Не обращая внимания на царившую вокруг неразбериху, Фейт склонилась над Морганом и, заливаясь слезами, положила его голову себе на колени.

— Морган! Морган, не покидай меня! Ты не можешь умереть. Пожалуйста, Морган. Я сделаю все, что ты скажешь. Я никогда больше не стану ссориться с тобой. Я люблю тебя. И всегда любила. Неужели ты не понимаешь? О, Морган, будь ты проклят! Где твой камзол? Почему ты не надел камзол? Почему… — Она подняла голову и крикнула: — Дайте мне ваши платки, галстуки, что-нибудь! Он истекает кровью!

Когда она снова склонилась над ним, прикладывая скомканную ткань к разрастающемуся красному пятну на плече Моргана, черные ресницы дрогнули, затем поднялись, осветив ее золотисто-зеленым сиянием. Чувственные губы изогнулись, и вкрадчивый голос произнес:

— Все? Все, что я скажу?

Фейт издала облегченный возглас и осыпала поцелуями его лицо.

— Все. Ты сумасшедший, но ты мой сумасшедший и только попробуй отрицать это.

— И не подумаю. Я твой, малышка. Кстати, не могла бы ты повторить, что любишь меня? Мне хотелось бы убедиться, что это не ангелы поют у меня в ушах.

— Ангелы, как бы не так! Скорее это сам дьявол дышит тебе в уши. Черт бы тебя побрал, Морган, если ты еще когда-нибудь сотворишь такое…

— Надо будет научить тебя парочке ругательств, моя фея, — шепнул Морган у самых ее губ. — Странно, что за столько времени ты не усвоила ни одного стоящего выражения. Но начало положено.

В его поцелуе не было и намека на слабость, и Фейт уступила властному натиску его губ, прежде чем отстраниться. Всхлипнув в последний раз, она вытерла слезы.

— Ах ты, дурак несчастный, — невнятно вымолвила она. — Жалкий, бессовестный, гадкий, противный шелудивый пес. Я никогда не прощу тебя. Никогда!

Майлз и Эдвард, оказавшиеся свидетелями этого обмена любезностями, с изумлением взирали на Моргана, расплывшегося в белозубой ухмылке, казавшейся особенно яркой на фоне темной щетины. С силой, неожиданной для умирающего, он сгреб в горсть густые локоны Фейт и привлек ее к себе так близко, что его дыхание обожгло ее щеку.

— Ты всегда была способной ученицей, малышка. Ни когда — это слишком долго, но я принимаю твой вызов. Дай мне время, и я докажу, что заслуживаю твоей любви.

Глаза Моргана закрылись, и Фейт почувствовала, что он ускользает. В панике она закричала:

— Я никогда тебя не прощу, Морган де Лейси, если ты посмеешь умереть!

Темные ресницы снова поднялись, и чувственные губы изогнулись в ласковой улыбке при виде серебристых глаз, устремленных на него с мольбой и отчаянием.

— Я люблю тебя, Фейт, и всегда буду любить, где бы я ни был. Не бойся за меня, малышка. Больше мне нечего желать. — Он снова закрыл глаза.

Обжигающие слезы хлынули по щекам Фейт, капая на его загорелую грудь. Когда мужчины потянулись к Моргану, чтобы поднять его с земли, она прошептала:

— Я последую за тобой повсюду, где бы ты ни был, любимый. Помни об этом.

Майлз хмыкнул при виде улыбки на лице своего клиента, когда его положили в повозку. Человек, схлопотавший пулю, отправлялся в мир иной с улыбкой на устах. Такого Майлз еще не видел.

Глава 38

Драпировки из винно-красного бархата не пропускали полуденное солнце, создавая приятный полумрак в просторной гостиной с мраморным камином, пушистыми коврами и массивной мебелью из ореха, обтянутой золотистой парчой и изысканными гобеленами. Но стоило кому-нибудь приоткрыть шторы, впустив дневной свет, как ярко вспыхивали хрустальные плафоны незажженных светильников, а на золоченой консоли столика в стиле барокко, стоявшего у стены, и полированной поверхности инкрустированного бюро пускались в пляс солнечные блики.

Пожилой джентльмен в парике, расположившийся в глубоком кресле у камина, идеально вписывался в эту роскошную обстановку. На изрезанном морщинами лице с резкими чертами, крючковатым носом и упрямым подбородком яростно сверкали глубоко посаженные глаза. Атласный камзол винного цвета и расшитый золотом парчовый жилет, казалось, были специально подобраны, чтобы гармонировать с интерьером гостиной, но мужчина едва ли сознавал это, зачарованно уставившись на молодую женщину, стоявшую посередине комнаты.

С рыжеватыми локонами, убранными в простую прическу, в голубом шелковом платье с кружевной отделкой, ладно облегавшем изящную фигурку, она спокойно стояла, сцепив перед собой руки и устремив на него твердый взгляд серебристых глаз.

— Вы очень великодушны, милорд, но я не могу принять ваше любезное предложение.

— Не можете принять? Да вы не можете отказаться, глупое дитя! Ваш ребенок будет объявлен наследником моего сына и должен получить соответствующее воспитание. — Маркиз побагровел, столкнувшись с неожиданным препятствием для осуществления его планов.

