Мгновение мать продолжала смотреть на него, затем ослабила хватку, позволив забрать ребенка, и устало смежила веки. И Эндрю понял, что она не могла оказать ему большего доверия.

Поездка к врачу оказалась пустой тратой времени. Ребенок проспал, как ангел, все это время, за исключением нескольких минут, пока его осматривали. Педиатр повторил все советы, содержавшиеся в книгах Мей, дал пару новых и прочел лекцию о причинах нервных срывов у молодых родителей. И о том, как плохо это сказывается на ребенке, особенно учитывая то, что Мей кормит его грудью.

Подавляя желание придушить доктора Стаббса, Эндрю спрашивал себя, случалось ли тому хоть раз в жизни провести пять минут наедине с плачущим ребенком. Он подозревал, что нет.

Единственным полезным выводом из поездки к врачу стал тот, что Мей нужна другая машина. Устанавливать и вновь вынимать детское сиденье из низкого спортивного автомобиля было сущей мукой. А его видавший виды пикап слишком грязен и побит для новорожденного. Нужно что-нибудь побольше и понадежнее. Например, вместительный автомобиль из тех, что прочны, как танк.

Они почти не разговаривали на обратном пути, за исключением спора о том, сколько делать отпечатков фотографий, на которых Эндрю собирался запечатлеть своего отпрыска. Как только они добрались до дома, Мей пошла в спальню переодеться и вернулась через несколько минут в джинсах и очередной просторной рубашке, с волосами, стянутыми в хвост.

Для визита к врачу она оделась безупречно, заплетя волосы в идеальную французскую косу. Прекрасно сшитый костюм дополняли со вкусом подобранные аксессуары. Мей просто излучала уверенность и достоинство. Эти качества и составляли ту Мей Поллард, которую он знал. Но когда она появилась в гостиной, одетая для того чтобы справляться с капризным ребенком, Эндрю впервые понял, что под показным великолепием скрывается совсем другая женщина.

Эта догадка так потрясла его, что пришлось выйти на балкон, чтобы преодолеть ошеломление. Проклятье, каким же дураком он был! И каким слепцом! Неудивительного, что настоящая мисс Мей Поллард от него ускользнула.

— Что бы ты хотел на ланч?

Эндрю повернулся не раньше, чем почувствовал, что лицо обрело бесстрастное выражение. Судя по тусклому взгляду, поездка к врачу отняла у Мей остатки сил. Несколько мгновений Эндрю смотрел на нее, а затем внезапно почувствовал необъяснимую злобу. Ей совершенно ни к чему было притворяться перед ним. Совершенно ни к чему!

— Я хотел бы, — бросил он, — чтобы ты растянулась в шезлонге, глотнула свежего воздуха и немного погрелась на солнышке. А о ланче позабочусь я сам.

Он поднял невообразимый шум и грохот в кухне, стараясь выпустить пар. Затем постарался быть честным с собой и додумать все до конца. Значит, он что-то не разглядел в ней раньше. Ну и что? Это ничего не меняет. Мей ясно дала понять, что с былыми отношениями покончено. И он не собирается больше подставлять свою шею.

Однако она могла бы прервать беременность, но не сделала этого. А теперь изо всех сил старается быть хорошей матерью. За одно это он должен быть благодарен ей. Но, едва придя к подобному заключению, Эндрю снова вернулся к отправной точке и стал спрашивать себя, что еще он упустил…

Мей полулежала в шезлонге, прикрыв глаза рукой. Поставив поднос на столик рядом с ней, он положил ей на колени бумажное полотенце, а затем придвинул себе стул.

Избегая смотреть на него, она выпрямила спинку кресла. Эндрю задумчиво наблюдал за ней. Было очевидно, что она отлично уловила настроение, заставившее его ретироваться в кухню, и, если он правильно понимает эту новую Мей, она должна чувствовать себя смущенной и виноватой. Она явно сняла броню вместе с синим костюмом.

Эндрю подал тарелку, и Мей взяла ее, по-прежнему глядя в сторону. Понимая, что необходимо как-то разрядить обстановку, он усмехнулся и небрежно сказал:

— У меня возник план.

Она подняла на него растерянный взгляд.

— Думаю, доктор Стаббс несколько отстал от реальности. Как ты смотришь на то, чтобы отвезти парня к нему посреди ночи и оставить на его попечение? А мы бы как следует выспались.

В ее глазах мелькнуло что-то похожее на улыбку, а в углу рта появилась ямочка.

— Боюсь, твои продвинутые медицинские методы не будут иметь большого успеха.

Эндрю хмыкнул и взял с подноса бутылку пива.

— Во всяком случае, он это заслужил, после того как отшил нас сегодня утром.

Теперь Эндрю был уверен, что она сложила два и два и получила семь: решила, что его плохое настроение вызвано неудачным походом к врачу. И он с радостью позволил ей так думать.

— Что ж, по крайней мере, мы узнали, что с ребенком все в порядке.

Сделав глоток из бутылки, Эндрю откинулся на спинку стула и строго посмотрел на Мей.

— Сколько можно называть его ребенком, Мей? Хотим мы этого или нет, придется дать парню какое-то имя. Иначе его не примут в школу.

