Получилась смесь современного западного шика и антиквариата, к которому она относилась особенно осторожно и бережно.

Рассматривая свою гостиную, неожиданно Кэйт поняла, что все, чего она достигла, всего лишь бледное подражание воспоминаниям детства. Почему раньше ей не приходило это в голову?

Телефонный звонок внезапно оборвал ее размышления.

— Кэйт Прайд слушает, — сказала она в трубку.

— Это действительно ты? — раздался голос Мимс, — или твой автоответчик? Кэйт решила не лгать Мимс.

— Это я.

— Что-нибудь случилось? У тебя ужасный голос.

— Нет, я просто немного устала.

— Надеюсь, ты в состоянии приступить к работе. Демонстрация ровно через неделю.

— Подожди, я возьму карандаш и бумагу. Надо обсудить кое-какие детали.

Минут десять они говорили о предстоящих покупках. Потом Кэйт предложила встретиться за обедом в пятницу и, попрощавшись, положила трубу. Затем она прослушала все накопившиеся за время отъезда звонки и принялась распаковывать вещи.

Великолепная модная одежда в шкафу казалась непривычной я даже чужой, будто она носила ее в другой жизни. Мысленно Квит все еще была в Хилл Кантри. По пути с Юкатана, после долгих съемок в бассейне, она мечтала принять ванну и расслабиться. Теперь, когда наконец-то появилась такая возможность, ее мысли были только о Хэнке. Кэйт не хотела оставлять его, но не представляла, как отказаться от Нью-Йорка, от работы, от друзей, от жизни, к которой она привыкла.

Лежа в ванне, Кэйт попробовала сконцентрироваться на том, что нужно сделать в ближайшие дни. Магазины, деловые встречи, банкеты… Ерунда! Она прекрасно понимала, что пытается забить себе голову всякой всячиной, лишь бы не думать о главном. Как долго ей удастся зарабатывать себе на жизнь подобным образом? Разве можно жить постоянно боясь, что плохое настроение или, не дай Бог, возраст сделают тебя нефотогеничной?

Карьера манекенщицы — случайность, подарок судьбы, Авери и Мимс. Но для того чтобы всегда чувствовать себя на высоте, необходимо делать все больше я больше и постоянно меняться.

Вопреки облаку славы, которым окутана работа фотомодели, были времена, когда с Кэйт обращались совершенно бесчеловечно. На первых порах фотографы и модельеры относились к ней, как к неодушевленному предмету — лицо, грудь, ноги, спина. Если бы не присутствие Мимс, не ее слова одобрения, Кэйт еще в самом начале отказалась бы от этой карьеры.

Хэнк предъявил ей ультиматум десять лет назад и оборвал и без того непрочную нить, связывающую их. Но она любила его, вопреки всем ссорам и недомолвкам. Сейчас он нуждался в ней, как никто другой. Мысль об этом мучила Кэйт, неустанно бередила ей душу.

Отношения с Команчо были еще сложнее. Когда-то он заставил ее страдать, Кэйт ни за что не простит ему этого. Однако она по-прежнему желала с ним близости.

Кроме того, существует еще и ранчо само по себе. Пансион Прайдов. Пять поколений отдавало себя этой земле. Теперь Хэнк хочет, чтобы она продолжала древнюю традицию.

Пены почти не осталось, а вода стала такой же холодной, как мысли, одолевавшие ее. «Нечего заниматься самоистязанием. Решение принято», — убеждала себя Кэйт.

И все же Хэнк и ранчо не шли у нее из головы.


Войдя в пятницу вечером в «Русскую чайную», Кэйт увидела Мимс, сидящую за обтянутым красной кожей столиком. В своем превосходном персикового цвета костюме от «Шанель», который очень гармонировал с цветом ее волос, Мимс выглядела шикарно и одновременно просто. Вне зависимости от того, с какой щепетильностью Кэйт следила за своей внешностью, ей никогда не удавалось достичь того шарма. Уже довольно давно она смирилась с ее превосходством, решила для себя, что это из-за постоянной жизни в городе: Мимс родилась и выросла в Нью-Йорке и впитала столичный лоск с молоком матери.

— У тебя была тяжелая неделя? — спросила Мимс, пристально глядя на Кэйт.

— Довольно тяжелая.

— Ты звонила отцу с тех пор, как вернулась в Нью-Йорк?

— Да, конечно. Знаешь, неожиданно для себя я скучаю по дому.

— Какая перемена! — Мимс вскинула брови.

Появление официанта прервало начатый разговор. Приняв заказ, официант удалился, и тут Мимс разразилась целым потоком новостей, накопившихся за последнее время.

Несмотря на то что Кэйт кивала и улыбалась в нужных местах по ходу беседы, она никак не могла заставить себя слушать Мимс. Перед глазами у нее то и дело вставал образ Хэнка, больного и подавленного горем, и она ненавидела себя за то, что оставила его одного.

— Конечно же, мы останемся на ноябрьские парижские Показы, — говорила Мимс. — Я уже заказала соответствующий костюм. Но прежде я планирую на несколько дней поехать в Санторини. Надеюсь, ты ко мне присоединишься?

— Не знаю, — ответила Кэйт. — На самом деле я хотела бы попросить не включать меня в группу дорожных шоу.

— Но почему? — удивилась Мимс. — Тебе всегда нравилось выступать в таких программах!

