— Вот как только мы с твоим Павликом возьмем немца и я получу свой процент...

— Я думаю, у вас получится. — Света свела тонкие брови. — По крайней мере, Павлик очень рассчитывает на тебя.

— Но я должна предупредить вас обоих — меня не будет десять дней.

— Ты все-таки решила проветриться?

— Смеешься? Да разве я могу пропустить такое событие?

— Вика, ты и сама все знаешь!

— Вот поэтому я спешу поделиться.

— Ты хочешь выступить на конференции?

— Я выступлю на конференции. Я хочу заинтересовать, как говорили наши профессора, мировую общественность!..

Света фыркнула.

— Ну давай, давай. Когда улетаешь?

— Вот высплюсь у тебя и улечу.

— Что, уже? А если немец...

— Его жучка не успеет оклематься, как я вернусь.

Они посмеялись, немного поболтали, потом Света спросила:

— Я тебя правильно поняла, что ты не собираешься сегодня идти в народ?

— Да, правильно. Я должна держать дистанцию. Если я «одна из вас», мне не будет никакой веры, а стало быть, и клиентов.

— Правильно, Морозова. Бесплатные советы — это благие пожелания. А если ты совет купил, значит, он твой собственный, и ты ему веришь.

— Не зря тебя учили педагоги, — заметила Вика. — Ты могла бы и сама...

— Не могла бы и не буду. Тем более что ты рядом.

— Никогда не поверю, что ты не упражняешься в мастерстве на своем Павлике.

— Но только не вздумай ему намекнуть. Он у нас глава семьи и всему голова.

— Нет, свой хлеб я не подарю даже тебе.

— Ладно, желаю хорошо выспаться, а я пошла служить.

Света поцеловала подругу в щеку и вышла.

Вика заперла за ней дверь и села возле окна. Осенний день догорел, зажглись огни в соседних домах, толстые перекрытия не позволяли голосам снизу проникать в комнату, и она сидела, очарованная тишиной и вселенским покоем. Но как это обычно бывает, внешний покой редко соответствует внутреннему. Там покоя не было. Все вопило и кричало внутри Вики Морозовой, предупреждало, убеждало, призывало... О переменах? В переменах? К переменам?


2


Вика покрутила головой, пересекая очередную лондонскую улочку, отыскивая совсем крошечную, под названием Брутон-стрит. Она плутала по центру города уже второй час и никак не могла на нее выйти. Она упорно шла по карте, спрашивала прохожих, но большей частью в этот час в будний день ей попадались такие же чужестранцы, как и она сама. В летних брюках цыплячьего цвета, в бледно-зеленой блузке, на воротник которой спускались отросшие каштановые волосы, блестящие на солнце, тоненькая, Вика казалась совсем девочкой-студенткой. Черт побери, она могла бы и не соглашаться на эту просьбу, которая в Москве казалась очень простой и необременительной, а здесь обходится слишком дорого — столько времени потрачено! Чего ради она стирает подметки дорогих итальянских сандалий, отыскивая чертову улицу, на которой находится оружейная фирма «Голланд-Голланд»! А все этот Соколов, который перед отъездом заявил ей:

— Значит, так, мадам, я беру на постой твою собаку, обязуюсь кормить ее натуральным продуктом, а не «чаппи» и не «вискас»...

— Прости, при чем тут «вискас»? Торик не кошка...

— По размерам он может быть прочтен, как кошка...

— ... читать не умеешь, Соколов, — перебила его Вика.

— Не перебивай старших. Не разрешаю. Итак, я повторяю для непонятливых. У нас с тобой сделка, Морозова, я беру на постой твоего, ну хорошо, назовем его псом. Спортивной породы...

— Я тебя все-таки перебью. Он не спортивной породы. Он охотничий. Он ягд-терьер. Норная собака отличных кровей.

— И сколько раз он изволил залезть в нору? — ехидно сощурился Соколов. — А? Да он может только голову под подушку засунуть и воображать, что это нора. Вот для таких типов, как твой пес, якобы ягд-терьер, наконец-то большие ученые нашли правильное определение. Очень, с моей точки зрения, подходящее. Собаки породистые только по документам, которые отлынивают от своих прямых обязанностей, называются отныне спортивными. И это, видит Бог, верно, ох как верно! Они тренируют своих хозяев, выводят на прогулку, то есть не даром хлеб едят. Ну что ты можешь на это возразить, Морозова? Значит, вот, я беру твоего пса на постой, но ты должна отработать за мой благородный поступок.

— Говори, что тебе привезти из Лондона? Джин, да? Хорошо. Тоник здесь купишь.

— А вот и нет. Слушай внимательно. В Лондоне найдешь старинную английскую фирму «Голланд-Голланд», купишь мне у них одну книгу, я тебе напишу на бумажке название, чтобы ты не отягощала и без того загруженные мозги, и попросишь у них каталог. Они не устоят перед твоим обаянием.

Вика покачала головой, глядя в азартные серые глаза. Ну и тип, но что поделаешь, если Володя Соколов в охотничьем обществе занимает совершенно определенную должность, благодаря которой она без всяких проблем вступила в общество охотников. В совершенно мужское общество. И благодаря ему без всякой занудной канители получает путевку на охоту к своему знакомому егерю из сезона в сезон. Зачем ей все это надо? Вся эта охота?