Она усмехнулась, подцепив на вилку кусочек холодной курятины.

— Я подумываю о Батче.

Эндрю уставился на нее, гадая, откуда могло взяться это имя.

— Почему-то мне кажется, что оно ему очень подходит, — пояснила с улыбкой Мей. — Мы можем научить его рычать и переть вперед, невзирая ни на что.

— Или Смерчем — и он все будет сметать на своем пути, — подхватил Эндрю.

— Это уж слишком… Как насчет какого-нибудь традиционного шотландского имени вроде Малколма или Доналбайна?

Очарованный и совершенно обезоруженный ее дурашливостью, Эндрю готов был продолжать эту игру до бесконечности.

— Ну уж нет. По-моему, отдает нафталином. Придумай имя, с которым он сможет играть в хоккей, а не носить кружева. Имя с мускулами.

Они провели добрых полчаса, так и эдак жонглируя именами, и — чудо из чудес! — Батч-Смерч-Доналбайн проспал все это время, возможно позволяя подобрать себе что-нибудь более приличное и подходящее.

Наконец к тому моменту, когда Эндрю взялся за вторую бутылку пива, сошлись на Александре. Они даже заполнили регистрационную форму.

Эндрю подозревал, что она хочет, чтобы ребенок носил его фамилию. Но только сейчас, когда это было написано черным по белому, по-настоящему понял, что Мей Поллард с самого начала намеревалась сделать так, чтобы их сын знал, кто его отец.

Их перерыв на ланч стал единственным островком спокойствия за весь день. Обманувшись во всесилии медицинской науки, они разработали собственный стратегический план. Мей должна была стараться как можно больше спать ночью. А Эндрю, который способен был спать даже стоя, сможет передохнуть днем.

Они все предусмотрели. Даже заказали односпальную кровать в детскую, и Эндрю заплатил двойную цену за срочную доставку.

План был великолепен, если не считать того, что он не сработал. Однако, даже уставший до такой степени, что выронил, заснув, тост с маслом, Эндрю полагал, что они не так уж плохо справляются. Мей тоже не жаловалась. Визит к врачу словно расставил все по местам. Она как будто поняла, что помощи ждать неоткуда.

У Эндрю уже вошло в привычку исподтишка подглядывать за ней и сыном. В такие моменты он мог бы поклясться, что она превращается в совершенно другого человека. Все ее силы, все внимание были сосредоточены на ребенке, и ни разу она не потеряла выдержки и терпения.

Прежде, в бытность другой Мей, она слыла необычайной чистюлей. Теперь же квартира напоминала зону активной бомбежки, а сама Мей выглядела так, словно долго шла против ветра. И было совершенно ясно: ее это нимало не волнует. Благополучие сына — вот ее первая и единственная забота.

Наблюдая за ней, Эндрю снова и снова задавался вопросом, какие еще сюрпризы таятся под внешностью Снежной королевы.

Неожиданно он обнаружил, что и Мей ведет наблюдение, и в ее глазах при этом отражается такая гамма чувств, словно Эндрю с ребенком на руках — это нечто особенное, глубоко трогающее ее. И он снова спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь собрать все кусочки головоломки, каковой является настоящая Мей Поллард.

А кусочков этих было не счесть. Еще один он обнаружил спустя несколько дней после приезда из Сиэтла. Они поели на ходу, поскольку Александр выражал свое неудовольствие. Он не капризничал, но без конца вертелся, а по опыту они знали, что успокоить его может только беспрестанное хождение с ним на руках.

Эндрю принял душ, готовясь к вечернему дежурству, и вошел в гостиную в одних голубых джинсах и наброшенном на плечи полотенце. В дверях он резко остановился.

Мей сидела в кресле-качалке, которое он привез из дома, и покачивалась, а Александр возлежал на ее коленях. В руках она держала книгу. На ней были черная майка Эндрю с устрашающей картинкой и спортивные брюки. Он сам предложил ей надеть эту майку и теперь понял, что это было ошибкой. Вид груди кормящей женщины, обтянутой тонкой тканью, заставил его сердце забиться быстрее.

В комнате горела только настольная лампа, освещая половину лица Мей и страницы книги. Только она читала не для себя. Она читала детские стишки их десятидневному сыну. В такой позе, с сосредоточенным лицом, залитым мягким светом, ее легко было принять за няню-подростка. Она казалась такой невероятно юной в свои тридцать лет и… такой желанной!

Прислонившись плечом к косяку, Эндрю смотрел на нее — вот и еще один кусочек головоломки встал на место. По тому, как она читала, было ясно, что Мей не знает на память ни строчки из всем известного детского стишка. Что же это за семья, в которой она росла? — удивился Эндрю. Мей всегда замыкалась, когда речь заходила о ее родителях. А Эндрю не настаивал, считая, что если она не хочет говорить, то это ее дело. Но теперь ситуация изменилась.

Он продолжал наблюдать за ней, стараясь преодолеть странное стеснение в груди. Порой Эндрю говорил себе, что лучше бы ему никогда не встречать ее. Но сейчас понимал, что это не так. Не желая углубляться в подобные мысли, он грубовато проговорил: