- Как? - Воропаева глазами на него сверкнула, и руки на груди скрестила, словно защищалась от него.

   - Я понимаю, ты вправе на меня обижаться, но я тебе правду сказал. Я не хочу сейчас жениться. Это не ко времени. И дело не в тебе, - решил немного слукавить он.

   Кира посмотрела на него со злой усмешкой.

   - Я знаю, что не во мне. Дело в тебе! Сколько ещё это будет продолжаться, вот скажи мне? Сколько ещё ты будешь надо мной издеваться?

   - Я не издеваюсь.

   - Нет? А когда надо мной знакомые смеются, это нормально? Все знают, что ты гуляешь, что я тебя прощаю постоянно, всё жду чего-то, чуда, наверное, а ты даже жениться на мне не хочешь. Правильно, зачем? Тебя и так всё устраивает!

   - Дело не в этом.

   - А в чём тогда, Андрей?!

   - Я должен быть уверен, что хочу этого. Чтобы всё серьёзно. А я пока этого не чувствую.

   - Ты не чувствуешь? А то, что чувствую я, хоть в какой-то степени тебя интересует? То, чего я хочу, на что надеюсь...

   - Я знаю, чего ты хочешь, - сказал Жданов, глядя на неё открыто и от Кириного взгляда не уворачиваясь. - Ты хочешь крепкий брак, мужа... идеального. А я, на данный момент, не уверен, что смогу соответствовать.

   - Любящего, - поправила его Кира, а Жданов непонимающе моргнул.

   - Что?

   - Я хочу любящего мужа. Этого ты мне тоже дать не можешь?

   Он молчал, молчал, наверное, слишком долго, потому что Кира горестно кивнула и указала ему на дверь. И Андрей ушёл, понимая, что поступает неправильно. Кира была сильно расстроена, смотрела на него с отчаянием, и ждала, что он вернётся, и примется просить у неё прощения, Андрей был в этом уверен. Но он ушёл, нанеся тем самым Воропаевой почти смертельную обиду. И даже знал, где и когда ему это аукнется.

   Вот такой вышел день. Не слишком удачный, прямо скажем. А вечером приехал по адресу, что ему Зорькин дал, и несколько минут сидел в машине, раздумывая. Не о том, зачем приехал, а о том, что Кате будет говорить. Как объяснит свой приезд. Правда, с объяснениями ему пришлось повременить, Кати дома не оказалось. Андрей вошёл в её подъезд, на нужный этаж поднялся, и долго в дверь звонил. Потом на пролёт вниз спустился и остановился у окна, не зная, радоваться ему тому, что её дома нет и бежать отсюда, или расстраиваться из-за того, что настрой на важный разговор зря пропадает.

   Хотя, что важного он мог ей сказать? Признаться, что четыре месяца о ней думал, как ни старался из головы выкинуть? И что даст это его признание? Он сам для себя не может до конца сформулировать, что ему от Кати Пушкарёвой нужно. Чтобы рядом была? Привязать её к себе, запретить уходить, чтобы ему хорошо было? А в ответ что? Что он может ей отдать, кроме себя самого? А ей ничего не нужно от него, она даже прощать его не хочет, разве что только секс, а это весьма зыбкая связь. Но всё-таки связь, а не тихое поскуливание в стороне и подсматривание за тем, как она свою жизнь строит. Неправильно, а он сказать ничего не имеет права. И не объяснить даже самому себе, почему для него это так важно - чтобы Катя была счастлива и поступала верно. Ведь он на самом деле знает, как для неё правильно, на уровне ощущений, но знает. И это так непривычно, знать что-то очень личное о другом человеке, настолько личное, что словами не объяснишь.

   А она: Миша, Миша!.. Ну какой, к чертям, Миша?

   Он так и стоял в подъезде, смотрел на улицу через не слишком хорошо вымытое окно, мимо него люди проходили, поглядывали с подозрением, а Андрей продолжал стоять, и только на часы время от времени кидал хмурый взгляд. Десять вечера. Где она?

   А у Кати день тоже выдался далеко нерадостный, из-за всех этих переживаний, связанных со Ждановым. А в довершение ко всему, вечер у родителей, и опять многозначительный взгляды, красноречивые улыбки, и мама с папой чересчур понимающие и серьёзные. Мама даже принарядилась ради визита Миши. Всё обсуждали что-то, очень живо, словно знакомы сто лет, про ресторан говорили так, будто это семейный бизнес, не меньше, и семья Пушкарёвых к открытию "Мармеладофф" имеет непосредственное отношение. Колька больше молчал, только ел, и на Катю поглядывал с насмешкой, а она откровенно томилась. За наряд свой от отца лёгкий нагоняй получила, он джинсы на девушках никак не любил, а Катя покивала молча, как послушная дочь, и знала, что к совету любимого папы не прислушается. Новые джинсы ей очень нравились.

   А сейчас мечтала побыстрее оказаться дома, одной, чтобы не пришлось больше ни с кем разговаривать, и Мише улыбаться не нужно было бы. Она просто ото всех устала, и от Борщёва тоже. Уже ничего не хотела проверять, что-то доказывать, себе или кому другому, ей просто нужен был покой.

