Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

Гюг лежал в темноте. Начался дождь, и легкий шум падающих капель звучал, словно припев какой-то песни. Гюг старался различить отдельные слова, но сон стал овладевать им. Дождь все усиливался, и почему-то Гюг вспомнил, как однажды Ди вышла в город за покупками и попала под ливень. Он был в это время в теннисном клубе. Когда он вернулся домой, она рассказала ему о своем приключении.

Припев в песне дождя внезапно прозвучал совсем отчетливо, он вплелся в его сон и смешался с воспоминаниями о Ди, с мечтами о маленьком домике, с мыслями о политических успехах. Слова припева громко прозвучали в его ушах: «Жизнь — очень трудная история для покинутой женщины».

Наконец все было уложено, все до последней книги, до последнего листа бумаги.

Ди оглянулась вокруг и, несмотря на свою усталость и унылый вид опустевшей комнаты, радостно улыбнулась. Сегодня ночью она уезжает из Ниццы, а через две ночи и один день увидит Гюга!

Его письмо наполнило ее счастьем; сейчас оно лежало у ее груди, при каждом движении она ощущала его. Ди заранее восторгалась домиком с белой дверью и серебряным молоточком. Она прислонилась головой к сундуку, который старый Пиестро должен сейчас прийти завязать, и вся отдалась грезам о своей будущей жизни с Гюгом.

Все страхи Дианы исчезли; она сознательно прогнала их от себя, хотя, может быть, прогнало их письмо. Ведь не могла быть греховной та любовь, которая доставляет столько счастья любящим!

«И мы никому не приносим этим зла, — доказывала себе Диана. — Ведь жена Гюга не любит его, не желает его».

Она не хотела рассматривать свое чувство с точки зрения мещанской морали, не хотела признавать никаких других законов, кроме законов любви. Легкий вздох сорвался с ее губ; она положила голову на руки и вернулась к своим грезам.

Кто-то постучал в дверь, она не слышала. Стук повторился, затем дверь открылась и в комнату вошел ее отец.

Ди поспешно обернулась.

— Ты!? — воскликнула она изумленно.

— Да, это я, — промолвил Козимо Лестер, пытаясь воспроизвести на своем лице милую улыбку.

Он сел на стул и внимательно посмотрел на Ди.

— А где мой… псевдо-зять? — спросил он.

Ди вся вспыхнула, глаза ее заблестели.

— О, прости меня, — сказал Лестер поспешно. — Я не хотел быть навязчивым, к тому же я приехал, дорогое дитя, скорее для того, чтобы посмотреть на тебя, чем на Картона. Ты, конечно, знаешь о том, что Картон писал мне.

— Так вот откуда ты узнал мой адрес, — промолвила медленно Ди. — Я сразу не поняла…

— Мы обычно удивляемся вещам, пока голая истина не сделает всего чрезвычайно простым, — проворно подхватил Лестер. В глубине души он очень обрадовался, что Гюг не рассказал Ди об их переписке.

— О, да, Картон написал мне очень милое письмо, — сказал он небрежно.

— Сколько денег ты взял у него? — спросила Ди. Глаза Лестера злобно блеснули.

— На расстоянии нескольких тысяч миль немного трудно тронуть сердце даже самых близких и дорогих, — заметил он.

Он наклонился вперед и поправил свой монокль.

— Вот почему, дорогое дитя, я постарался сократить, насколько возможно, это расстояние, — добавил он с милой улыбкой.

— Но Гюг уехал, — сказала Ди, поднимаясь. — А у меня нет больших сумм, у меня ровно столько денег, чтобы покрыть расходы по переезду.

— По какому переезду, могу я спросить тебя?

— К Гюгу. А где твоя жена? — спросила она быстро.

— Благодарение Богу, она в Вальпарайсо, — ответил Лестер, содрогаясь. — Всякий брак — это ошибка, поверь мне, дорогая Ди.

Он поднялся с места и зевнул.

— Нет ли у тебя чего-нибудь поесть? — спросил он.

Призыв к помощи, даже в такой маленькой вещи, всегда находил отклик у Дианы.

— Конечно, — сказала она с оттенком теплоты. — Позавтракай со мной.

Она побежала на кухню, взяла бутылку вина, которое осталось от Гюга, и велела кухарке приготовить особенно вкусный омлет.

Лестер с одобрительным видом понюхал вино. Он быстро выпил три стакана один за другим. И поскольку из-за своих скромных ресурсов он очень мало ел в течение этого дня, вино ударило ему в голову.

— Твоя жизнь, дорогая моя, несмотря на свою кажущуюся недозволенность, сложилась, по-моему, вполне удовлетворительно, — заговорил он, с усмешкой глядя на Ди. — Я очень рад… что отнесся так снисходительно к Картону… э… в отношении избранного им образа жизни.

— Как ты смеешь так говорить! — набросилась на него Ди.

— О, я не осуждаю вас, моя дорогая. Я не собираюсь произносить проповеди. Картон уже заплатил мне один раз, теперь ему снова придется заплатить.

— Гюг заплатил тебе?

Лестер был еще достаточно трезв для того, чтобы заметить свою ошибку.

