Марк Барроуклифф - Подружка №44

Джерард среагировал первым. Очевидно, он принял слова Фарли всерьез.

– Ерунда, ты влюблен до следующей девки, а потом будешь влюблен в нее.

Фарли выпустил в потолок облачко дыма от очередной «Мальборо». Он явно успел взять больше одной сигареты, пока я не сообразил убрать со стола пачку.

– Думай как хочешь.

– Кто же эта счастливица и заставила ли она тебя сдать кровь на СПИД? – с вытянувшимся лицом спросила Лидия.

– Она себя особенно везучей не считает. И вообще ей на меня плевать. Стервоза, правда?

– Она стервоза или жизнь стервоза?

Как и я, Лидия до сих пор не освоилась с некоторыми разговорными оборотами, особенно сленговыми. А я, честно сказать, уже и не знаю, когда уместен сленг. Верный знак неотвратимого приближения среднего возраста. Второй, разумеется, ноздреватая, бугристая кожа, которой к сорока годам обзаводятся все мужчины. Ее замечаешь, только когда при взгляде на свои фотографии двадцатилетней давности начинаешь недоумевать, куда делись те гладкие щеки и откуда взялся этот лицевой целлюлит. У Джерарда процесс захватил обе щеки, но меня пока чаша сия миновала, только линия подбородка чуть обрюзгла. Обычно это черное дело довершает появление детей. Один мой друг, родив ребенка, утратил свежий вид в пугающе краткий срок. Когда я говорю, что мой друг родил ребенка, то имею в виду, что родил он его, конечно, не сам, но по природной лени остался жить с его матерью. У Фарли, поддерживающего молодость усилием воли, ни ноздреватой кожи, ни заминок в использовании сленга не наблюдалось.

– Жизнь. Она-то не стервоза, просто мечтательна. – У всех уроженцев Уотфорда есть один общий недостаток: говорят они монотонной скороговоркой, более подходящей для объявлений на вокзале, чем для пылких изъявлений страсти. «Скорый поезд до Уолверхэмптона отправляется в 5.45. Вагона-ресторана нет. От твоего взгляда все во мне пылает. Спасибо за внимание».

Однако прежде гнусавый голос Фарли никогда не озвучивал слова «мечтательна».

– Кто она?

Я даже представить себе не мог, в какую девушку Фарли способен влюбиться.

– Никто из вас ее не знает, – ответил он.

– Ты грустишь? – спросила Лидия.

– С ума схожу, – без тени иронии подтвердил Фарли.

– Что-то незаметно, – недоверчиво заметил Джерард. Пес устроился рядом с ним, как поступал всегда в знак молчаливого согласия.

– А чего ты ожидал? Неудержимых рыданий? Ты только такое понимаешь, да? Больше ничего? А выбор какой?

– Ты мог бы признаться в этом себе самому, – сказал Джерард.

– Мог бы, и признался, но спектакля устраивать не желаю. Чего можно добиться демонстрацией сердечных ран? Что тебе дадут из жалости или, может, усыновят? Ни черта подобного. Женщинам нужны победители, завоеватели, одерживающие победу на условиях женщин. Только дай им понять, что обижен и не собираешься развеивать их сомнения, они растерзают тебя, как волчицы. Нет, им подавай уверенность, натиск, порыв. Вперед и вверх, дружище. Эта твоя Пола – если бы ты захотел вернуть ее, ох, ты бы побегал.

Другие, высшие организмы, возможно, проявили бы достаточно интереса к личной жизни друга, чтобы задать Фарли еще два-три вопроса о том, как любовь вошла в его жизнь, как покинула его. Джерард, однако, обрадовался возможности вернуться к разговору о себе самом. Я его не осуждаю; я поступил бы так же.

– Как бы я это сделал?

– Надо больше знать о себе. Кто ты такой, чего хочешь, куда идешь.

У меня невольно создалось впечатление, что речь идет о крайне высоких материях. Обычно до такого не доходило.

Джерард был явно сбит с толку.

– Да как же я могу?

«Тонко подмечено», – подумал я.

– Загляни в себя, задай себе вопрос, что ты видишь.

Джерард надул щеки и стал похож на тупого подростка на уроке математики. Интересно, тупой подросток то же самое, что масляное масло? Пожалуй, да. По большей части.

– А не мог бы ты дать мне хоть какую-нибудь подсказку, чтобы я лучше тебя понял? Ведь ответы на эти два вопроса совершенно не очевидны, во всяком случае, мне. Ну, насчет того, откуда я и куда иду. На них трудно ответить, разве нет? Приходится думать еще и о том, как стать лучше. Как – я вообще не представляю. Человек таков, каков он есть. Как ему себя совершенствовать – эмоционально?

– Ну, пол можно поменять, – услужливо подсказала Лидия.

– Пол менять необязательно, главное, знать, откуда ты идешь. Затем поймешь, чего хочешь, а дальше станет ясно, что делать, чтобы это получить.

Здесь Фарли необычно оживился.

– А сам-то что? Почему бы тебе просто не получить ту девушку, если это так легко?

Не примите эти слова за заботу о ближнем. Джерарду было совершенно неинтересно, почему Фарли не использовал приобретенные знания, чтобы очаровать девушку своей мечты. Он был далек от этого. На самом деле вопрос: «Почему бы тебе не получить ту девушку, если это так легко?» можно истолковать как: «Ты порешь чушь», а это, в свою очередь, на мужском языке означает «козел».

