– Значит, вот ты какой, внук Жени.

Я поняла, что Олег очень похож на мать – у нее были такие же глубокие глаза и такой же твердый голос.

Нас очень поддержали те, кто приходил и выражал свои соболезнования. Все, кто помнит папу. Это не просто дань традиции или формальное исполнение долга. Когда врачи объявили нам о смерти папы, я словно окаменела, застыла, обессилела, а мама чуть не сошла с ума, сидя в своей комнате и тихо, бесконечно завывая. Что было бы с нами, если бы не звонок в дверь и... люди! Близкие и не очень, родственники и соседи, папины коллеги и друзья, мои подруги... Дверь не закрывалась, люди шли и шли. Они не давали нам замкнуться в горе, невольно заставляя вслух переживать случившееся и бороться со своей болью. Мама очнулась, вышла из оцепенения, мы хлопотали на кухне, рассаживали людей, работали... Люди спасли нас. Вот почему это важно. Сходите к тем, кто ждет вашего сочувствия, поверьте, им это необходимо, хотя, возможно, они даже об этом не догадываются.

Однако наступил день, когда все разошлись, и мы остались одни. Жизнь требует продолжения и голосом сына заставляет двигаться, предпринимать, суетиться. Я, помня наставления папы, устроила сына в секцию рукопашного боя – он приходил с тренировок с шишками и синяками, требовал, чтобы я пощупала его бицепсы, снисходительно разъяснял непроизносимые японские термины и только потом укладывался спать. У каждой женщины должен быть свой мужчина, чтобы был смысл в жизни, чтобы было кому отдавать свою энергию и любовь. У нас с мамой таким мужчиной был сын. Мы посвятили себя ему, нарушая все благоразумные правила, балуя, лелея и неистово любя.


Так проходили дни, недели, месяцы. На семейном совете мы с мамой постановили оставшиеся от продажи магазина деньги поделить на две части: одну половину положить в банк, на будущее, а другую тратить на повседневные нужды, благо нужды эти невелики. Но все равно нам было трудно с непривычки считать деньги и ограничивать себя в расходах.

Львиная доля вырученных за магазин денег пошла на памятник. Есть такое правило, известным людям, имеющим заслуги перед отечеством, памятники на могилах устанавливаются за счет государства. А у папы, как-никак, семь орденов. Но когда нам сообщили о выделенной сумме, то стало неловко... за такое государство. Только много позже я поняла (все мы умные задним умом), что «над такими вопросами надо работать, так просто ничто не решается», как пояснил наш родственник, бывший аппаратчик. А как прикажете нам с мамой работать над «таким вопросом», не обращаться же к Антону. Я решила сделать все сама, без помощи государства, ни на кого при этом не обижаясь. А что здесь обижаться, ордена папа получал от другого государства, которого давно нет. А ходить попрошайничать не умею и не могу.

Мы распрощались с прислугой – только няня неизменно приходила в гости, а иногда забирала Павлика к себе, погостить. Мы очень не хотели расставаться с ней, но три няньки на одного, пусть даже самого лучшего на свете, мальчика – это слишком.

Сын долго молчал, не соглашаясь с нашими доводами, но потом все-таки согласился, поставив нас в известность о принятом решении:

– Я буду любить ее всегда, всю жизнь. И она меня. Вам ясно?

Дважды являлся Михалыч, я не оговорилась, именно являлся, из ниоткуда. В первый раз мы столкнулись в магазине, в мясном отделе, когда папа был еще жив. Михалыч подробно расспросил меня о состоянии папы – было видно, что он искренне сопереживает. Тогда я узнала, что дела Олега хуже некуда, он скрывается и даже не может позвонить. В следующий раз мы случайно встретились у входа на станцию метро. Михалыч пригласил меня в парк, искренне соболезновал мне в моем горе, за что я была ему признательна: в его голосе не было фальши, он действительно горевал вместе с нами. Я рассказала Михалычу обо всем – даже о том, что незадолго до смерти папа встречался с президентом. Я понимала, что Михалычу важно знать обо всем. Но, судя по настроению Михалыча и по отдельным репликам, холдинг был разорен окончательно.

Вечером, сидя у телевизора, мама обмолвилась, что надо бы сходить к нотариусу, переоформить квартиру. По закону, наследство оформляется через полгода после смерти – вот и время подошло. Я никогда не задумывалась об этом – папа, Антон и Олег всегда ограждали нас от таких забот.

Теперь мы учились быть самостоятельными.

– Квартиру оформим на тебя, – решила мама, – папа всегда говорил, что ты наша единственная наследница. И все остальное.

– Остальное? – удивилась я.

– Ну не зря же он писал завещание, – мама поразилась моему невежеству.

– Мама, папа писал завещание? И ты молчала? – воскликнула я.

– Не знаю, забыла, – растерялась мама.

– Хорошо, не переживай, мама, – успокоила я ее. – А где оно, завещание?

– У нотариуса, конечно. Он звонил, хотел прийти, тебя не было, я не стала ничего решать без тебя. А потом забыла, ты уж не обижайся, я стала совсем бестолковой после смерти папы. – Слезы в тысячный раз полились из ее глаз.

Я стала успокаивать маму:

– Ничего страшного не произошло, завтра сходим к нотариусу и все выясним.

Я знала, что ждать чего-то особенного от завещания не приходится. Но чувствовала, что что-то произойдет. Я снова услышу отца.

– Письмо! – вскрикнула мама. – Письмо! Папа написал тебе письмо!