— Небольшой заем, — сказал он с чувством собственного достоинства. — Дружеская услуга, которую один мужчина оказывает другому. Но ведь кроме всего, моя дорогая, существует еще вещь, называемая приличием. Ты не должна забывать об этом; и моя… готовность поддержать тебя в твоем положении будет иметь большое значение в глазах света. Запомни мои слова.

Ди встала. Она подняла на него глаза, полные слез.

— Ты пачкаешь все, к чему ни прикоснешься! — воскликнула она страстно. — Ты словно жаждешь покрыть грязью все, что только есть прекрасного в жизни. Гюг… немедленно женился бы на мне, если бы мог это сделать, он…

— Но он не может, как мы все знаем, — перебил Лестер. — И вот именно это привело меня сюда, — добавил он, кивая головой.

Она с изумлением смотрела на него.

— Я читал утренний выпуск «Таймс» от четверга, — продолжал он, снова качнув головой. — Я еще не окончательно поглупел, дорогая моя. Я знаю, какое значение приобрел сейчас твой Гюг. Ему улыбнулось счастье, его признали — вот и все. Другим это не удается. А у меня сейчас полоса невезения, и я хочу, чтобы он помог мне стать на ноги; он принужден будет это сделать.

— Но ты ведь не станешь шантажировать Гюга! — воскликнула Ди.

— Боже меня сохрани, — сказал Лестер. — Я не думаю, чтобы пришлось прибегать к таким резким и неприятным средствам. Мне кажется, что несколько слов относительно вопросов морали, вовремя адресованных лицу, готовящемуся занять официальный пост в правительстве, окажется вполне достаточно. Ведь у публики такие узкие взгляды на мораль, когда дело касается лиц, находящихся у кормила власти. Не только скандал, а даже малейший намек на него — и она готова поднять из-за этого целую историю. Нет, я не предвижу никаких неприятностей, уверяю тебя, я…

— Ты хочешь сказать, что ты попытаешься испортить Гюгу карьеру? — спросила Ди прямо.

— Моя дорогая, ты впадаешь в мелодраму, — сказал Лестер насмешливо. — Ведь псевдо-зятья, поверь мне, созданы для того, чтобы служить источником дохода для других.

Ди подошла близко к нему и посмотрела на него в упор; взгляд ее выражал глубокое презрение.

— Любовь пошла тебе впрок, ты похорошела, — сказал Лестер, спокойно глядя на нее, — но на твой характер она оказала, по-видимому, совсем обратное действие.

— О, как я ненавижу тебя! — прошептала Ди.

Он несколько съежился перед этой яростной ненавистью, затем деланно рассмеялся и вышел из комнаты.

Ди узнала, что по расписанию есть еще другой поезд, который идет медленнее, но все же раньше прибывает в Лондон, так как значительно ранее отправляется. Хотя поездка в таком случае будет гораздо продолжительнее, она все же решила воспользоваться этим поездом. Все свои деньги она оставила отцу, поручив передать их ему после своего отъезда.

Диана презирала и проклинала отца, но в то же время не могла забыть его лопнувших лакированных ботинок, его грязных манжет, которые он безуспешно засовывал в рукава.

Багаж должен был идти следом за ней, она не хотела терять времени на его отправку. Ее единственной мыслью сейчас было — как можно скорее приехать к Гюгу и предостеречь его, предотвратить опасность, грозящую его карьере. Мысль, что опасность эта угрожала ему из-за нее, наполняла ее ужасом.

Заря застала Ди сидящей у запыленного окна вагона. Поезд тащился по ровным полям Франции.

Наконец они достигли Парижа, здесь была пересадка. Луч радости снова озарил сердце Дианы. Что бы там ни было, сегодня вечером она опять увидит Гюга. Несмотря на все то, что ей предстоит сказать ему, он будет все так же любить ее, они все равно будут вместе. А это — превыше всего, и этого никто не сможет уничтожить!

Переехали через канал, и Ди села в лондонский поезд. Каждая уходящая минута приближала ее к Гюгу.

Она не послала ему телеграммы с извещением о своем приезде — у нее осталось денег только на то, чтобы доехать до дому.

Лондон… Она в Лондоне в этот весенний вечер, когда ветер колеблет свет фонарей и тысячи огоньков автобусов разбегаются во все стороны. Ди подозвала такси и дала шоферу адрес квартиры Гюга.

Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из ее груди, когда она, наконец, остановилась у его дверей. Дверь оказалась не запертой.

Она на цыпочках вошла в холл и тихонько позвала Гюга.

— Гюг, это я, Диана. Гюг, ты где?

В ту же минуту перед ней отворилась дверь. Ди стояла в полутьме холла; яркий сноп света, упавший из открытой двери, ослепил ее.

Она различила высокую фигуру мужчины.

— Гюг, дорогой мой, — сказала она, простирая к нему руки.

Из-за фигуры стоящего впереди лорда Гаррона раздался голос Гюга, сдержанный, но полный злобы:

— Разрешите выпустить вас, Гаррон!

Затем он повернулся к Диане.

— Гюг, что я наделала? Я не хотела рассердить тебя, я не предполагала, что у тебя кто-нибудь есть… Я…

Гюг подошел к ней, страшно рассерженный, но всеми силами старающийся сдержаться.