— И лекарь начертил схему этой штуковины? — неодобрительно спросил граф. Ему хотелось бы проводить время с гостями, а не беседовать о патереллах. И он пытался встретиться взглядом с Женевьевой. Раймунд Тулузский так быстро не сдавался. Мириам опасалась, что он снова позовет девушку к своему столу. — Куда же он запропастился, этот господин Жером? Я ведь пригласил его!

— Ухаживает за ранеными во вчерашнем сражении, — пояснила Мириам.

Она лишь мельком видела лекаря после его приезда в Тулузу. Авраама беспокоило то, что он все время проводит в покоях, которые предоставил ему граф.

— Но я также могу рассказать вам о патереллах, — заметила она. — Эти орудия нечто особенное, хотя и не абсолютное новшество, — похожие катапульты изобрели еще греческие воины…

Граф слушал ее вполуха. Он увидел Рюдигера из Фалькенберга и решил с его помощью избавиться от Мириам. Граф де Фуа рассказал ему, что все рыцари из Франконии проявили необычайную доблесть во время вчерашнего сражения, и Раймунд решил теперь пригласить их предводителя к своему столу. Возможно, так ему удастся узнать некоторые детали сражения за Лауэнштайн. Дитмар, разумеется, был прав: граф Раймунд не принял смерть Роланда на свой счет, даже если и сожалел о том, что потерял друга. Погибнуть в бою или сражаясь в поединке мог каждый рыцарь. И, при всей привязанности к своему старому боевому товарищу, Раймунд, будучи наследником обширных владений, не одобрял насильственного захвата поместий. На самом деле юный хозяин Лауэнштайна даже вызывал у него уважение, поскольку сумел отвоевать свое наследство у сильного противника.

Разумеется, Рюдигер с радостью принял приглашение, тогда как Женевьева категорически его отвергла, когда паж подошел к столу девочек и передал ей повеление графа.

— Ты не можешь перечить ему, — заметила София. — Будь благоразумной, Женевьева, не зли его. И так весь двор судачит о той злосчастной пощечине. Тебе следует появиться с ним когда-нибудь, чтобы все поняли, что вы снова ладите.

— Что мы снова ладим? — Женевьева фыркнула. — Они подумают, что я его любовница!

София вздохнула. Разумеется, Женевьева была права, однако ей все же не следовало отвергать приглашение графа к почетному столу. Она вздохнула бы с облегчением, если бы Женевьева ушла, оставив девочек без присмотра. Возможно, тогда Фламберт не станет приглашать Софию к своему столу.

Однако она упустила из виду, что граф может решить по-своему. После того как Женевьева неохотно отправилась к столу графа, Мириам подошла к столу девочек.

— Граф не возражает, чтобы к вам присоединился Фламберт, — сообщила она Софии. — Рыцарь мог бы утешить вас в горе, считает он. А я присмотрю за девочками. За почетным столом все равно говорят лишь о вчерашнем сражении. Но лучше бы они готовились к будущему.

Фламберт появился некоторое время спустя и сразу направился к Софии.

— Моя госпожа, позволите ли вы мне занять место рядом с вами? Представьте, граф не против, чтобы я делил тарелку с вами. Не то чтобы мне нужно было одобрение, ведь любая еда теряет для меня вкус, когда я ем вдали от вас, в то время как самый черствый хлеб становится для меня пищей богов, если его надломили ваши пальцы.

Рыцарь улыбнулся Софии, которая охотно подвинулась, освободив для него место. Она попыталась завязать разговор, пока виночерпий разливал вино и вносили первые блюда с аппетитными кушаньями. Однако затем в зал вошла группа рыцарей, которая привлекла внимание Фламберта.

Он радостно помахал вошедшим — и София заметила, как один из них замер на месте. Светловолосый рыцарь, высокий, мускулистый, однако скорее долговязый, чем сильный. Темно-красная туника, которая немного помялась в его седельной сумке, синие штаны и кожаные сапоги; тонкие, но сильные руки без перчаток. И потрясающие синие глаза, и улыбка, которая навсегда запечатлелась в памяти Софии…

София поднялась.

— Вы? — глухо произнесла она.

Дитмар сделал пару шагов к ней, и они оказались друг напротив друга. Глаза Дитмара засияли, в то время как лицо Софии побелело как мел.

— Моя госпожа София… позвольте мне представить… Этому господину я обязан… Он спас мне жизнь! Во время вчерашней битвы…

София не слышала, что говорил Фламберт. Она видела лишь Дитмара, наконец-то снова смотрела на его худощавое, теперь более мужественное лицо. Ее юный возлюбленный, несомненно, повзрослел, однако его губы были такими же, что и раньше, полными, мягкими, и казалось, словно с его лица не сходит улыбка. Она вспомнила, что, когда он улыбался от души, у него появлялись ямочки на щеках. Он был не так красив, как Фламберт, вернее, он не обладал классической красотой богов. Дитмар был по-юношески пылким, старательным… но он был мягким и приветливым, он…

— София… — произнес Дитмар.

София не знала, что ему сказать.