Да так уж вышло: охотоведом был ее дед и даже бабушка, они объехали весь Дальний Восток, пешком исходили Восточную Сибирь, потом осели в Красноярске. В Овсянке, что под Красноярском, у них был дом, в котором она проводила все каникулы, когда родители-журналисты занимались своими делами. Это дед пристрастил ее к ружью. Деда можно понять: у него нет ни одного внука, и чтобы драгоценное ружье — а «Джеймс Перде» на самом деле дорогого стоит — не пропало, он научил Вику стрелять. А когда она стала разбираться в оружии, когда подержала в руках красочные каталоги оружейных аукционов Сотби и Кристи, когда увидела в модных западных журналах одежду для женщин-охотниц и захотела такую, дед подарил ружье. Вика замечала, что у мужчин-охотников перехватывает дыхание, стоит им взглянуть на ее ружье. Еще бы — работа начала века, дело рук великого англичанина.

— Даже если у тебя не будет денег на хлеб, девочка, — всякие времена случаются, никто ни от чего не застрахован, это ружье не продавай. Пускай останется в нашем роду. Когда у человека есть голова на плечах и вера в себя, бедным он никогда не будет. Бедность не доблесть, бедность — это болезнь. От нее надо излечиваться как можно скорее.

Этот дедов завет почему-то потряс Вику. Он произнес его в то время, когда было модно «проходить через страдания ради очищения духа». А дед к своей фразе прибавил еще одну:

— Если будешь считать себя бедной, значит, и будешь такой. А если богатой, то тоже, значит, такой и будешь.

— Вот так все просто, да? — не верила своим ушам Вика.

— Ага, — ухмылялся дед, щуря синие-синие глаза. — Жизнь вообще штука простая, если не городить ничего на своем пути. Что хочешь, то и сделаешь, Виктория. И еще одно — имя-то у тебя какое — Победа. Вот ты и будешь побеждать. Имя здорово на жизнь человека влияет.

А потом, когда дед по всем правилам передал ей ружье — снял с учета у себя в Овсянке, она привезла его в Москву, купила лицензию, зарегистрировала в милиции, — она и познакомилась с Володей Соколовым.

Вика поймала себя на том, что внезапно отвлеклась в прошлое, а Соколов стоял и смотрел на нее.

— Слушай, Володя, тебе эта книга нужна для дела или для удовольствия?

— Я их не разделяю.

— Никогда?

— Никогда.

— Понятно... Что ж, договорились.

А коль договорились, то сейчас она и топала по мостовым Лондона в эту самую фирму.

Наконец Вика остановилась перед старинным особняком, хотя в Лондоне старинного словно и нет, поскольку сам город кажется вечным и поэтому не с чем сравнивать. Особняк явно себе на уме — еще бы — темные толстые стены, огромные окна-витрины, в которых выставлены охотничьи причиндалы, как сказал бы ее дед: кожаные подсумки, ягдташи, манекены, одетые так, как подобает одеваться уважающему себя и свое занятие европейскому охотнику.

Вика потянула тяжелую дверь и вошла. Улыбающийся клерк спросил по-английски, чем может помочь.

Вика объяснила, что хочет купить книгу и получить каталог фирмы, и мужчина провел ее к управляющему, обитающему в темном классическом английском кабинете, в середине которого стоял стол под зеленым сукном, тоже очень английский. Застекленные шкафы демонстрировали охотничье оружие во всем великолепии. Вика получила все, что хотела, приценилась к галстуку, на красном поле которого порхали зеленоватые утки, подумала, не купить ли за труды Соколову, — понятное дело, с ним Торик ухожен и присмотрен, как ни с кем другим, но, увидев цену, отказалась от свежей благородной мысли. Ничего, обойдется футболкой из «Макс и Спенсер», которую она купит ему в подарок. Она уже ее присмотрела.

Она прошла по залам, где демонстрировались совершенные английские вещи для охоты, от которых пахло старинным богатством, как и от самой фирмы, и от стен, и даже от служащих. Что ж, Соколова надо благодарить за то, что он заставил ее зайти сюда. Иначе она никогда бы не ощутила такого мощного излучения силы и уверенности. Она не сомневалась, что энергетическое поле вещей влияет на человека, если он даже сам того не замечает.

Направившись к парадной двери, Вика вдруг почувствовала неясную тревогу. Словно внутри что-то тонко завибрировало, как скрипичная струна, которой коснулись ногтем мизинца, а не смычком.

Вика оглянулась. Возле витрины с оружием стоял он.

Девушка едва не споткнулась, дыхание перехватило, а сердце повело себя просто неприлично. Что оно делает, ее сердце? Оно... радуется. Но чему? Соотечественнику за рубежом? — ехидно одернула себя Вика. Но сейчас это не такая уж новость. Не далее как вчера в том же магазине «Макс и Спенсер» она услышала русскую речь. И на Оксфорд-стрит мимо нее прошла женщина, которая говорила по мобильнику на чистом русском.

Он медленно оглянулся, как будто уже знал, что это она. Ну конечно, он увидел ее в стеклянном отражении шкафа, догадалась Вика, и эта догадка помогла ей вернуться в нормальное состояние. Значит, пока еще соображает.