Он покачал головой.

– Я не могу вызвать даже искру, не то что пламя.

– Пламя? – Я забеспокоился. – Я думал, ты просто хочешь ее сдвинуть с места взглядом.

– Нет, на этой неделе я работаю над более современными методиками, в частности, над пирокинетическим разрушением. – Он мельком посмотрел на меня. – Это значит взрывать вещи.

Ух. Я почесал щеку, выпрямился и оглядел нашу маленькую кухню. Мой взгляд упал на телефонную книгу, которая была на столике, когда мы въехали. Я тогда еще удивился, не думал, что еще существуют люди, которые используют телефонные книги. А потом стал вспоминать, куда же я записал номер того врача? Возможно, он затерялся вместе с кофейными кружками.


Пока Айжа чистил зубы и собирался в школу, я вернулся к Сквидбою. Теперь он плавал брюшком вверх. Я дал ему шанс передумать, ткнув его карандашом, но ничего не изменилось. Я вздохнул и начал чуть ли не молиться, чтобы Айжа не смотрел на аквариум до ухода. Тогда у меня было бы время сходить в зоомагазин, найти близнеца Сквидбоя и надеяться, что он не заметит подмены.

Мой мобильный завибрировал в кармане. Я оставил карандаш на полке рядом с аквариумом и вытащил телефон.

– Привет, Конни! – поздоровался я с сестрой.

Именно из-за нее я и переехал в этот тихий городок всего в восьми милях от небоскребов Манхэттена. Сам Нью-Йорк я даже не рассматривал из-за чудовищных цен на жилье и еще более жутких школ, но, скорее всего, если бы она не жила в Линкольне последние восемь лет, я бы выбрал более популярный Хобокен или Элизабет. Она говорила, что переезд сюда – это как перемещение во времени, тут тихий район с магазинчиками и отличным видом на реку. Кстати, школы и вправду хороши. Река меня не волновала, но вот со школами она меня подловила. Как и тот факт, что она была совсем близко и, если что, могла бы примчаться помочь с Айжей, если потребуется.

– Первый день в школе, – выпалила она, проигнорировав приветствие и перейдя прямо к сути, в своей адвокатской манере. Да, мои родители вырастили экономиста и юриста, и, хотя они и говорили на каждых семейных посиделках, что гордятся нами, я иногда думал, вдруг они разочарованы, какими скучными мы выросли.

– Он готов?

Я оглядел холл. Он все еще в ванной.

– Почти. Хотя, мне кажется, что у него новый потенциально опасный интерес к тому, чтобы взрывать вещи.

– А разве он есть не у всех мальчишек?

Я пытался припомнить, тянуло ли меня к взрывчатке в детстве.

– Думаю, что со мной было не так.

Она фыркнула.

– Нет уж, мне кажется, что ты как-то выбился из круга смельчаков.

– Правда? Кстати, раз уж мы об этом заговорили: как твой прыжок с парашютом в прошлые выходные? Как съездила на ферму с гремучими змеями? Многих приручила?

– Ха-ха. Очень смешно.

– Ну я просто сказал. Соринка в чужом глазу, бревно в своем – вот это вот все.

– Да, но мы говорили не обо мне.

– Нет. Мы вообще о тебе не говорим. – Я поискал свой кофе рядом с аквариумом Сквидбоя, но вспомнил, что оставил его на кухне.

– Но и не моя жизнь рухнула в тартарары.

– Ну, спасибо. Ты очень помогла.

– Ой, да не за что! А если серьезно: как ты держишься?

– Отлично, – ответил я, входя на кухню и ища взглядом чашку. Я в несколько глотков допил ее содержимое и потянулся к кофейнику за следующей порцией. Сегодня я выпью только две чашки кофе, лучше ведь бросать плохие привычки потихоньку, а не одним махом, так?

– Я вот не могу найти остальные кофейные кружки, – поделился я с Конни. И вдруг захохотал.

На мгновение мне показалось, будто исчезновение чашек было самой серьезной из проблем. Я уехал за шесть штатов от бывшей жены и дочери, которая со мной не разговаривает. Я перевез сына, который, очевидно, не очень справляется с переменами, – из единственного известного ему города, от единственных друзей, что у него были, из города, где, ради всего святого, похоронены его родители, и собрался отправить его в новую школу, где он никого не знал. А, и ему стало нравиться все взрывать!

Еще и рыбка умерла.

– Это всего на полгода, – ответила Конни, проигнорировав мой комментарий по поводу кофейных чашек. Она била не в бровь, а в глаз, как всегда. – Ты все правильно сделал.

Делать все правильно. Я всю жизнь пытался это делать, и это как ловить голыми руками скользкого лосося в ручье. Именно, чтобы сделать все правильно, мы со Стефани поженились сразу же после школы, когда выяснилось, что у нас будет Элли. Чтобы сделать все правильно, я усыновил Айжу, когда Динеш и Кейт разбились в авиакатастрофе, даже несмотря на то, что Стефани была против. Чтобы сделать все правильно, я позволил Элли жить с матерью после развода, хоть я и не хотел расставаться с ней ни на день.

Но переезд в Линкольн… Пусть он мне позволил работать в Нью-Йоркском офисе нашей компании, пока старший финансовый аналитик в отпуске по уходу за ребенком, пусть даже я на шаг ближе к тому, чтобы стать в компании партнером, пусть я и убедил себя в том, что это будет возможность начать все с чистого листа, это будет приключение для Айжи, я буду ближе к сестре; переезд теперь кажется эгоизмом, похожим на попытку бегства. И это все даже рядом не стояло с тем, чтобы сделать все правильно для кого-то кроме меня.

