- Как мило с вашей стороны присоединиться ко мне сегодня, Эйлин. Не хотите ли присесть? - Смеясь, говорит он и рукой указывает мне на пол с моей стороны прозрачной дверь.

- Спасибо, что снова пришли увидеться со мной, доктор Шрайвер. - Я присаживаюсь на пол, принимая такую же позу, что и он.

- Вы точно собрались сделать из меня либо старика, либо напыщенного осла с перьями в заднице. Пожалуйста, зовите меня Домиником.

Из меня вырывается маленький смешок, и я киваю ему головой.

- Расскажите мне о своей ночи? Что вчера было у вас на ужин? - Спрашивает он.

На ужин? Он хочет знать, что я ела? Это немного… странно.

- Умм, я ела спагетти.

- Сами готовили?

- Да, сама. Я немного умею готовить. Конечно, я не великий повар, но накормить себя могу. Я люблю свежеприготовленную пасту, а не магазинную, поэтому я заготавливаю сразу большую партию, которую можно растянуть на какое-то время. Я не большой едок. - Я смотрю на улицу, позади Доминика.

- Какое у вас самое любимое время года? Сам я люблю весну, она словно обещание новых и восхитительных вещей в будущем. Недвижимые, спящие зимой вещи, будто обретают вторую молодость. Единственное, чего я не люблю, это пчелы. У меня аллергия на пчелиный яд. На самом деле, я даже ношу с собой шприц с антидотом, на всякий случай. Думаю, мои шансы стать пчеловодом вылетели в трубу в тот самый первый раз, когда меня везли в больницу из-за того, что опухшая трахея перекрывала доступ воздуха. - Он смеется своей собственной шутке, и я понимаю, что улыбаюсь вместе с ним.

- А мне нравится осень, - отвечаю я, опустив глаза и смотря в пол.

- Что же так привлекает вас в осени?

- Мне нравится наблюдать, как листья меняют цвет. Я сижу на столешнице кухонного стола и каждый день смотрю, как ярко-зеленые листья становятся желтыми, а потом и темно-оранжевыми.

- Вам нравится оранжевый цвет?

- Да, думаю, да. Моя жизнь бесцветна. Мне нравится притворяться, что я погружена в яркость. Но в большинстве случаев это происходит только на несколько секунд, до того момента, как я напоминаю себе насколько черная у меня жизнь. - Я опускаю подбородок на грудь под весом правды в моих собственных печальных словах.

- А какой у вас самый любимый цвет? Я люблю зеленый. Я нахожу его очень успокаивающим и жизнеутверждающим.

Посмотрев на Доминика, я замечаю, что на нем надеты темно-синие джинсы и зеленая рубашка на пуговицах с длинными рукавами.

- Фиолетовый. Когда я была маленькой девочкой, мне хотелось фиолетовую комнату. Мои папа с мамой любили меня так сильно, что они покрасили мою спальню в четыре оттенка фиолетового. Они сделали это, пока я была в школе, и когда я вернулась домой, они притворились, что это самый обычный день. Войдя в свою комнату, я кричала и плакала от восторга.

- Сколько вам было тогда лет?

- Мне было двенадцать. Я все еще помню тот день, как будто это было вчера. Мне не разрешали спать в моей комнате несколько ночей, пока запах не выветрится. Этот цвет остался до сих пор. Ну, я предполагаю, что это все еще четыре оттенка фиолетового. Я не была в доме у родителей в течении… - я замолкаю, не желая заканчивать предложение.

- Расскажите мне о своих друзьях.

- У меня их нет.

Доминик глядит мне в глаза и, хмуря брови, склоняет голову набок.

- С трудом могу в это поверить, Эйлин. Вы обладаете очень приятной и легкой индивидуальностью. Почему у вас нет близких друзей?

- У меня вообще никаких друзей нет.

- Ну, это определенно не может быть правдой, - говорит он, разводя и снова кладя ногу на ногу.

- Я не могу быть среди людей. Они пугают меня. И те друзья, которые у меня были, оставили меня, когда я…

- Когда вы что?

- Когда я уже не могла быть той, какой они хотели бы, чтобы я была.

- И что же они хотели? - Спрашивает Доминик, снова передвигаясь.

- Они хотели, чтобы я была нормальной.

- Что заставляет вас думать, что вы не нормальная?

- Мне следует оставить позади то, что со мной произошло.

- Кто сказал?

- Ну, с тех пор прошло столько времени. И по телевизору я видела тех девушек, которые только спустя четыре месяца были в состоянии рассказать свою историю. Прошло уже три года, а я до сих пор не могу забыть то, что произошло. - Я встаю и начинаю расхаживать туда-сюда прямо за дверью.

- Эйлин, - зовет меня Доминик. Я оборачиваюсь и вижу, что он тоже встал. - Эйлин, - снова говорит он, пока я расхаживаю туда-сюда в напрасной попытке облегчить свое разочарование.

Три чертовых года и мой разум до сих пор не может справиться с этим.

Почему?

- Эйлин! - С нажимом говорит Доминик, возвращая к себе мое внимание.

- Да?