— Вы знакомы? — изумился Фламберт. — Тогда вы меня опередили, моя госпожа. Я знаю господина лишь по имени. Господин Дитмар, не так ли? Из Франконии. Разумеется, вы можете быть знакомы, вы ведь тоже из тех мест. — Фламберт с вопросительным дружелюбием посмотрел на обоих.

София сделал глубокий вдох. Затем она нервно сглотнула.

— Его зовут Дитмар Орнемюнде из Лауэнштайна, — произнесла она. — И он убил моего отца.

Глава 5

Рюдигер был приятно удивлен, когда Женевьева села слева от него за почетным столом графа. Сначала он решил, что граф подстроил это ради него, ведь при последней встрече Раймунд и девушка расстались не по-дружески. Однако, с другой стороны, граф едва ли мог знать, что с тех пор мысли Рюдигера все чаще занимала черноволосая красавица, как никогда ни одна женщина за всю его жизнь. И как только были поданы блюда, Рюдигер сразу же понял, что Раймунд намерен сам делить тарелку с девушкой. Однако красавица не притрагивалась к изысканным кушаньям, которые предлагал ей граф, и не принимала участия в беседе, а лишь угрюмо смотрела прямо перед собой. Да ее едва мог интересовать ход битвы против Ги де Монфора. Рюдигер предложил ей вина и решил завязать с ней разговор на другую тему. Женевьева отклонила также и вино, и лакомства, которыми Раймунд пытался завоевать ее расположение.

Рюдигер улыбнулся ей.

— Вы не любите вино? — приветливо спросил он. — Могу ли я попросить принести вам пива или сидра?

Женевьева раздраженно тряхнула головой.

— Я не знаю, сколько раз мне еще повторять! — с горечью воскликнула она. — Я не пью ничего хмельного. Я неофитка.

Рюдигер нахмурился.

— Значит, посвященная. Но во что вас посвятили? В то, что опасно в чрезмерных количествах употреблять вино? Но ведь это и так не тайна. Если придерживаться меры…

Женевьева бросила на него гневный взгляд. Однако, увидев в его глазах лишь вопрос и никакого намека на насмешку, она успокоилась.

— Посвящение предшествует крещению, — объяснила она рыцарю. — Нужно прожить год в качестве Доброго человека, чтобы понять, сможешь ли ты следовать всем предписаниям. Лишь тогда дается пожизненный обет. Вы здесь, чтобы сражаться за нас, господин рыцарь, но вы совершенно ничего не знаете о Добрых людях?

Рюдигер рассмеялся.

— Госпожа, если бы каждый рыцарь, который где-то кому-то служит, знал бы все о тех, за кого он сражается, возможно, войн было бы меньше. Я знаю, это немного противоречит нашей клятве, однако странствующий рыцарь весьма ограничен в принятии решений. Чему бы это ни противоречило, но он сражается, чтобы выжить. Поэтому он может считать себя счастливчиком, беря обязательство сражаться за такое совершенное создание, как вы.

— Я не Совершенная, — возразила Женевьева.

Рюдигер посмотрел ей в глаза.

— Для меня вы совершенны! И для этого вам не нужно проходить кре… или что-то там еще… Что это вообще такое?

Рюдигер не слышал, как сидевший по другую сторону от Женевьевы граф вздохнул. Он осознавал лишь то, что наконец-то нашел тему, которую Женевьева была не прочь обсудить. Она теперь говорила без умолку. С восхищением рыцарь слушал ее рассказ о вере Добрых людей, о жизни Совершенных — и смерти, которая могла их ожидать. Он был счастлив попасть под влияние ее звонкого, певучего голоса и едва улавливал смысл слов. Лишь то, что она говорила о смерти, дошло до его сознания.

— Вы собираетесь жить как отшельница — скуднейшая пища, никакого вина… никакой любви… И в конце вы броситесь в костер, разожженный врагом? И это должно очистить вашу душу? Но ведь то же самое утверждают и ваши враги, не так ли? Они ведь сжигают еретиков якобы для очищения их душ. Есть ли у вас свое мнение относительно того, за что вы сражаетесь?

Рюдигер задал этот вопрос не раздумывая, он не заметил, что развеселил этим всех сидящих за столом. Он изумленно осмотрелся, когда граф и другие почетные гости разразились хохотом. Женевьева, которая до этого момента с горящими от радости глазами рассказывала о том, что для нее было ценнее всего, тут же замкнулась в себе.

— Если вы лишь насмехаетесь надо мной, господин рыцарь…

Рюдигер закусил губу.

— Я этого не хотел, госпожа. Мне бы и в голову не пришло, что я могу задеть ваши чувства. Напротив, с того момента, как я впервые увидел вас, во мне горит лишь одно желание — уберечь вас от любых бед. Возможно, и от той, на которую вы сами себя обрекаете… Прошу вас простить меня, госпожа, за неподходящий вопрос.

Он внезапно схватил руку Женевьевы, которую она как раз опустила на стол, а до этого чрезвычайно пылко жестикулировала ею. Когда Женевьева читала проповеди, она делала это с сияющими глазами и размахивая руками. Рюдигеру это нравилось — если бы только ее страсть была направлена на что-то другое, не была свидетельством самоотверженного служения странному Богу.

— София…