссутулился и, казалось, дремал.

Даморна с надеждой подумала, не сидит ли в повозке и Джемми, но потом догадалась, что нет. Если бы он был здесь, то наверняка там, на кладбище, у могилы отца, он стоял бы рядом с ней.

Девушка не удосужилась поблагодарить землевладельца Бизли за то, что он соблаговолил явиться на похороны. Сквайру тоже нечего было сказать Даморне. Равнодушный к ее переживаниям, он мог разве что напомнить бедняжке о том, что дом сдавался им в аренду только на время, причем арендатором выступал Фармер Хоттон, ее, Даморны, отец. Теперь старик мертв, и девушке надлежит либо покинуть обиталище, либо как можно скорее выскочить замуж за какого-нибудь более или менее состоятельного человека, который бы смог платить за жилье и дальше.

Спускаясь по тропинке с холма, Даморна услыхала свист взметнувшегося кнута и затем мерный стук колес по каменной дороге, ведшей в Бизли Холл. Она глубоко вздохнула, подумав, что тоже могла бы усесться в повозке на кожаном сиденье и вытянуть усталые ноги. Но сквайр сможет расположиться перед горящим камином гораздо раньше, чем она доплетется до своего бедного очага…

Сквайр Бизли сидел в своем кабинете за массивным столом, сработанным из настоящего орехового дерева. Этот стол был в незапамятные времена куплен в Лондоне и до сих пор считался наилучшим образчиком обстановки во всем Бизли Холле. Как всегда, на столе не было ровным счетом ничего. В руке хозяин сжимал фужер, наполненный красным вином, стараясь не плеснуть напитком на драгоценный «орех». Сквайра ничуть не беспокоило то, что громоздкий стол занимал почти все пространство кабинета и донельзя затруднял передвижение по нему.

Бизли допил вино, вытер фужер куском фланели и крепко задумался, нужно ли поднимать из кресла свои внушительные телеса и шествовать, огибая ореховый материк, к заповедному шкапчику, где стояли целые батареи всевозможных вин, наливок, водок, коньяков и т. д. Сквайр не успел додумать свою думу, так как в кабинет забрел его сын, Джеймс. Папеньке забавно было наблюдать за тем, с каким мрачным и озабоченным видом чадо пытается выдавить перед зеркалом отвратительнейший угорек у себя на носу. Плечи юнца были уже с дверной проем, русые волосы изящно обрамляли несколько глуповатое, но все же весьма симпатичное, — с чем сквайр в который раз мысленно поздравил себя, — лицо.

— Подойди ко мне, Джемми! — пророкотал Бизли, радуясь тому, как испугался сын, полагавший, по всей видимости, что папаша еще не прибыли с похорон, и с ожесточением продолжавший давить прыщи.

— Как, вы уже приехали? — изумился, густо покраснев, Джеймс, но тотчас поправился: — Чем могу быть полезен?

Растерянность парня показалась сквайру довольно любопытной, и он внимательно осмотрел бедолагу с ног до головы. На Джемми был костюм, пошитый из дорогого темно-бордового бархата, накрахмаленный воротничок упирался в подбородок. Нос был усеян спелыми угрями, и у раскрылков виднелись следы нападения на некоторые из этих угрей. Помимо всего прочего от парня несло одеколоном, явно позаимствованным у отца.

— Куда это ты так прихорашиваешься? — строго спросил сквайр, наслаждаясь видом раздавленного припадком застенчивости юнца. — Наверняка к девкам!

Джеймс смутился еще пуще, потупился еще круче, запунцовел еще гуще. «Боже! Какого придурка я вырастил!» — подумал сквайр, впрочем, без всякой горечи. Он был далек от того, чтобы влезать в личную жизнь сына и оспаривать его пристрастия и вкусы. Девчонка Джемми была, между тем, довольно смазлива, и Бизли сам был бы не прочь с ней покуролесить, но до сего дня этому препятствовало то обстоятельство, что у очаровашки был весьма грозный родитель, готовый расправиться с кем угодно, кто посмеет обидеть дочурку, не взирая ни на общественное положение, ни на благосостояние обидчика. Кроме того Фармер Хоттон всегда вовремя вносил плату за жилье и никогда ни на что не жаловался, чем выгодно отличался от прочих съемщиков. Да и потом сквайру гораздо проще было обходиться, в случае острой необходимости, самыми обычными проститутками.

