Задетая этим открытым вызовом, Кэтрин отреагировала бурно:

– Повесь немедленно трубку, слышишь!

– Погоди минутку, Мерфи, – произнес Сэм в трубку и, прикрыв ее рукой, спросил: – Кэтрин, это что, приказ? – и посмотрел на нее – спокойно, пристально. – Потому что если и приказ, то я не подчинюсь ему. Моя работа состоит в том, чтобы делать все, что идет на пользу плантациям, а если это сердит тебя, то что поделаешь!

Польза плантациям. Сколько раз в прошлом приходилось ей слышать эти слова! Еще одну долгую секунду не сводила она глаз с Сэма. Потом махнула рукой:

– Вызывай вертолеты, если считаешь нужным. Посмотрим, на что они способны.

Он опять поднес трубку к уху.

– Мерфи, это Сэм Ратледж. Похоже, нам могут понадобиться твои вертолеты.


Колледж, лавка старьевщика, где она покупала почти всю свою одежду, выстроенная из красного кирпича таверна-развалюха, где дневал и ночевал ее отец, рестораны, где она работала судомойкой, потому что для официантки никогда не была достаточно стройной и хорошенькой, – все эти места проплывали сейчас перед Келли. На этот раз она не гнала прочь воспоминаний, а встречала их, мужественно глядя правде в глаза. Она вспоминала, как больно чувствовать себя обделенной, плохо одетой, дурнушкой, которая не пользуется успехом, которой не назначают свиданий, сознавать, что она не такая, как все, стыдясь того, кто она, какая она, стесняясь отца и его поведения, вспоминала все насмешки, язвительные замечания и колкости.

Но существовали еще и городская библиотека, ее полки с книгами, давшими ей столько счастливых часов избавления, редакция газеты, напечатавшей ее статью об истории виноделия в Напа-Вэлли, дом ее учительницы английского языка и ее дружба с Олли. Светлые пятна на общем мрачном фоне ее воспоминаний.

Когда Келли свернула с Главной улицы на Спринг-стрит, она почувствовала себя лучше. Было меньше транспорта. Дорога была прямой и ровной, но ехала она по-прежнему медленно.

Неспешно она проделывала на автомобиле тот путь, что так часто одолевала пешком.

Возле самой окраины располагалось кладбище. Рядом с Келли на сиденье лежали цветы – с десяток роз на длинных стеблях, красных, как рубиново-красное вино местных виноградников, и перевязывала их желтая ленточка. Келли взяла розы и вылезла из машины, оставив ее у кладбищенских ворот. Она могла бы и въехать на кладбище, но ей хотелось последние метры к могиле матери пройти пешком.

Кладбище было таким же старинным, как город, – нагромождение разностильных покореженных памятников, склепов и семейных надгробий. То и дело Келли останавливалась, чтобы прочесть знакомые фамилии, вырезанные на гранитных и мраморных плитах.

Приблизившись к материнской могиле, она замедлила шаг. На земле рядом с табличкой, на которой значилось «Ребекка Эллен Дауэрти», а рядом была надпись «Дорогой жене», в вазе стоял букет, собранный из маргариток, гвоздик и фиалок.

«Он принес их сюда, ведь так?» – Келли злобно покосилась на цветы.

Ее охватил гнев, настолько горячий, пылкий, что она затряслась. Ей захотелось схватить эти цветы, вышвырнуть их прочь из вазы, с глаз долой. Но она не сделала этого. Мама не одобрила бы ее.

Склонившись к могиле, она смиренно положила розы возле самого надгробия.

– Ох, мамочка! – голос ее слегка сорвался. – Как мог он так поступить с нами! Как мог!

И едва вымолвив эти слова, Келли уже знала, что ей делать. Не ради него. Ради мамы и ради нее самой.


Все пространство стен занимали развешенные юридические дипломы в рамочках вместе с фотографией губернатора и изображением государственной печати Калифорнии. Неуклюжий стол был завален желтыми блокнотами, небрежно собранными в стопку толстыми папками, возле черного телефонного аппарата стояла фотография двух миленьких темноволосых девочек в очках. В середине стола громоздился белый бумажный пакет, а рядом на такой же белой бумаге лежал надкусанный бутерброд – на черном хлебе ломтики сыра и ветчины.

Вращающийся конторский стул скрипнул, когда Олли стремительно вскочил при виде Келли, поспешно вытирая руки бумажной салфеткой.

Келли заметила бутерброд и заколебалась – входить или не входить?

– Разве уже обеденное время?

– Я решил пообедать раньше. – Запихнув бутерброд обратно в пакет, он сдвинул еду на край стола – поближе к компьютеру. – Утром не успел позавтракать.

Его слова напомнили ей о цели ее прихода. Неожиданно почувствовав неловкость, она отвела взгляд.

– Я не хотела мешать.

– Все в порядке. Честное слово! – Он улыбнулся ободряющей улыбкой, сразу же становясь похожим на того мальчика, с которым она дружила в детстве. – Присаживайся, Лиз! Прости, теперь ты, кажется, Келли, да?

Она села на краешек стула с кожаной спинкой, стоявшего напротив его стола. Это был единственный стул, не заваленный бумагами.

– Я сменила имя официально, девять лет назад.

– Ты потрясающе выглядишь, Келли! Вращающийся стул опять скрипнул под тяжестью его тела.

