Предчувствие беды сжало сердце Ди. Как и тогда, в Ницце, страх овладел ею, ужас перед тем, что она несет наказание за свою недозволенную любовь. С беспощадной ясностью она внезапно осознала, что в жизни за все приходится расплачиваться и что расплата выпадает прежде всего на долю женщины. Разве не это означали слова Виолетты: «Мы можем: сколько угодно смеяться над условностями, но они дают женщине уверенность в любви, а мужчине — сознание своего права, которое помогает ему работать и побеждать»…

Если она останется с Гюгом, она помешает ему победить в жизни; и если люди откроют правду, которую они непременно должны будут открыть, если уже не открыли ее… Она начинала запутываться в сети.

Из уст Ди вырвался легкий стон. Она в последний раз окинула взглядом комнату и решительно направилась к двери.

Она оставляла все, что было у нее самого дорогого в жизни, обрекала себя на пустое и безрадостное существование.

А все вокруг нисколько не изменилось, цветы сирени радостно раскрывались навстречу солнцу, люди на улице разговаривали и смеялись.

— Я не в силах перенести это, — прошептала она вслух; смертельная боль стиснула ей грудь, слезы медленно катились из глаз.

Внизу в кухне миссис Банти мурлыкала песенку, приготовляя завтрак.

Громко прозвучал звонок. У Ди захватило дыхание. Что, если Гюг встретил Виолетту и теперь вернулся, чтобы сказать ей, что любит ее больше всего на свете, что она важнее для него карьеры, политики, морали? Да, это наверно был он!

Сияющими глазами она смотрела на дверь, ожидая, что вот-вот она откроется и появится высокая фигура Гюга.

На лестнице раздались шаги — в глазах Ди потухло сияние; послышался голос миссис Банти: «Мистер Картон просит вас к телефону, мадам».

С ее губ готовы были сорваться слова: «Скажите ему, что я не могу подойти», но страстное желание еще раз услышать голос Гюга победило все остальные соображения. Она подбежала к телефону и поспешно взяла трубку.

— Да, — сказала она тихо.

Отчетливо донесся голос Гюга; он казался возбужденным:

— Это ты, Ди? Я получил назначение. Лорд Гаррон ждал меня утром у меня на квартире. Я уезжаю в Уэльс дневным поездом, чтобы немедленно начать кампанию, и пробуду там неделю или две. Я сообщу по телеграфу свой адрес. У меня нет времени, чтобы проститься с тобой. Один Бог знает, как мне хотелось бы взять тебя с собой. Том говорил мне, что Виолетта звонила сегодня утром; если она найдет тебя, не пускайся с ней в излишние объяснения, в объяснения насчет… ты понимаешь… насчет наших отношений… Алло! Что? Не слышу! Мне показалось, ты что-то сказала. Значит, ты поняла, дорогая, что я хотел сказать тебе относительно Виолетты? Ди, между прочим, Гаррон очень прозрачно намекал относительно личных дел каждого. Я надеюсь, ты поняла… Ах, да, деточка, если опять появится твой отец… Алло! Ты у телефона? Алло! Станция, отчего вы меня разъединили? Пожалуйста, соедините еще раз. Алло! Алло! Ди!.. А, это вы, миссис Банти? Где миссис Картон? Только что вышла?.. Хорошо, спасибо. Нет, ничего не нужно передавать…

Он позвонил Тому, занятому укладкой вещей, и сказал ему:

— Распорядитесь о ежедневной посылке свежих роз на Эдуардс-сквер.

Он вскочил в поезд на вокзале Паддингтон в последнюю минуту.

Из-за витрины с книгами Ди следила за ним. Она видела, как он бежал по платформе — его лицо выражало при этом чисто спортивное увлечение, как он догнал тронувшийся поезд. Два носильщика, нагруженные его вещами, тоже смеясь, бежали позади; дождь мелких серебряных монет посыпался на платформу после того, как последний чемодан был вброшен в поезд.

Поезд выехал из тени вокзала на яркое солнце и, извиваясь, исчез из виду.

Гюг уехал, не сказав ей нежного слова прощания, не выразив даже сожаления об их внезапной разлуке; он обещал только «сообщить по телеграфу свой адрес»!

На этом опустевшем, хотя и переполненном людьми, вокзале вся горечь мира, казалось, нахлынула на Ди.

Итак, условности победили, они помогли Гюгу вырваться из этой сети, которую она, Диана, хотела разорвать ради него, пожертвовав своим собственным сердцем. Ее жертва оказалась излишней, его поведение ясно показало ей это.

Напрасно думала Виолетта, что она может погубить его карьеру. Гюг никогда не любил ее так сильно; он не переставал думать о других вещах и каждую минуту готов был полностью уйти в свои дела.

И другие слова Виолетты всплыли в ее памяти: «В жизни Гюга было столько женщин!».

Значит она, Диана, была одной из них, не единственной!

Она машинально шла по неровному тротуару. Прэд-стрит лежала перед ней, шумная, пестрая, залитая солнцем.

Куда идти?

Она устало смотрела по сторонам. Снова нужно приниматься за поиски работы и места, где она могла бы поселиться. Ди вспомнила о том времени, когда в первый раз убежала от любви Гюга. Но тогда любовь так быстро поймала ее в свои сети и, бесспорно, сделала ее самой счастливой из пленниц, когда-либо знавших неволю.