Но сегодня все изменилось. Фармера закопали, девчонку оберегать некому и незачем. Она теперь — легкая добыча для всякого, кто пожелает отведать ее прелестей, весьма, надо признать, аппетитных. Поведение сына немного поразило Бизли, но в то же время он восхищался его проворством.

— Вижу, что к девкам собираешься, сынок! — прохрипел, скалясь, сквайр. — Но к какой именно, а? И будь так любезен, открой мне, что ты собираешься делать со своей избранницей? Потащишь в постель, не так ли? Ну, скажи, что я прав!

Джеймс качнулся на каблуках, кадык нервно дрогнул, но слова отца наконец развязали язык.

— Вы слишком грубы, отец… Я… я люблю эту девушку!

— Любишь?! — сквайр произнес это слово так, будто оно было самым грязным на свете ругательством. — Значит, мой мальчик, ты просто дурак. Если б ты хотел развлечься, я бы даже благословил тебя на это, хотя, зная о ком именно идет речь, не без некоторого завистливого сожаления: то, что ты собираешься взять, весьма прельстительно и для меня, твоего старика-отца! Но неужели, — а я вижу, что так оно и есть, — ты хочешь жениться? Неужели ты продашься первой попавшейся юбке? Неужели, получив в залог не более чем пару сладеньких словечек да поцелуй в щечку, ты собираешься запрячься в паскуднейший воз супружества? Да и на возу-то кто — внебрачная дочь какого-то завалящего фермера, кстати, благополучно сыгравшего в ящик и теперь уж подавно не сожалеющего о том, что оставил свое дитятко без гроша в кармане! За этим ли я тебя произвел на свет божий, как ты думаешь?.. Признавайся, женитьба у тебя на уме?

— Н-нет, отец, — запинаясь, промямлил Джеймс, причем лицо его приобрело уже вовсе свекольный оттенок.

— Ба! Да ты не только глупец, но еще и лгун! — заревел Бизли. — Марш в свою комнату! Убирайся! Будешь сидеть взаперти до тех пор, пока дурь не вылетит из твоей башки!

Джеймс весь сжался в комок и жалобно всхлипнул, чем опять-таки здорово позабавил отца. Когда юнец скрылся, сквайр задумался и вскоре пришел к выводу, что сказал сыну о девице достаточно. В глотке Бизли пророкотала звучная отрыжка, ознаменовавшая полное довольство сквайра самим собою.

Несмотря на все старания Даморны, подол ее платья намок и выпачкался, а голубые рюши печально обвисли. Однако, если ее наряд и пострадал за время почти часового путешествия по заболоченным полям, то ее настроение, напротив, немного улучшилось. В рассуждении поднятия этого самого настроения, бесспорно, нет ничего действеннее деревенского воздуха и свежего ветерка.

«Слава Богу, — подумала Даморна, — мне еще есть, где выплакать свое горе, но нужно торопиться, пока сквайр не выставил меня на улицу и не выбросил вслед жалкие пожитки».

Все родственники по материнской линии умерли еще до рождения Даморны, а родственников по отцовской линии она и вовсе не знала никогда. Ее отец приехал в эту деревню в один прекрасный летний день и больше уже не выезжал никуда. Он был человек с поразительно правильной речью, очевидно, неплохо образованный. У него не было никаких видимых причин оставаться в этой деревушке и тем более в ней обосновываться, поэтому многие считали, что он замешан в каком-то темном деле или даже совершил убийство и теперь скрывается от властей. С подобной версией Даморна не могла согласиться, ибо прекрасно знала, что ее отец — человек вполне порядочный.