Джорджетт Хейер - Подкидыш

© Georgette Heyer, 1948

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2015

Молодой человек с ружьем на плече не спеша шел по парку. У его ног плелся старый спаниель. Когда за деревьями показался особняк, джентльмен вдруг понял, что уже довольно поздно, потому что солнце скрылось за этой каменной громадой и между зеленых холмов начала сгущаться осенняя дымка. Впрочем, в парке она была почти незаметна. Но когда молодой человек вышел из-под сени деревьев на дорожку, которая, извиваясь между лужайками, вела к южной двери особняка, то увидел, что все вокруг подернулось туманом, и вдруг ощутил, что легкий желто-коричневый пиджак совершенно не защищает его от холодного воздуха. Джентльмен немного ускорил шаг, но, вместо того чтобы следовать к главному входу с его красивой колоннадой в коринфском стиле и величественным куполом на крыше, свернул на боковую дорожку и через элегантный, украшенный классическими статуями цветник зашагал к боковой двери в восточном крыле.

Дом, который был воздвигнут на месте другого строения, уничтоженного огнем полувеком ранее, представлял собой сравнительно современную постройку в классическом стиле из камня и оштукатуренного кирпича. Благодаря фасаду длиной в четыреста пятьдесят футов, а также изящным пропорциям здание производило внушительное впечатление. Кроме того, особняк находился в очень красивом месте и вошел во все туристические справочники как объект, который стоит посетить в те дни, когда его благородный владелец распахивает двери для широкой публики. Любознательному путешественнику рассказывали, что, хотя парк и цветники щедро украшены произведениями искусства, все эти изыски весьма ненавязчивы и ни один предмет не нарушает современных принципов обустройства садов и парков.

Еще одним украшением этого места служило искусственное озеро. Сам парк в окружности занимал около десяти миль, а пересекающая его аллея имела длину три мили. В разнообразных и обширных садах вокруг особняка также чувствовалась рука чрезвычайно опытного садовода, располагавшего множеством помощников, которые не позволяли ни одному сорняку показаться из-под земли и ни одной живой изгороди утратить свою идеальную форму. Клумбы здесь были оформлены с большим вкусом, и даже лес за пределами итальянского сада и цветущих кустарников не выпадал из общего стиля.

«Сэйл-Парк, – гласил путеводитель, – принадлежит его светлости герцогу Сэйлу и представляет собой просторное красивое сооружение с колоннадами, которые соединяют крылья здания с центральным фасадом, и величественным портиком, поддерживающим богато украшенный фронтон». Далее гостя заклинали полюбоваться озером, роскошными рощами благородных деревьев и видом, открывающимся от южного или главного входа, а затем уж призывали обратить внимание на сам величественный замок и впитать все очарование коринфских колонн, портиков с башенками, несомненно заслуживающими особо пристального изучения.

Путеводитель в самых восторженных выражениях воспевал этот греческий храм, возведение которого стоило пятому герцогу огромной суммы денег, но наш молодой джентльмен во фланелевых брюках и желто-коричневом охотничьем пиджаке не удостоил это сооружение даже беглого взгляда. Более того, судя по тому, как небрежно он наступал на травяные бордюры и позволял своему спаниелю блуждать по клумбам, красота и величие окружающего пейзажа его не трогали вовсе. Внешность и облачение молодого человека, которое не только было чрезвычайно простым, но еще и включало в себя подсумок (предмет, совершенно несвойственный для джентльменов, стремящихся к элегантности), плохо сочетались с изяществом этого величавого поместья.

Джентльмен был довольно худощав и заметно ниже среднего роста. Вьющиеся светло-русые волосы обрамляли приятное, но в целом достаточно неприметное бледное лицо. Хотя черты его были тонкими, а серые глаза выразительными, вряд ли он мог привлечь внимание к своей особе. Его хорошая осанка была лишена малейших признаков значительности, и он скорее затерялся бы в толпе, чем выделился на ее фоне. Речь выдавала в нем человека образованного, и весь его облик говорил об определенном благородстве происхождения, однако, то ли потому, что ему было всего двадцать четыре года, то ли в силу врожденной скромности, он держался не то чтобы застенчиво, но достаточно сдержанно и явно не любил привлекать к себе внимание. Более того, туристам, которым на него изредка указывали, как правило, было сложно поверить в то, что столь неприметная личность в самом деле могла являться владельцем такого богатства и великолепия. Но все это принадлежало ему вот уже двадцать четыре года его жизни наряду с Сэйл-хаусом, городским домом на Керзон-стрит и восьмью другими загородными резиденциями, разбросанными по всей стране, начиная с Сомерсета и заканчивая продуваемой всеми ветрами крепостью на шотландских нагорьях.