— Для этого необязательно жить здесь, милорд, — упрямо возразила Фейт. — Я не могу принять ваше приглашение и не могу оставить своего ребенка. Печально, что наши семьи были разлучены, и я хотела бы исправить это, но не ценой счастья собственного ребенка. Мы вернемся в колонии при первой же возможности.

Монтджой повернулся к хрупкой старушке, восседавшей в самом изящном кресле.

— Скажите же ей, что она не может уехать. Объясните ей, в чем состоит долг женщины.

Старушка улыбнулась, глядя на свою неугомонную внучку.

— Ты совершенно права, дорогая, что желаешь счастья своему ребенку. Если бы я больше думала о счастье своей дочери, возможно, ничего этого не случилось бы. Но сделанного не воротишь. Неужели нет ни одного обстоятельства, которое могло бы убедить тебя остаться с нами?

Высокому мужчине, прислонившемуся к зашторенному окну, не нужно было видеть замешательство на лице Фейт, чтобы догадаться, о чем она думает. Он скрестил руки на груди и вмешался в разговор:

— Вы хотите сказать, что готовы принять в свою семью ирландского разбойника? Вот уж не думаю.

— Фейт, ты слишком деликатна с этими людьми. Они глухи ко всему, кроме собственных желаний.

Маркиз резко поднялся со своего кресла, потрясая кулаком, и рухнул назад от боли в перевязанной ноге. Он разразился проклятиями, заставившими поморщиться пожилую даму, но Фейт лишь улыбнулась в ответ на эту почти человеческую реакцию со стороны старого тирана, приходившегося ей дедом.

— Черт бы побрал вашу ирландскую шкуру, де Лейси! — рявкнул он. — Если бы не вы, она бы с радостью осталась здесь.

Глаза Фейт возмущенно сверкнули, но прежде чем она успела что-либо сказать, раздался голос Эдварда. Развалившись на двухместном диванчике, он небрежным жестом указал на Моргана.

— Если бы не он, у тебя сейчас не было бы ни внучки, ни наследника. Он принял на себя пулю, предназначенную мне. Приютил Фейт, когда она оказалась в отчаянном положении. И, если ты не забыл, он отец юного Джорджа. По-моему, ты обязан выслушать этого человека.

Монтджой откинулся в кресле и проворчал:

— Не могу поверить, что Томас… Эдвард резко перебил его:

— Придется. Твой красавчик племянник был настоящим дьяволом в душе. Если бы ему удалось прикончить меня, он нашел бы способ ускорить и твою кончину. Неужели ты думаешь, что он позволил бы Фейт получить половину состояния? И я нисколько не сожалею о том, что он сломал свою дурацкую шею, свалившись с лошади. Это избавило нас от множества хлопот.

Эта тирада отвлекла внимание маркиза от Фейт. Плечи ее слегка поникли, но, прежде чем она пришла в отчаяние от этих бесконечных препирательств, сильная рука Моргана обвила ее талию. Он проводил ее к леди Карлайл и усадил рядом. Старушка послала ему благодарный взгляд и успокаивающе похлопала внучку по руке.

— Они вечно спорят, дорогая. Полагаю, это их способ выражать привязанность. Они не могут жить вместе, но жить порознь они тоже не могут. В сущности, они неплохие люди, просто чересчур упрямые. Сможешь ли ты когда-нибудь простить их?

Фейт устало улыбнулась. Из всех, кого она встретила после возвращения в Лондон, леди Карлайл оказалась самой сердечной и ласковой. Она охотно общалась бы с бабушкой и признала в ней родственную душу, если бы не постоянное присутствие вечно раздраженных Монтегю. За время путешествия Фейт имела возможность оценить ум Эдварда и прониклась сочувствием к его одинокому существованию, но он был не из тех, кто пробуждал в людях теплые чувства. Что же до его отца… В этот момент внимание Фейт привлекли громкие голоса на противоположном конце комнаты.

— И что с того, что он граф?! По-твоему, я должен тратить бешеные деньги на какого-то ирландского бродягу только потому, что он называет себя графом? Клянусь Господом, Эдвард, на сей раз ты окончательно лишился разума. Он известный разбойник! Пусть отправляется в колонии и разводит своих проклятых лошадей. Там ему и место среди отпетых преступников и потаскушек.

Фейт открыла было рот, но Эдвард снова опередил ее, лишив возможности выразить свое возмущение:

— Признаться, я и сам подумывал приобрести в тех краях участок земли. Меня поразило плодородие тамошней почвы. Это будет неплохое вложение капитала. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я переселюсь туда на неопределенный срок, пока собственность не начнет приносить доход?

— И где, по-твоему, ты возьмешь деньги? От меня ты не получишь ни гроша, пока я жив.

Эдвард потер ухоженные ногти о рукав камзола и полюбовался их блеском.

— О, нет ничего проще. Конечно, картежная игра — довольно скучное времяпрепровождение, но если с умом вложить выигрыш… Ты и не представляешь, чего можно добиться разумными инвестициями. Как ты думаешь, Морган, из меня получился бы хороший плантатор?

Морган, стоявший за спиной Фейт, лукаво усмехнулся.

— Не сомневаюсь, Степни. Кстати, мы могли бы объединить усилия. У меня есть пара отличных лошадок. Судя по тому, что я видел, в колониях, там можно разводить лошадей с тем же успехом, что и на изумрудных берегах моей родины.

Маркиз снова побагровел, переводя растерянный взгляд с одного мужчины на другого.