– Спасибо. Я… – Она искала слова, способные прогнать неловкость. – Ты сразу узнал меня, правда?

– Твой голос. – Он чуть заметно пожал плечами. – Его не спутаешь с другим. Может быть, потому, что когда-то я так привык к нему.

– Да, о чем только мы не говорили в свое время. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – Ты не представляешь, как часто я думала о тебе, гадала, где ты, чем занят. Я считала, что ты давно перебрался куда-нибудь. Когда я сегодня увидела тебя возле… – Она замолкла, не докончив фразы. Не время и не место предаваться воспоминаниям или пытаться перебросить мостик через зияющую пропасть лет. – Олли, могу я его увидеть?

– Это можно устроить. – Кивнув, он испытующе взглянул на нее. – Если ты уверена, что действительно хочешь этого.

– Дело не в желаниях. Дело в долге. – Она опустила взгляд на свои сцепленные пальцы, потом подняла голову. – У него есть адвокат?

– Нет. Хотя суд может предоставить ему адвоката.

– Ясно. Но обвиняется-то он в убийстве! – Не в силах более оставаться на месте, Келли резким толчком встала со стула и, скрестив руки на груди, устремилась к окну. – Ему понадобится хороший адвокат, Олли! Я понимаю, что прокурор не совсем подходящая кандидатура для того, чтобы просить его рекомендовать адвоката, но я не знаю, кого еще просить, – сухо сказала она.

Теперь Келли отвернулась от окна и глядела прямо на него. Олли долго молчал, и Келли не знала, чем бы прервать это молчание. Наконец он потянулся за одним из лежавших на столе служебных блокнотов.

– Я дам тебе несколько фамилий. На выбор. – И принялся писать, неуклюже, как пишут левши. Кончив, он вырвал листок и протянул его ей. Келли не сразу подошла, чтобы взять листок.

– Спасибо. – Сложив листок, она сунула его в сумочку.

Он поправил очки на носу.

– Знаешь, я всегда думал, неужели мы больше никогда не встретимся? Но, сказать честно, возможность встречи при подобных обстоятельствах мне в голову не приходила.

– Мне тоже. – Келли погладила сумочку и опять села на стул. – Он сделал какое-нибудь официальное заявление?

– Нет.

– А ты уверен, – начала она, но тут же осеклась и покачала головой. – Должно быть, уверен, иначе не обвинил бы его в убийстве.

– Тебя интересуют факты, Келли? – мягко спросил он. – Свидетель застал его на месте, где произошло убийство, с орудием убийства в руках. Меньше чем в трех метрах от тела валялся бидон с керосином. Бидон был полон. На брюках твоего отца при задержании тоже обнаружили пятно от керосина. В багажнике его машины было найдено еще три бидона. А в кармане все тех же брюк был чек на покупку четырех галлонов керосина. Его обида на владельцев имения Ратледж всем в этих краях достаточно хорошо известна.

Медленно она собирала воедино все эти обрывочные сведения.

– Итак, по-твоему, он приехал с намерением поджечь винодельню. Барон застиг его на месте преступления, поэтому он его и ударил. Значит, это убийство непредумышленное. Все-таки легче.

– Это ты так решила. Не я. – Однако спорить с ее заключением он не стал.

– Понятно. – Келли поудобнее ухватила сумочку. – Когда я могла бы увидеться с ним?

Он секунду смотрел на нее, потом отбросил ручку и откинулся на спинку стула.

– Не влезай ты в это дело! Ничем ты ему не обязана!.. Отойди в сторону.

Она криво усмехнулась, печально-иронически.

– Какой подарок бульварной прессе! «Знаменитая дочь покидает отца, обвиненного в убийстве!» – Келли помолчала, успокоилась. – Но я не потому остаюсь здесь. Если я отойду в сторону, это будет означать, что я такая же, как он. А это неправда.

– Да, ты не такая, – согласился Олли и потянулся к телефону. – Когда ты хочешь видеть отца?

– Никогда. Возможно скорее!

Олли поймал Келли на слове. Пятнадцать минут спустя ее проводили в маленькую каморку без окон, находившуюся в глубине здания. В каморке было душно, пахло потом и табачным перегаром. Усевшись за поцарапанный черный, с металлическими скобками конторский стол, она приготовилась ждать, но ждала недолго.

Минуты не прошло, как охранник в форме ввел в каморку ее отца, а сам остался сторожить у двери. Отец выдвинул из-за стола деревянный стул и сел напротив нее, так что Келли теперь могла хорошенько его рассмотреть.

Ему было не больше шестидесяти, но выглядел он на все семьдесят. Волосы его, некогда темно-рыжие, как и у нее, поредели, и в них проглядывала седина. Зеленые глаза выцвели и слезились, а цвет лица был землисто-бледным, болезненным, хрупкие сосуды испещрили его щеки и нос сетью мелких красных жилок. Он казался меньше, худее, словно усох за все те годы, что она не видела его.

– У тебя сигаретки не найдется, Лиззи-дочка? – Он заерзал на стуле, и она поняла, что больше, чем сигаретку, он хочет виски. Виски для него всегда было первым делом.

Келли молча вытащила из сумочки сигареты, зажгла одну и передала ему, фильтром вперед. Потом закурила сама, сердито, тонкой струйкой выпуская дым.