Он был благороднейшим Адольфусом Джиллеспи Верноном Уэйром, герцогом Сэйлом и маркизом Ормесби, графом Сэйлом, бароном Уэйром Темским, бароном Уэйром Стовенским и бароном Уэйром Раффордским, обладая всеми этими напыщенными титулами с момента рождения. Молодой человек являлся единственным отпрыском шестого герцога, появившимся на свет уже после смерти своего благородного отца, матерью Сэйла была кроткая леди, которая вначале родила супругу двух мертворожденных детей, а затем еще троих, умерших в младенчестве. Несчастная женщина скончалась в родах, произведя на свет семимесячного мальчика, такого крошечного и болезненного на вид, что все были уверены в том, что он присоединится к своим братьям и сестрам в семейном склепе, прежде чем ему исполнится год. Однако благодаря правильному выбору кормилицы, преданности главной няньки, неусыпному надзору докторов и пристальному вниманию его дяди и опекуна лорда Лайонела Уэйра, а также ласковой заботе тетушки седьмой герцог успешно преодолел все детские болезни. И хотя его детство было омрачено болезненностью, из-за которой он постоянно простужался и цеплял все инфекционные заболевания подряд, мальчик не только выжил, но и превратился в абсолютно здорового юношу.

Несмотря на то что герцог был весьма худощав и телосложением нисколько не походил на своих крепких кузенов, он все же обладал достаточной жизнестойкостью, чтобы не внушать своим докторам ни малейших опасений. Главный из этих докторов неоднократно утверждал: маленький герцог обладает весьма крепкой конституцией, приводя в доказательство цепкую хватку, которой мальчуган держался за жизнь.

Впрочем, это было лишь его личное мнение, не разделяемое ни озабоченными родственниками, ни учителями и воспитателями, которым доверили заботу о герцоге. Уже много лет он не страдал даже от самых пустяковых недугов, и между тем все его окружение по-прежнему пребывало в твердой убежденности, будто его следует опекать и защищать от малейшего дуновения ветерка. Посему молодой герцог ничуть не удивился тому, что за его приближением к восточному крылу особняка пристально следили. Не успел он поставить ногу на первую ступень каменной лестницы, ведущей к массивной входной двери, как дверь распахнулась настежь и он увидел, что сразу несколько человек встречают его, столпившись в коридоре. Возглавлял эту толпу слуг дворецкий, импозантный мужчина, одного вида которого было достаточно, чтобы те, кто хорошо знал его, сразу поняли: если герцог решил уронить свое достоинство, входя в дом через боковую дверь и узкий коридор, то не ему критиковать столь эксцентричное поведение хозяина. Он с поклоном встретил его светлость и, заметив, что кроме ружья молодой человек несет тяжелую охотничью сумку, сделал знак лакею немедленно освободить господина от столь неподобающих предметов. Герцог с легкой досадливой улыбкой уступил ношу слуге, но пробормотал, что намеревается почистить стволы ружья в оружейной комнате.

Управляющий, благородный Мэнтон, приняв оружие из рук лакея, укоризненно произнес:

– Я обо всем позабочусь сам, ваша светлость. Если бы я знал, что вашей светлости угодно сегодня пострелять, я бы прислал вам заряжающего и…

– Но я не нуждался в заряжающем, – ответил герцог.

Мистер Пэдбери снисходительно покачал головой.

– Я думаю, – добавил герцог, – что мог бы время от времени… – понимаешь, Пэдбери, время от времени!.. – чистить оружие самостоятельно.

Это заявление шокировало даже лакея, но, занимая слишком низкое положение в иерархии слуг, он лишь позволил себе переглянуться с другим лакеем, также явившимся встречать господина к боковой двери. Дворецкий, стюард и управляющий дружно устремили укоризненные взгляды на юношу, а средних лет мужчина в аккуратном костюме, выдававшем в нем личного слугу герцога, воскликнул:

– Самому чистить оружие, ваша светлость! Ни в коем случае! Да еще этот тонкий пиджак! Осмелюсь предположить, ваша светлость промокли до нитки.

– О нет! – возразил герцог. Он перевел взгляд на грязного спаниеля и добавил: – Но зато Нелл необходимо хорошенько вымыть.

Его тут же уверили в том, что это будет сделано незамедлительно. Управляющий начал было говорить, что он, не теряя времени, обработает отсыревшее ружейное ложе особым средством собственного приготовления, но стюард, негромко кашлянув, прервал его тираду и сообщил хозяину: милорд уже справлялся о нем.

Герцог с отсутствующим видом выслушал замечания слуги и управляющего, однако последняя фраза явно заинтересовала его. Похоже, он отказался от намерения направиться в оружейную, с опаской осведомившись, не опоздал ли к ужину.

Дворецкий, хотя и занимавший официально более низкое положение, чем стюард, зато обладавший гораздо более внушительной наружностью, довольно двусмысленно ответил: милорд еще полчаса назад поднялся наверх, чтобы переодеться к ужину.