Карен Хокинс - Подари мне поцелуй

– Что вы имеете в виду, говоря «разделить»? – Тереза покраснела.

Его улыбка подтвердила се мысли о запретных удовольствиях.

– Да-да. – Он опустил руку. – Мы с вами без слов понимаем друг друга.

Терезе потребовалось приложить немалые усилия, чтобы отогнать эротические видения, вызванные его словами.

– Что мы теперь будем делать?

– Алек и ваша кузина должны прожить год без всяких скандалов и сплетен – вот мы с вами и полюбуемся тем, что будет происходить с нашей влюбленной парочкой.

Тереза нахмурилась.

– А что делать мне?

Его взгляд успокоил ее.

– Я позабочусь о том, чтобы вы не скучали.

Тереза взглянула на классический профиль Ника и облизнула кончиком языка вмиг пересохшие губы. Она уже испытала на себе его чары. Ее бедра заныли при воспоминании о недавнем страстном приключении. Он был груб, почти жесток, и она кричала от страсти, что редко с ней бывало. Если бы ей удалось утолить свою страсть, то ее интерес к нему сразу бы иссяк. Так было всегда.

Перехватив ее взгляд, граф нахмурился.

– Оказывается, мисс Дракон способна воспламенять дыханием, если этого требуют обстоятельства... – неожиданно произнес он.

– Джулия? Да она самая скучная женщина в мире!

– Вы явно преувеличиваете.

Тереза пожала плечами:

– Алек видел ее много раз и ни разу не обратил на нее ни малейшего внимания, как, впрочем, и все остальные.

– Зато теперь, когда она стала богатой виконтессой, все будут добиваться ее внимания.

– Весьма сомневаюсь. Она по-прежнему занимается своими реформами и болтает о совершенно немыслимых вещах. Они смогут избежать скандала только в том случае, если произойдет чудо...

– О, не стоит недооценивать моего кузена! Алек, конечно, вспыльчив и быстро раздражается, но он далеко не глуп и ухитрился стать любимчиком деда, несмотря на все мои попытки поссорить их.

Тереза откинулась на кушетке и взглянула на Ника из-под длинных ресниц. Она знала, что при такой позе тонкий муслин плотно облегает ее тело, подчеркивая форму груди.

– Уверена, это были весьма решительные меры. Ник хмыкнул.

– Признаюсь, что в его падении я тоже принимал скромное участие.

Она, прищурившись, посмотрела на него. Обычно Ник не был расположен к откровенностям.

– Не все так просто, как вы воображаете, моя дорогая. – Он ухмыльнулся, отчего у нее все сжалось внутри. – Это доказывает наша неудача. Нам нужно придумать что-нибудь другое, более грандиозное, специально для новобрачных, если мы хотим получить это наследство.

– И что же нам делать?

Изящным движением он поправил шейный платок.

– Если ваша загадочная кузина уехала, не захватив свои вещи, то будьте уверены, что она за ними вернется.

– Уж тогда я все выскажу этой негод...

– Вы не сделаете ничего подобного; наоборот, вы всячески будете ее убеждать, что являетесь ее лучшей подругой.

– Бесполезно. Она в это никогда не поверит, и...

– Убедите ее, что вы изменились, – резко возразил Ник.

– Ладно, а что потом?

– Потом, моя дорогая, мы подумаем, как лучше воспользоваться слабостями Джулии. Мне нужно знать обо всех ее мыслях, желаниях и секретах, если таковые имеются. Выясните все подробности о ее взаимоотношениях с моим кузеном.

– И какая мне от этого выгода?

Граф опустил веки, словно желая скрыть выражение глаз.

– В тот день, когда я получу наследство моего деда, я женюсь на вас.

– Мне нужно больше, чем просто обещания. – Тереза подошла к нему, обвила руками его шею и провела губами по изящной линии подбородка. Запах его туалетной воды пронзил ее, как дурман, вызвав волну истомы. – Объявите о нашей помолвке, Ник. Поместите объявление в «Газетт». – Она прижалась губами к его уху: – Я бы вы шла за вас и без денег.

Он небрежно оттолкнул ее и распахнул дверь.

– Увы, моя дорогая, в этом мы расходимся.

Тереза прикусила губу, но лишь когда Ник вышел из дома, она дала волю своей ярости.

В прихожей высилась целая гора коробок и картонок; она была такой большой, что при малейшем сотрясении грозила рухнуть на пол. Алек купил для жены все необходимое и теперь, казалось, мог ликовать; однако мрачный вид Джулии портил ему все удовольствие от проведенного в хлопотах дня.

Отказываясь подчиняться ее благоразумию, он купил даже больше, чем собирался. Это было мрачное противостояние, безмолвная борьба желаний. К концу дня у Джулии опять разболелась голова, и он также был раздражен. От покупки драгоценностей в этот день они отказались и поехали домой, лишь изредка перекидываясь ничего не значащими фразами.

Алек устало потер шею, удивляясь, что такое приятное занятие, как покупки, могло так сильно испортить ему настроение, и в этот момент в прихожую вошел Барроуз.

– Добро пожаловать домой, милорд!

Алек положил на протянутую руку дворецкого шляпу и перчатки.