Теперь с этим было покончено: покончено с любовью, вышедшей из-под защиты условностей. Вот что неминуемо должно было случиться с женщиной, которая любила ради самой любви, а не ради того положения, которое эта любовь могла ей дать. Когда женщина связывает мужчине руки, она мешает ему использовать открывающиеся перед ним возможности, и в этом его наказание. А ее наказание состоит в сознании того, что она связала его.

Но во всяком случае Гюг был сейчас свободен!

Ди не могла плакать; ей казалось, что она уже навсегда потеряла эту способность. Что пользы в слезах?

Медленно поднялась Ди на империал автобуса. Она решила привести в исполнение наполовину оформившийся в ее сознании план, ничего другого она не в силах была сейчас придумать. Она снова вернется в меблированные комнаты на Рэд-Лайон-стрит и будет искать работу.

В ее голове пронеслось воспоминание о Филе.

Что скажет она ему? Что может она ему сказать? Впрочем, какое это имеет значение? Гюг ушел, любовь умерла…

Хозяйка меблированных комнат шумно приветствовала ее.

— Я дам вам вашу прежнюю комнату, мисс Лестер. А сейчас готов будет чай.

Ди вся содрогнулась, когда за ней закрылась дверь «ее прежней комнаты». Какие воспоминания притаились здесь, какие образы с наступлением ночи, насмехаясь, обступят ее? Она даже не посмотрела на себя в надтреснутое зеркало, с которого местами сошла амальгама, отчего образовались темные провалы.

Чай был подан в столовой, на длинном столе, и миссис Джерри уже начала разливать его.

Она представила Ди своим жильцам, при этом одни поклонились ей, другие просто взглянули, некоторые же не обратили на нее ни малейшего внимания. Здесь была обычная публика меблированных домов: мужчины, по большей части иностранцы, женщины почти все пожилые, но молодящиеся и жеманные.

Ди постаралась поскорее уйти к себе в комнату и отдаться своему одиночеству. В ее голове в калейдоскопе мыслей проносились воспоминания о вилле, о первых днях их любви, о ее последних днях, о долгом путешествии в поезде в Лондон, к Гюгу.

Она с горечью спрашивала себя, что хотел сказать ей Гюг относительно отца в ту минуту, когда она бросила телефонную трубку. Она сделала это потому, что не знала, хватит ли у нее сил дольше сдерживать рвущиеся из груди рыдания.

Легкий стук в дверь вывел Ди из мучительного состояния полусна-полубодрствования, в котором каждая мысль и каждый удар сердца приносили боль…

В ответ на ее тихое «войдите» дверь отворилась и вошел Филь.

Он молча протянул к ней руки, и Ди, как будто завороженная серыми глазами, смотревшими на нее все с тем же восторженным обожанием, невольно шагнула ему навстречу.

— Вы здесь, Ди! Какое счастье снова видеть вас!

— Да, Филь, я опять здесь, и опять нужно искать работу, опять жить…

Филь схватил ее за руки и горячо заговорил:

— О, Ди, Ди! Скажите только слово — и вам не придется больше работать. Я буду, сколько у меня хватит сил, работать для вас. Я всего добьюсь ради вас, Ди! Я люблю вас, вы знаете об этом, вы должны это знать! Я полюбил вас с того дня, как мы встретились, с того дня, когда я умирал с голоду, и вы отдали мне последнее. А потом, когда вы уезжали, вы поцеловали меня; с тех пор я ношу этот поцелуй в своем сердце, в своей душе! Я знаю, что мне следовало подождать, что я не должен был сразу начинать этот разговор. Но когда я увидел вас как раз в ту минуту, когда думал о вас, — а я всегда думаю о вас, вы моя постоянная мечта, — я не мог удержаться, чтобы не сказать вам!

— Не продолжайте, — сказала Ди глухо. — Я не могу… О, Филь, Филь!..

Он крепко сжал ее руку; бурный восторг покинул его, но глаза продолжали светиться радостью.

— О чем вы хотите рассказать мне, Ди? Для меня ничто не имеет значения, только скажите мне, что согласны выйти за меня замуж, что позволяете мне служить вам, работать на вас, любить вас! Ди, вы согласны?

Она почувствовала, как дрожат его руки.

— Я не могу этого сделать, — прошептала Ди.

— Моя дорогая, — сказал он, — с вами случились какие-нибудь неприятности? Счастье отвернулось от вас?

Ди вырвала свою руку.

— Я отправилась в Ниццу, чтобы разыскать там своего отца, — начала она дрожащим голосом, — но оказалось, что он уехал в Южную Америку. Я осталась совсем одна… и тогда… я встретила человека, которого любила… Теперь вы можете догадаться об остальном и о том, почему я здесь. Теперь вы знаете, почему я не имею права, не могу ответить вам на ваш вопрос…

Филипп знал теперь правду, но знал также, что у нее не осталось никого на свете.

Словно откуда-то издалека прозвучал его голос:

— Что вы сказали? — спросила Ди.

Она услышала голос Филиппа, более отчетливо на этот раз: