— Ты правда ничего не хочешь? — спросила она, с жадностью набрасываясь на еду.

У Женевьевы потекли слюнки при виде этих вкусностей, но она мысленно выругала себя за то, что ей этого захотелось.

— Может быть, только краюшку хлеба, — наконец сдалась она. — Все остальное… все остальное я вообще не ем.

София нахмурилась, увидев, как Женевьева уплетает хлеб. Похоже, эта девушка была не менее голодна, чем она сама. Все это сочеталось с бесконечным чтением молитвы «Отче наш».

— Ты… ты каешься в чем-то? — робко спросила она. — Пост и молитвы — или что-то еще? Ты… что-то натворила?

София нервно покрутила свои браслеты. На Женевьеве не было украшений, но сейчас темноволосая девушка улыбнулась, и ее лицо стало мягче и приветливее.

— Нет, — ответила Женевьева. — Разве тебе не сообщили, что я из Добрых людей?

— Что? — удивилась София. Она никогда не слышала такого выражения. — Добрая… женщина? — нерешительно уточнила она.

— Так говорят, — пояснила Женевьева. — Прости, я забыла, что ты можешь не знать о моей вере. В немецких землях не так уж много друзей Божиих.

— У нас очень много монахов и монашек! — встала на защиту духовности своей земли София. — И священников.

Женевьева рассмеялась.

— Несомненно. Но я принадлежу к верующим, которых вы называете альбигойцами. И еретиками.

София перекрестилась.

— Ты не веришь в Господа и святого Иисуса? — спросила она.

До этого момента двор Тулузы не казался ей особо опасным, даже насмешки и похотливые шутки графа во время поездки не могли сравниться с бесчинствами в Лауэнштайне. Но если здесь свободно расхаживают еретики…

Она вздохнула с облегчением, когда Женевьева покачала головой. И с восторгом стала слушать о вере альбигойцев.

— Есть добро и зло. Твоя душа чиста, но твое тело пятнает ее. Мир вокруг нас наполнен злом, оно во всем, что ты видишь, к чему можешь прикоснуться… Нам нужно бороться с этим, чтобы обрести свободу…

До какого-то момента София без труда могла следить за рассуждениями темноволосой девушки. Она также часто воспринимала мир как нечто враждебное, похотливое и развратное. Но то, что все плотское плохое… от стакана молока до поцелуев Дитмара…

— Корова дает молоко, только если она родит теленка, — объяснила Женевьева, когда София робко спросила, что, к примеру, плохого в том, чтобы доить свою корову. — И уже это оскверняет душу…

— Душу коровы? — скептически спросила София.

— У всего живого есть душа! — с горящими глазами заявила Женевьева. — Душа ангела может поселиться и в животном.

София слушала нахмурившись. Все это казалось ей весьма необычным. До этого момента она не задумывалась, есть ли у ангелов душа. Не говоря уже о коровах… Некоторые особенности альбигойцев были, несомненно, странными. Но в целом они казались безобидными. Женевьева верила в Иисуса и Священное Писание, равно как и София. Она с гордостью продемонстрировала девушке Евангелие от Иоанна, которое ей вручили при посвящении в неофитки.

— Но оно не на латыни, — удивилась София.

Женевьева кивнула.

— Мы читаем его на своем языке, — с достоинством сказала она. — Все люди должны понимать слово Божье.

Стук в дверь заставил ее прервать проповедь. Красивая девушка с каштановыми волосами, в праздничном одеянии просунула голову в комнату.

— Я Ариана из Ланд. Госпожа Леонора сказала, чтобы я вас позвала! — прощебетала малышка. — Рыцари и дамы собираются на ужин. — Она окинула неодобрительным взглядом измятое дорожное платье Софии и темное одеяние Женевьевы. — Но ведь вы еще не одеты!

— Я не знаю, каким образом мое платье не соответствует правилам хорошего тона, — заметила Женевьева, в то время как София растерянно осматривалась.

— Хочешь, я тебе помогу? — спросила Ариана. У нее были глаза орехового цвета, ямочки на щеках и приветливый и добродушный вид. София дала бы ей двенадцать или тринадцать лет, она была чуть младше ее. — Ведь твои сундуки уже здесь, не так ли? Надень что-нибудь красивое. Поговаривают, граф ищет повод пригласить тебя к своему столу. И тебя тоже! — обратилась девушка к Женевьеве, но гораздо холоднее, чем к Софии. По всей видимости, альбигойка пугала Ариану не меньше, чем прежде Софию. — Тебе бы следовало одеваться немного ярче… Ну ладно, ведь ты, говорят, из этих Совершенных… — Ариана опустила глаза.

У Софии голова шла кругом. Добрые люди, альбигойцы, Совершенные… Она снова ничего не понимала. Но графство Ланды располагалось в центре земель альбигойцев, на которые надвигались крестоносцы. Ариане, вероятно, не казалась очень странной вера земляков.

— Я не Совершенная! — прошипела Женевьева.

Ариана лишь пожала плечами.

Между тем София достала из сундука свое праздничное зеленое платье. Красивое, расшитое золотыми нитями, оно было на ней, когда она впервые увидела Дитмара… На ее лице появилась улыбка.