- В этом нет правильного или неправильного. Нет жестких и быстрых правил о том, как долго будет проходить восстановление. Сравнивать себя с другими, не беря в расчет ситуацию, бесполезное и неправильное занятие. Каждая ситуация уникальна. Но подозреваю, что вы уже и сами знаете это. И еще я думаю, что ваше окружение - это то единственное, что вы можете контролировать. Поэтому, желая сохранить спокойствие, вы отгородили себя от мира.

Перестаю метаться и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Доминика.

Это правда?

Неужели я настолько сломлена, что единственная возможность продолжать существовать - запереть себя в своем доме?

Могу ли я выбрать преодоление боли и научиться встречаться лицом к лицу с катастрофическим событием, произошедшим тем пасмурным днем.

- Хочу, чтобы в моей жизни снова были краски, - еле слышно шепчу я.

- Я не расслышал вас, - говорит Доминик, делая шаг к прозрачной двери, поворачивая и наклоняя свою голову так, чтобы лучше слышать меня.

- Я хочу снова видеть много разных красок, а не только бежевый, Доминик. Я хочу вернуть себе фиолетовый. И ярко-оранжевый для вдохновения. Я не желаю иметь внутри себя черный. Мне нужны краски. - Я делаю шаг к двери, и когда подхожу к ней, опуская свой лоб на сетку, и закрываю глаза.

- Я могу помочь вам.

- Пожалуйста, дайте мне надежду, - тихо говорю я.

- Эйлин?

- Да, - я не поднимаю голову, чтобы взглянуть на него.

- На сегодня мы закончили, но завтра…

- Да, - прерываю его я.

- Завтра вы откроете обе двери.

Подняв голову, я смотрю на его мягкое лицо. Черты его лица теплые и в них видно приятие.

- Завтра я открою обе двери, - соглашаюсь я, удивляя саму себя.


Глава 7

День одна тысяча двадцать третий, 10 утра. В дверь еще не звонили.

Что, если Доминик сегодня не придет?

Что, если он больше не хочет помогать мне?

А вдруг он решил оставить меня?

Они всегда уходят.

Стоя в своей гостиной с кружкой дымящегося кофе в руках, я с нетерпением смотрю на дверь.

Он сказал, что будет здесь. Где же он?

Полагаю, это не имеет значения, вероятно я вообще не открыла бы двери.

Я еще к этому не готова.

Я определенно не готова. Я сошла с ума, раз думаю, что могла бы впустить его внутрь, нет ни малейшего шанса, что я смогла бы открыть эти двери.

Еще не время открывать их, моя душа еще не желает принимать это.

Я отворачиваюсь от входной двери и в тот момент, когда я уже направляюсь в кухню, раздается дверной звонок.

Он здесь и все еще хочет помочь мне.

Я оставляю свой кофе и иду к двери. Смотрю в глазок и вижу Доминика, который стоит в полный рост по другую сторону двери.

Глубоко вдохнув носом, я закрываю глаза и опускаю лоб на тяжелую дверь из коричневого дерева.

- Эйлин, я бы хотел чашку кофе, пожалуйста, - говорит он, ничуть не повышая голоса.

Он знает, что я уже стою с другой стороны.

- Я… - Я не уверена, что собираюсь сказать. Я убедила себя, что не могу открыть ему дверь. Страх грызет меня, и голоса монстров звучат все громче.

Неужели я навсегда застряла в мире бежевого цвета?

- Эйлин, который час? - Спрашивает Доминик.

Я гляжу на огромные настенные часы, висящие над обеденным столом в гостиной с тех самых пор, как я сюда переехала.

- Десять минут одиннадцатого, - отвечаю я.

- Вы уже пили кофе?

- Перед тем, как вы постучали.

- Хорошо, значит, теперь мы можем выпить кофе вместе. Мне со сливками и сахаром, пожалуйста, Эйлин, - говорит он уверенным тоном.

Он хочет войти внутрь. Он сказал вчера, что я открою двери и впущу его внутрь.

И думаю, я могу сделать это.

Это только две двери.

Я берусь за тревожную кнопку, висящую у меня на шее, и крепко стискиваю ее в руке.

Ладно.

Я могу сделать это.

Я выключаю сигнализацию и открываю деревянную дверь. Доминик стоит немного в стороне от прозрачной двери, явно ожидая, что я открою ее ему. Он мило улыбается мне, пока я нервно пытаюсь отпереть защелку.

У меня так сильно дрожат руки, что я никак не могу справиться с защелкой.

- У вас обычный кофе или то декафеинизированное дерьмо, которое все еще в моде? - Спрашивает Доминик, пока я концентрируюсь на том, чтобы вставить ключ в замок.

- Ммм, я пью только натуральный кофе. У меня есть кофемашина, так что я смогу сварить вам настоящий кофе.

- Ооо, так вы настоящий бариста? Ну что ж, тогда мне латте, пожалуйста. Я не часто его пью, ведь это не круто - парню заказывать такое на публике, но принимая в расчет то, насколько вы искусны в приготовлении кофе, можете угостить меня латте, - говорит он, смеясь.

Он часто это делает: смеется над своими собственными шутками. Каким-то образом улыбка находит свою дорогу и к моим губам тоже.

Могу сказать, что за последние три дня я улыбалась больше, чем за прошедшие три года.

Я даже не заметила, как защелка повернулась, и прозрачная дверь была отперта.