Я кончу свои дни в сумасшедшем доме. Мой умерший папа написал письмо. Боже, помоги нам.

– Помнишь, в ту ночь он работал в своем кабинете, – мама почти кричала от возбуждения. – Я уже спала, он разбудил меня, сказал, что написал тебе письмо, оно в сейфе. Он сказал тогда, чтобы отдала я тебе его только после его смерти. Я тогда расстроилась, отругала его, заснула и... забыла!

Я бросилась в папин кабинет – там было все по-прежнему, как будто он вышел на минутку; те же фотографии, книги и даже газеты. Прежде я никогда не открывала папин сейф и, отодвинув картину, поняла, что нужен шифр.

Мама стояла у меня за спиной. Она прижимала руки к лицу и напряженно смотрела в потолок.

– Он... он сказал тогда... сейчас дочка, сейчас. – Она усиленно вспоминала, пытаясь поймать ускользающую мысль. – Да, он сказал, что шифр легкий, день рождения, сейчас вспомню, да он так и сказал: «День рождения того, кого любит Рима».

Олег?!

Я набрала «2504» – и сейф легко открылся. Он ждал меня, терпеливо и молча, чтобы раскрыть тайну отца, тайну жизни и тайну его смерти.

ДЯДЯ ЖЕНЯ. Теперь ты свободна

«Совершенно секретно. Риме. Вскрыть только после моей смерти.

Дочь, у меня не так много времени, как хотелось бы, а рассказать я должен о многом. Прочитай внимательно, а потом сожги письмо и предупреди маму, чтобы она никогда не вспоминала о нем. Я надеюсь и верю, что ты поймешь и простишь меня. Даже если будет не так, мой долг отца рассказать тебе всю правду.

Начну издалека, до дня твоего рождения.

В любом государстве есть службы, упоминание о которых ты не найдешь ни в одном справочнике. В этой службе не ведется делопроизводство, не присваиваются должности и награды, нет отведенного помещения и служебных автомобилей. Туда не устраиваются на работу, оттуда не увольняются по собственному желанию, уходят только по причине смерти (прости за казенную терминологию).

Есть такая служба и у нас. Создавалась она еще во времена Сталина и действует до сих пор. Сначала только для нейтрализации неугодных лиц (устранение Троцкого и Кирова были приписаны органам безопасности, отчасти это так, изначально служба создавалась при НКВД). Впоследствии служба развивалась и разрасталась, возникла проблема контроля и руководства ее деятельностью. Принимая во внимание, что здесь не принято подписывать приказы и распоряжения, необходимо было создать иной механизм. И он был создан. Нечто похожее на Орден, при нарушении принятых внутренних правил виновники устранялись. Даже пойманные официальными органами члены службы привлекались к ответственности как обычные уголовники либо кончали жизнь самоубийством, а чаще освобождались досрочно «за примерное поведение».

Я рассказываю об этом потому, что твой отец, будучи совсем юным, оказался членом этой службы. Поверь, мои руки не запачканы кровью, но и назвать себя безгрешным не могу. Естественно, при этом я, как и каждый из нас, делал официальную или, если быть точнее, легальную карьеру. У меня это – комсомол, райком партии и, в последние годы, до наступления известных событий, ЦК.

Так вот, создав такую службу, власти упустили главное. Она стала функционировать сама по себе, далеко не всегда подчиняясь официальным структурам, при этом имея гигантское влияние и возможности. Она превратилась в систему, в мощную паутину, притянувшую к себе не только негласных, тайных членов, но и официальных представителей власти. Однако с развалом СССР были утрачены последние нити управления, кто-то наивно предположил, что теперь нас не будет. Но они ошибались. Я один из тех, кто не позволил развалиться системе окончательно, сохранил необходимые связи.

Здесь нет ничего удивительного. К примеру, воины-афганцы создают союзы, ассоциации, поддерживают друг друга, занимаются бизнесом или грабежом; служащие органов безопасности, как бывшие, так и нынешние, всегда и во всем «взаимодействуют» (ты слышала такую поговорку: «бывших чекистов не бывает»? Она небезосновательна); и даже врачи и учителя заинтересованы в судьбе коллег и безошибочно узнают «своих» в толпе. Профессиональная, конфессиональная, региональная и прочая солидарность. Наша система тоже основана на взаимной поддержке, но в отличие от других глубоко законспирирована и абсолютно не формализована – в ней нет начальников и подчиненных, уставов и инструкций, подписей и печатей, – а потому практически неуязвима. И задачи, решаемые нами, также не поддаются формальному описанию.

Когда я рассказывал тебе о встречах со «стариками», то имел в виду тех, кто имеет наибольшее влияние среди нас. Поверь, это не «воры в законе» и не подобные им, все эти люди – патриоты, только действующие по своим, неписаным правилам. Да, вероятно это плохо, в чем-то аморально и беспринципно, но быстрое развитие экономики, решение сложнейших политических задач и даже победа в войне без таких людей невозможны. Всегда найдутся желающие заболтать проблему, втянуть страну в ненужную дискуссию, переврать правильные цели, при этом прикрываясь в разные периоды принципом демократического централизма, гласностью, правами человека. Нынешний мир похож на джунгли, где каждое государство, как стая волков, пытается сохранить свой ареал обитания, иначе не выжить. И как в любой стае, слабый, а иногда и излишне сильный, должен подчиниться законам стаи, а если потребуется, уйти. Мы помогали выжить стране своими методами.