   - Спасибо, что подвёз, - сказала она Мише, когда он машину у её подъезда остановил. Чувствовала неловкость из-за того, что снова собирается сбежать, и очень боится, что он решит в гости к ней напроситься на ночь глядя.

   - Вечер был замечательный.

   Пушкарёва кивнула.

   - Да.

   - Мама твоя постаралась, стол был прекрасный.

   Ещё одна вынужденная улыбка, а рука уже на ручке двери.

   - Миша, я пойду. Я очень устала сегодня, прямо без сил.

   Он разглядывал её в полумраке автомобильного салона. Было видно, что с силами собирается, чтобы что-то важное ей сказать или предложить, и Катя этого перепугалась, дверь открыла и из машины поторопилась выйти. Борщёв вышел вслед за ней, автомобиль обошёл, и кивнул, на Катю глядя.

   - Иди, конечно. Я вижу, что ты устала.

   Катя ладонь к прохладной щеке прижала.

   - Правда? Это уже видно?

   Миша улыбнулся.

   - Немного. Выспишься, и всё пройдёт, - заверил он её. А потом наклонился, чтобы её поцеловать. Кате сил не хватило даже для того, чтобы ответить ему как должно. Просто стерпела его поцелуй, но Борщёв не обиделся, наоборот мягко рассмеялся. Подтолкнул её к подъезду. - Иди, отдыхай. Не буду тебя мучить.

   Катя осторожно улыбнулась, не веря, что ей так легко позволяют сбежать.

   - Пока?

   Миша ей кивнул.

   - Пока, милая.

   Милая, она всё-таки милая. Хоть и бросила его у самой черты уже в который раз.

   Рукой ему махнула и поспешила в подъезд. Уже закрывая дверь, услышала, как машина мимо проехала. Катя вздохнула с облегчением. Правда, поднявшись по лестнице на пару этажей, порадовавшись, что остался последний пролёт и она дома, глаза подняла и едва не споткнулась. Жданов у окна стоял, точнее, сидел на самом краешке подоконника, руки на груди сложены, и на неё смотрел, сверху вниз. Головой качнула, словно глазам своим не верила, и продолжила по лестнице подниматься, стараясь больше с Андреем взглядом не встречаться. Он же её взглядом сверлил, а она под ноги себе смотрела и думала о том, что этот день никогда, наверное, не закончится.

   Андрей за Катей наблюдал, внутренне кипел от увиденной минуту назад сцены у подъезда, оттого, как она с Борщёвым целовалась, за руку держалась, прощаясь, и они всё никак не могли пальцев разомкнуть, чтобы разойтись. Андрею в тот момент очень хотелось окно открыть и кинуть на голову более удачливого соперника что-нибудь тяжёлое. Никогда не считал себя способным на убийство, а сегодня эта вера в нём пошатнулась. А всё из-за Кати Пушкарёвой. Вот где ему выдержки взять? А сейчас она и вовсе мимо него шмыгнула, как будто он чужой и незнакомый, и к своей двери направилась. Даже не оглянулась ни разу.

   Не получив официального приглашения, Жданов решил, что он вполне может обойтись и без формальностей, от злосчастного подоконника отлепился наконец, и за Катей направился. Она к тому моменту уже успела ключи из сумки достать, дверь отпирала, и Андрей только заметил, как её спина напряглась, когда она его близкое присутствие почувствовала. Неужели на самом деле рассчитывала, что он останется в подъезде постоять, как влюблённый школьник? За этим пусть к повару своему обращается, а он, Жданов, на подростковую стеснительность уже давно не способен.

   В квартиру вошли всё также молча, сначала Катя, а затем Андрей следом шагнул, и дверь за собой захлопнул. Повернулся, замки поразглядывал, и поинтересовался:

   - На ключ запирается? Давай ключи.

   Вот тут Катя не выдержала и поинтересовалась:

   - А ты уходить не собираешься?

   - Да я ещё не вошёл толком. - И руку за ключами протянул.

   Катя взглядом в его спокойное лицо упёрлась, а сама кипела от негодования, и даже скрыть этого не могла. Но после недолгой паузы связку ключей в его протянутую ладонь всё-таки сунула. И сразу ушла, скинув туфли и задвинув их ногой под стул.

   Жданов дверь запер, тёмную, неуютную прихожую поразглядывал, оценил высоту потолков, а потом прислушался, пытаясь понять, что Катя делает. Она затихла где-то в глубине квартиры, видно, разозлилась на него не на шутку, и Андрей не сразу, помедлил для собственного успокоения, но отправился за ней. Попутно квартиру разглядывал, заглянул в большую комнату, хмыкнул в некотором удивлении.

   - Что-то не верится, что такую квартиру кто-то решился сдать, - сказал он, входя на кухню. Катя как раз воду в стакан наливала, кинула на него быстрый взгляд и гордо отвернулась. Стала пить маленькими глотками. - Мебель - сплошной антиквариат.

   - Это квартира моей тёти, - не выдержала Катя. - Я живу здесь временно.

   - Ясно. - Он плечом к дверному косяку привалился и наблюдал за ней, с всевозрастающим удовольствием, ничего не мог с собой поделать. После целого дня гнетущих мыслей и бессмысленных вопросов к самому себе, всё, наконец, встало на свои места и сразу стало как-то легче дышать. - Караулишь, значит, семейные ценности.

   - Можно и так сказать.