— Ты и правда очень красива! — с уважением заметила Ариана. — Пойдем, я помогу тебе переодеться. И могу расчесать твои волосы. К сожалению, заплести их уже времени нет.

Волосы Арианы вились изящными косами по ее спине, а золотистые волосы Софии снова засияли, когда девушка умело их расчесала. Пока девочки рассуждали, уместным будет покрывало, на чем настаивала София, или эмалированный обруч («Ты ведь не можешь отказать рыцарям в удовольствии наслаждаться видом твоих красивейших украшений!», — доказывала Ариана), Женевьева также благосклонно разрешила расчесать свои темные кудри. Однако затем она надела черное покрывало и, конечно же, отказалась от украшений.

— Ты выглядишь как ворона! — сетовала Ариана, несколько осмелевшая после разговора с Софией. — Но как красивая ворона. Нет, ворона — это не то слово. Ты выглядишь как… как фея Моргана из сказаний о короле Артуре. Темная волшебница за троном… — Она захихикала.

Женевьева потерла виски.

София же теперь сияла красотой, и, как она того и опасалась, все рыцари и женщины уставились на нее, когда она вошла в зал. Однако Женевьеву провожало не меньше глаз. София испуганно жалась к ней. Похоже, хоть альбигойке внимание стольких людей и не было приятно, она не была обеспокоенной.

Ариана собиралась провести девушек к столу, стоявшему немного в стороне, однако находящемуся под наблюдением графини, — там сидели воспитанницы двора. Большинство девушек были еще совсем юными — Леонора лишь год вела свой двор — и не любезничали с рыцарями открыто. Только одна девушка сидела подле своего рыцаря и делила с ним тарелку. София тут же покраснела, увидев их. Она надеялась, что от нее такого не ожидают!

— Это Жизель де Тур и Родерик де Мартин. Они помолвлены! — прошептала ей Ариана и захихикала, словно раскрыла непристойную тайну. — А вот и мавры…

София сразу почувствовала себя лучше, заметив госпожу Айешу Мариам. Она с супругом сидела за отдельным столом и прятала свое лицо под покрывалом. Значит, не было ничего плохого в том, что и она скрыла волосы под покрывалом, хотя остальные девочки выставляли распущенные или заплетенные в косы волосы напоказ.

В этот момент к Софии и Женевьеве подошел паж.

— Благородные дамы… мне велено провести вас к столу графа! — Юноша почтительно поклонился.

София была рада не только тому, что надела покрывало, но и что выбрала самое широкое, под которым могла спрятать не только волосы. В противном случае все увидели бы, что она снова покраснела. Равно как и Женевьева. Похоже, она искала повод не принять приглашение, но знала, что не сможет отказать графу.

Наконец девушки последовали за пажем через зал. Для Софии это было словно наказание шпицрутенами. Как и в любом зале хозяина крепости, у стен стояли простые деревянные столы, за которыми ужинали рыцари и дамы, в то время как глава общества восседал за столом на возвышенности. При «дворах любви» он обычно делил тарелку с супругой, но часто и с различными фаворитками. Там также пировали имеющие особые заслуги перед хозяином крепости рыцари со своими дамами. В открытых дворах мужчины и женщины редко ужинали отдельно, только в случае необходимости хозяйка дома это допускала. Тогда господин окружал себя благонадежными боевыми товарищами и сажал рядом советников, а не возлюбленных.

Раймунд Тулузский, в роскошной тунике из парчи, с дорогой золотой диадемой на длинных каштановых волосах, похоже, пребывал в прекрасном расположении духа. Он велел Софии и Женевьеве сесть слева и справа от себя. Девушкам было ужасно неловко, а графиня метала на них свирепые взгляды, что не ускользнуло от внимания графа.

— Моя супруга явно не одобряет, что я так близко посадил к себе новоприбывших воспитанниц нашего двора, — заметил он достаточно громко, так что по крайней мере рыцари за ближними столами расслышали. — Да, я знаю, любовь моя, таким юным дамам, как Женевьева и София, не подобает ужинать рядом с господином, который не приходится им родственником. Но вот что я на это скажу… Отец госпожи Софии, граф Роланд Орнемюнде, мне как родной брат. А что касается госпожи Женевьевы, то между нами действительно существуют родственные связи по материнской линии…

Графиня нахмурилась: она не знала ни о каких связях. Правда, девушка в разговоре с ней упомянула, что ее покойная мать происходила из знатного парижского рода. Как-то она была связана родственными узами даже с королем, а почти каждый влиятельный дворянский род любой страны, в том числе и графы Тулузы, был как-то связан с другим, даже если эти связи трудно было проследить. И все же со стороны ее супруга было дерзостью обосновывать этим его право на близкое общение с юной Женевьевой.

Саму графиню поместили на краю почетного стола, рядом с одетым в темное робким юным рыцарем с длинными черными кудрями. Он также был здесь новеньким. Как же его зовут?.. Франсуа… Или Фламберт… Юноша сидел между графиней и Женевьевой, которую усадили справа от графа. София сидела слева от него, ее соседом с другой стороны был светловолосый крепкий молодой мужчина, действительно родственник графа, к тому же имеющий большие заслуги рыцарь.