– А где ее сиятельство?

– Отдыхает в гостиной. – Барроуз обвел неодобрительным взглядом прихожую и сухо добавил: – Должно быть, это очень утомительно – потратить за один день все состояние.

Ощущая настоящую усталость, Алек указал на коробки:

– Пусть Джонстон отнесет это в комнату ее сиятельства.

– Слушаюсь, милорд. – Барроуз помедлил. – Прошу прощения, но ее сиятельство выглядит очень подавленной. Я надеюсь, у нее все в порядке?

– Разумеется. – Алек не хотел показывать, что разделяет озабоченность дворецкого. Честно говоря, он считал, что если от чего Джулия и утомляется, так это от пуританского усердия.

Дворецкий с недоверием выслушал его ответ и вежливо поклонился.

– Рад это слышать. Принести вам чаю?

– Нет, благодарю. Возможно, позже.

– Слушаюсь, милорд. – Барроуз повернулся и засеменил по коридору.

Алек взял из груды коробок одну наугад и прошел в гостиную. Он застал Джулию сидящей на краю небольшого дивана; ее лицо было почти таким же бледным, как унылый серый цвет надетого на ней бесформенного платья. Лучи заходящего солнца, кое-где проникавшие через занавешенные окна, придавали ее волосам золотистый блеск. Она выглядела очень молодой и волнующе невинной.

Когда Алек подошел к ней, Джулия взглянула на него и нервно сжала руки. Он заметил, что на ней поношенные перчатки, и это в то время, как в прихожей лежит почти дюжина пар новых дорогих изящных перчаток.

Скорее всего проблема была именно в этом. Слишком много и слишком скоро. От событий последних суток его и самого уже немного шатало.

Алек поставил коробку на стол, твердо решив во что бы то ни стало сохранять беззаботный вид.

– Это чем-то напоминает Рождество, не правда ли? Джулия бережно сняла перчатки и положила их на стол.

– У меня никогда не было такого Рождества.

Она явно не хотела его разжалобить этими словами, но все же Алек почувствовал необходимость сказать нечто... ободряющее.

– Джулия, я понимаю, что для вас все это довольно непривычно. Прежде вы испытывали лишь лишения...

– Лишения? Что вы имеете в виду? – Она недоуменно взглянула на него.

– Ну, я не знаю. Я просто подумал... – Алек осекся, увидев, как потемнели от гнева ее зеленые глаза. Боже правый! Он лишь хотел приободрить бедную девочку, а она смотрит на него так, будто он намеренно оскорбил ее.

Джулия вздернула подбородок.

– У меня, к вашему сведению, было просто великолепное детство. Денег, конечно, не хватало, зато было много веселья и смеха.

– Значит, ваше детство лучше моего. Моего деда не назовешь веселым человеком.

– Да, я знаю. После смерти вашей матери он так и не оправился.

– Откуда это вам известно? – Алек поразился ее осведомленности. Один-единственный раз он видел на лице у деда выражение, напоминавшее переживание, – когда тот смотрел на портрет матери Алека, висевший в парадном зале их дома.

– Мне рассказала миссис Уинстон. – Губы Джулии задрожали, словно она собиралась заплакать. – Миссис Уинстон говорила, что он до последнего своего дня каждый день приносил на могилу вашей матери цветы.

– Я так понимаю, ей действительно есть о чем рассказать.

Лицо Джулии озарилось улыбкой, отчего на щеках появились прелестные ямочки.

– Безусловно.

Пораженный внезапной переменой ее настроения, Алек задумался о том, куда исчезают эти ямочки, когда она становится серьезной. Эта женщина, которая моментально переходила от чопорного сочувствия к озорному блеску глаз, представлялась ему загадкой.

– Рассказывала ли миссис Уинстон о том, как я побрил волкодава?

Джулия рассмеялась, еще раз продемонстрировав очаровательные ямочки.

– Вы хотели превратить его во льва.

– Да, но я жестоко просчитался. Бедный Фердинанд; он потом целую неделю прятался от меня под кухонным столом.

Джулия снова засмеялась: ее смех звучал немного хрипловато, как будто они находились не в гостиной, а в будуаре.

– Надеюсь, вас тогда примерно наказали...

– Дед заставил меня чистить собачью конуру каждый день в течение недели.

– И правильно сделал. Я поступила бы точно так же.

– О, вы слишком суровы. Но, остриженный, Фердинанд, кстати, не так уж плохо смотрелся. Знаете, он чем-то напоминал тогда викария Пламба.

Джулия посмотрела на него, не понимая, поэтому Алек добавил:

– Ну, тот священник, который нас венчал.

Она весело расхохоталась.

– А ведь верно!

Алек поражался произошедшей в Джулии перемене. С ней было сложно разговаривать, когда она погружалась в свои заботы по благотворительности, но в остальное время она превращалась в женщину, предсказать поведение которой было невозможно. Тем не менее он все-таки решился сменить тему разговора:

– Джулия, мне бы не хотелось об этом говорить, но ваше поведение сегодня совершенно непозволительно.

Она посмотрела на него с таким изумлением, словно у него неожиданно выросли рога.