– С ней все не так просто.

– Почему?

– Мы, кажется, о тебе говорили?

– Ладно, но откуда ты знаешь, чего хочешь?

– Повторяю: мы говорили о тебе. Слушай, если хочешь, могу научить, как сделать, чтобы твоя девушка вернулась к тебе, не пройдет и месяца.

– А если она счастлива с тем парнем, а меня уже не любит?

– Мелкое неудобство, не более, – хмыкнул Фарли, закуривая еще одну мою сигарету. Откуда, спрашивается, взял? – Если знаешь, чего хочешь, и сделаешь, что я скажу. Люди, как правило, очень легко поддаются внушению.

– Но та девушка, которая тебе нравится, как видно, внушению пока не поддается. Что же получается, Пола – человек второго сорта? – задумчиво проговорила Лидия.

Фарли пожал плечами:

– Моральная сторона вопроса меня не интересует; интересует практическое исполнение. Было бы любопытно посмотреть, можно ли заставить такого тяжеловоза, как Джерард, выиграть забег, вот и все.

– По-моему, лучше так, чем посылать ей Нагорную проповедь. В этом вопросе Фарли явно тебя обскакал, – сказал я.

– Но это же нечестно, – возразила Лидия.

– Минуточку, – вмешался Джерард. – Десять минут назад ты ругала мое письмо за излишнюю честность. За двумя зайцами гнаться нельзя. Либо это обман, либо настоящее чувство, а между ними ничего.

С этим никто из нас не спорил. Фарли – понимая, что выигрывает, Лидия – надеясь, вдруг он еще порвет письмо, а я сознавал, что, хоть один раз почти удалось заставить Джерарда передумать, второй раз нам вряд ли светит.

– Брось, – сказал я, – пусть Фарли тебе поможет.

– Один ведь раз живем, верно? – с воодушевлением поддакнул Фарли.

– Не знаю, – сказал Джерард, ничего другого в виду не имея. – Подобный взгляд на мир меня угнетает. Может, хоть буддисты правы? Мне нравится идея чистого листа.

Он поспешно сунул Лидии письмо, и та порвала его в мелкие клочки.

– Отлично, – похвалил Фарли. – Ты не пожалеешь. Все, что тебе нужно, – вера в себя, и ты можешь ее воспитать. Это легко. Надежд у тебя будет ровно столько, сколько ты себе позволишь. Надо только позволить.

– Ладно, – согласился Джерард. – Смотри, я на тебя рассчитываю. Это могло бы спасти мне жизнь.

Больнее всего новость о самоубийстве Фарли ударила по Джерарду.

Как-то вечером, примерно за неделю до того, как мы узнали о его смерти, я пришел с работы в омерзительном настроении и опять застал Джерарда за письмом. Шариковая ручка в его руках нависала над нетронутой белизной блокнотного листка, как кинжал.

– Я думал, мы решили этого не делать, – сказал я, ища телевизионный пульт, чтобы успеть включить «Звездный путь» раньше, чем он выберет какую-нибудь передачу о тщете всего сущего.

– Я пишу не Поле, а Фарли, – возразил Джерард, царапая на бумаге наш адрес.

Джерард всегда оформляет корреспонденцию в классической, деловой манере, как нас учили в школе. Даже в письме к родной матери обязательно присутствует адрес отправителя, адрес получателя и дата. Объясняется это его стремлением делать все, как надо, уважением к внешним приличиям. А чего еще ждать от человека, который всю жизнь покупает обувь того фасона, что носил в школе, и в том же магазине в Брайтоне, куда он ходил в школьном возрасте. Прошу заметить: он вообще покупает все то же самое, что носил в школьные годы, – кожаные пиджаки (несмотря на убежденное вегетарианство), джинсы, шерстяные рубашки и темно-серые (ни в коем случае не черные) носки. В выпускном классе он, как рассказывали мне его старшие товарищи, был одним из образцов элегантности и стиля, но так и не уразумел, что со временем мода меняется. Хотя о внешности он заботится куда более трепетно, чем среднестатистический старый холостяк. Просто такой у него стиль – мешок с дерьмом. Он нашел его, решил, что это ему подходит, и теперь ни на что менять не собирался. По мнению Джерарда, манера одеваться отражает в первую очередь характер, а моду – в последнюю, вслед за требованиями эстетики и финансовыми возможностями.

Я же понял, что намного легче одеваться всего лишь стильно, не принимая во внимание соображения личного вкуса: достаточно пролистать два-три модных журнала для мужчин, раз в год пройтись по магазинам во время распродаж, истратить кучу денег, купив девять-десять вещей, одной из которых надлежит быть немного дерзкой и броской, и целых двенадцать месяцев не беспокоиться о своем гардеробе. Экспериментировать лучше с верхней одеждой: в пальто вы только входите в дом, а потом, если вам в нем неловко, его можно снять. А если оно вам идет, можно не снимать. Мне случалось настолько хорошо чувствовать себя в пальто, что я целыми вечерами непринужденно истекал потом ради собственной неотразимости. Излишне упоминать, что для Джерарда броскость и оригинальность в одежде вряд ли стоят на первом месте в ряду достоинств, поскольку даже некоторые оттенки серого он находит слишком смелыми.