– Элли… – осторожно начал я, и мне тут же вспомнился ее вздернутый носик, медово-карамельные кудри, обрамляющие круглое лицо, ее кукольные глаза. Но нет. Я видел ее ребенком. А не четырнадцатилетней девушкой, с вытянутым лицом, на котором выступали острые скулы, у которой кудрей и след простыл – даже намек на их существование был уничтожен утюжком для волос. Когда она успела стать такой? Когда она успела превратиться из девочки в молодую женщину? Как я умудрился это пропустить? Я и не понял, что произнес ее имя вслух, пока не услышал, как смягчился голос Конни.

– Ох, Эрик, не думаю, что Элли интересно, где именно ты теперь живешь.

Я знал, что она права, но даже не мог объяснить, почему было так больно это слышать.


Сентябрьское утро выдалось сухим и теплым, больше похожим на жаркий август, не было ни намека на промозглый ветер, срывающий листья с веток, который обычно ассоциируется с возвращением в школу после каникул. Пока мы подъезжали к зоне высадки у начальной школы Линкольна, я прокручивал в голове все банальные клише, которые выдавал мне отец за годы учебы: покажи им, тигр, не давай им видеть твой страх, будь самим собой.

Но я не уверен, что какая-то из этих фраз подойдет. Особенно «будь самим собой». Я его любил, но все же, если честно, когда Айжа вел себя как Айжа, он мог быть немного асоциальным и высокомерным, и, что уж там, странным – и это не лучшая подборка личных качеств для того, чтобы подружиться с пятиклашками.

Мои ладони все больше потели, пока мы подъезжали к месту, где я должен был высадить Айжу. Я косился на него. Он сидел неподвижно, глаза смотрели прямо перед собой.

– Я заберу тебя сегодня, – сказал я, чтобы не сидеть в тишине, хоть мы и обсуждали это накануне. – Но со следующей недели ты будешь ездить на автобусе.

Он мне не ответил, но это потому, что терпеть не может, когда ему по сто раз объясняют одно и то же, я это точно знал.

За дорожным движением наблюдал смотритель – пожилая женщина с морщинками вокруг глаз, на ее огромный живот была накинута оранжевая шаль. Она открыла дверь машины перед нами, и с заднего сиденья вылез мужчина, закидывая рюкзак за плечо. На меня напала легкая паника: должен ли я проводить Айжу внутрь? Нигде в буклетах об этом написано не было.

Мужчина захлопнул дверцу, и я удивился, где же ребенок. А потом у меня глаза на лоб вылезли, когда я увидел его лицо. Это ребенок. Огромный, просто великан, но ребенок. Это теперь так выглядели пятиклассники? Я бросил взгляд на Айжу, который выглядел еще меньше в своем сиденье. Может, еще не поздно было вывернуть руль и уехать отсюда? Возможно, мы бы проехали весь путь до Нью-Гэмпшира.

Интересно, думал ли Айжа о том же?

– Эрик? – Я слышал его тоненький голосок, и в моем сердце что-то оборвалось.

– Да, дружище?

Он посмотрел на меня огромными глазами, и я пытался изобразить уверенность (которой у меня вовсе нет) в том, что я сделал все правильно. В том, что у него будет отличный день. В том, что огроменный пятиклассник на самом деле не гоняет детишек вроде Айжи по школьному двору, отнимая у них деньги и отвешивая оплеухи, что он окажется добряком, который разделит с Айжей его любовь к «Людям Икс».

– Можно мы заведем собаку?

– Что? – Я оторвался от мужеподобного мальчика, который пожал руку директору по дороге ко входу. Они были почти одного роста. Я вздрогнул и надеялся, что Айжа этого не заметил.

– Собака. Давай заведем?

– Что? Нет. – Я подъехал к тротуару и поставил машину на ручной тормоз. Смотрительница потянулась к ручке двери со стороны Айжи, но дверь была заперта.

– Ты обещал, – сказал он, не обращая внимания на удивленный взгляд женщины.

– Когда? Разблокируй дверь.

– Ты сказал, когда рыбка умрет, мы заведем собаку. А рыбка умерла.

– Разве? – Надеюсь, в моем голосе было слышно удивление. Я нажал кнопку разблокировки дверей на приборной панели, и женщина опять дернула за ручку, но Айжа упрямо запер ее снова.

Я вымученно улыбнулся смотрительнице и поднял один палец.

– Ну да. Не знаю, как ты мог этого не заметить, когда кормил его с утра.

– Ох…

Водитель в машине позади нас нажал на клаксон. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел в нем мамашу, которая злобно на меня пялилась. Сердце начало биться быстрее.

– Мы с тобой позже это обсудим. Тебе пора в школу.

– Никуда не пойду, пока ты не скажешь, что мы купим собаку, – Айжа поправил очки и скрестил руки на груди.

Снова послышался гудок машины.

– Айжа! У нас сейчас нет на это времени!

Я снова нажал на кнопку разблокировки. Айжа опять запер дверь. Смотрительница выглядела так растерянно, будто бы никогда раньше не видела ребенка, который не хочет вылезать из машины. Я увидел, что директор школы, стоявший за ней, направился к нашей машине. По моему лбу полились капли пота.