— Я обещала Хэнку навещать его раз в две недели.

— Боже правый! Что же, позволь узнать, изменило твое отношение к нему?

Кэйт пожала плечами — расспросы Мимс действовали ей на нервы. Как может она объяснить то, чего сама не понимает? Кэйт вдруг почувствовала, что с ней происходит что-то неожиданное: прежние мысли рассыпались на тысячи мелких ненужных кусочков и появлялись новые, удивительные и потрясающие. То, что раньше никогда не пришло бы ей в голову, теперь не шло у нее из головы. Условности, воспринимаемые как аксиомы всего две недели назад, становились бутафорией в новом открывшемся ей мире.

— Я думаю, это не просто понять, — сказала Кэйт.

— И все же… — удивлению Мимс не было предела.

— Слишком многое изменилось в моей жизни. Я и сама еще не до конца все понимаю.

Сидя в глубоком кресле в «Русской чайной», окруженная экзотикой и знаменитостями, чье присутствие повергало простых смертных в восхищение, Кэйт вдруг захотела раз и навсегда изменить свою жизнь. Она неожиданно для себя поняла, что всем сердцем принадлежит ранчо, что любовь к земле у нее в крови, Техас — в генах. Признавшись себе в этом, Кэйт как никогда ясно и четко осознала — ее тянет к родному дому. Вот в чем дело, вот почему ей так тяжело все это время. Первый раз за последние дни она вздохнула с облегчением.

— Я возвращаюсь, Мимс, — заключила Кэйт.

— Как долго ты собираешься пробыть там на этот раз?

Какое-то мгновение Кэит колебалась.

— Я думаю там остаться.

— Остаться? Что ты хочешь этим сказать?

— Мне жаль покидать тебя и агентство, но я хочу делать то, чего так ждет от меня Хэнк. Я собираюсь взяться за ранчо.

— Очень рада, что вы с отцом наконец-то поняли друг друга, но неужели это навсегда? Я имею в виду Пансион Прайдов, Ты уверена, что новая встреча с Команчо не испугает тебя?

— Мое отношение к нему тут ни при чем. — Кэйт не хотела думать о Команчо. — Неужели ты не понимаешь, — главное теперь для меня отец!

— А как же карьера? С каждым годом мы не становимся моложе. Если тебя не будет слишком долго, то, возможно, ты не сможешь вернуться. Не уверена, что ты поступаешь правильно. Скажи мне, раде Бога, ну что тебе известно о сельском хозяйстве? Ты даже никогда настоящего свежего мяса не ела!

— Но ведь начиная работать моделью, я тоже ничего не знала. Кроме того, не в ранчо дело. Я хочу вернуться ради отца, ради наших с ним отношений.


Уилисс Прайд управлял ранчо на исходе века, когда процветала эра беспочвенного оптимизма, а достаток был столь же непредвиденным событием, как смерть или налоги. Он достроил к дому новые комнаты и обставил их самой изысканной по тем временам мебелью. Нынешняя столовая все еще сохраняла элегантность интерьера, демонстрируя врожденный вкус ее создателя. Входя в этот роскошный зал, Кэйт думала о том, что такая комната подходит скорее для банкетов, чем для ужина на двоих.

Старые стены столовой украшало боевое оружие: Уилисс был превосходным охотником и прекрасно разбирался в ружьях. Старинный стол, доставшийся в наследство от какого-то барона, стоял в центре комнаты, за него без особых затруднений могло сесть сразу по меньшей мере человек двадцать. В общем, все это, конечно же, впечатляло всяк сюда входящего.

Час назад Кэйт сказала Хэнку, что попробует спасти ранчо. Но только теперь, садясь во главу стола, она поняла, какую ответственность взвалила на свои плечи. Впрочем, если не она, то кто же?..

К ужину новая хозяйка ранчо надела шикарную блузу, сшитую на заказ в Нью-Йорке. Кэйт пыталась своим видом показать Команчо, что относится к общей трапезе, как к чему-то необходимому для дела. И если бы не ранчо, она в жизни бы не села с ним за один стол.

В детстве Кэйт не любила семейные ужины. Сидя за огромным столом с суровым отцом, не обращающим на нее внимания, она старалась съесть все как можно скорее и выбежать во двор. Теперь, оглядываясь вокруг, она думала не о том, как скорее улизнуть из столовой, а сколько можно выручить за это оружие и стол. В доме полно всякой всячины…

Кэйт поймала себя на мысли, что ищет как бы чего продать. Что она делает?.. Разве иначе как-нибудь нельзя спасти ранчо? Хэнк и сам мог бы превосходно распродавать имущество частями. «Нет, надо придумать что-то поинтереснее. Ведь наверняка есть способ выйти из создавшегося положения, не пуская на ветер собранное таким трудом состояние», — думала Кэйт. Но ее размышления были прерваны появлением Команчо.

Будто подстегнутая лошадка, пульс поскакал все быстрее и быстрее. Кэйт давно поняла, что каждая встреча с ним заставляет ее страдать.

Его рубашка стального цвета была безупречно свежей, кожа на лице и руках порозовела от небезуспешных попыток смыть дневную пыль. Кэйт прочла восхищение в его глазах. И голод вовсе не тот, что можно утолить за обеденным столом; Будь он проклят за то, что позволяет себе так на нее смотреть! Будь она дважды проклята за то, что поддается его обаянию!