Во внешний мир Кристиан нес философию того, что любовь – мистификация, миф, который культивируется среди наивных барышень и помогает затащить их в постель. Как будто отрицание ее существования могло ослабить его глубоко спрятанные страдания.

А потом в его жизни была Луиза.

Впервые он увидел ее перед фонтаном, который красовался в центре университетского дворика. Совсем юное, ангелоподобное создание, медового цвета кудряшки, и в глазах будто отражается бегущая вода. Она настолько резко отличалась от молодых женщин, которых он привык делать своими, что внутри поселилось какое-то томительное беспокойство, и все его подружки сразу потеряли половину лоска.

Он хотел ее  .

Что-то подсказывало ему, что с ней возможно испытать то самое чувство, от которого он бежал и которого жаждала его душа.

Она действительно его любила. Он ярко это ощущал. Но сам любить не умел и боялся.

Он старался хранить ей верность – поначалу, а потом «опомнился»: ведь нужно доказывать себе, что по-прежнему свободен! То, что любовь – это еще и большая несвобода, вызывало в нем глубокий протест.

Он хотел бы любить ее, но не знал как, и оттого мучил, а когда Луиза взбунтовалась, испытал искреннее отчаяние. Он вел себя с ней так, как вел бы с любой другой женщиной, не понимая, что это неприемлемо не только для отношений любви, но и брака вообще.

После разрыва он переживал не меньше, чем она, но зашивал эту боль еще глубже. У него даже поубавилось женщин: не всем под силу терпеть тот яд, который Кристиан носил в себе и щедро изливал на окружающих. Отношения с миром стремительно портились.

И вот судьба дала ему шанс. После первых переговоров с профессором Хаксли он напился от радости.

Снова в его жизни появится Луиза. Еще один шанс. Шанс на что – полюбить, быть по-настоящему любимым, исправить прежние ошибки или доказать себе невозможность существования любви – он не знал.

Она стала старше, и это прекрасно. В глазах появилась усталость, которой прежде не было, но руки ее так же тонки и пальцы так же красиво обнимают стакан – это всегда его восхищало.

Сидя рядом с Лу в самолете, Кристиан чувствовал едва ли не физически, как паучок неразрешенных отношений плетет между ними клейкую прочную паутину, и почти получал от этого удовольствие.

Все изменится. Не ясно как. Главное – ничто уже не будет по-прежнему.

Он коснулся ее руки – во второй раз за сегодня. Она задремала и не могла отдернуть ладонь. Семь тысяч метров до земли. Облака толпятся далеко внизу. Необъятный воздушный океан омывает такие тоненькие стенки самолета – страшно. Кристиан улыбнулся. Действительно страшно. Он бы хотел «умерли в один день» только после «жили долго и счастливо».

Джил не знала, сможет ли она пережить все это свалившееся на нее счастье. Радостного предвкушения приключений не омрачал даже озабоченный взгляд отца. Она совсем скоро окажется в Индии. Джунгли, слоны, кобры, буйный мир, полный опасностей, и древний город ждут ее.

Ничего более прекрасного и представить себе нельзя!

В последнее время в ее жизни было не так уж много светлых впечатлений. Последняя абсолютная радость, которую она помнила, – это вечер перед первой поездкой в летний лагерь.

А потом мир обрушился на нее лавиной, где перемешалось все: зависть, интриги, ложь, сальные шуточки и неприкрытая похоть, предательство и маскарадная тяга показаться кем-то другим.

Для выросшей в неге, среди добрых сказок, книг по истории Древнего мира и комнатных цветов дочери доктора гуманитарных наук и преподавателя музыки это был тяжелый удар. Подростковый кризис Джил проходил малозаметно для окружающих и представлялся исключительно замкнутостью и необщительностью.

А потом, годам к пятнадцати, Джил, что называется, «слетела с катушек».

Отец и мать были в ужасе, глядя, как одевается их чадо, с кем она уходит гулять и с какой скоростью гоняет на мотоцикле. Им было невдомек, что Джил избрала это оригинальный способ, чтобы спастись от того, что считала залепившей мир грязью.

Она наносила на лицо боевую раскраску в черно-фиолетовых тонах, красила коротко остриженные волосы в тон и откуда-то выкапывала черные комбинезоны и драные куртки. Никто бы не догадался, что для нее это способ быть пугающей и неприятной – чтобы школьные шлюшки не набивались в подруги, как к смазливой приманке для парней, а парни не норовили зажать где-нибудь в углу.

Так получилось, что друзья-панки виделись ей честнее и лучше, чем детки хороших родителей из элитной школы, которую она волею профессора Хаксли и миссис Хаксли посещала.

Джил покосилась на дремлющего рядом отца. Он даже не подозревает, какая жизнь начинается у сына или дочки банкира или политика, когда за папой закрывается дверь. Или когда юное чудовище оказывается вне стен отчего дома… А узнал бы – не поверил или впал в мизантропию. Вероятно, понадобилось бы медикаментозное лечение.

Джил не могла спать в самолете: будоражило кровь ощущение опасности и своей хрупкости. Поэтому сейчас она смотрела в книжку, но книжка ей не нравилась: она была с претензией на интеллектуальность и принадлежность к альтернативной культуре. На каждой странице раз по пятнадцать повторялось слово «таблетки».

Джил принципиально отвергала наркотики и отдавала предпочтение старому доброму алкоголю.

Ей удалось пронести в сумке фляжку с виски – в кокетливом пакетике от фирменного белья.

Она считала это большим личным достижением.

Книгу Джил на самом деле собиралась писать, ибо считала, что каждый человек должен оставить после себя в этом мире что-то хорошее. Пока ей это не удалось, те полуученические статьи, которые она писала, вряд ли можно с гордостью назвать своим наследием. Еще меньшим благом для человечества можно считать те переживания, которые она доставляла отцу и матери. Они, бедные, думали, что дело в них. Что бунтует она против них.

На самом деле это был бунт против несовершенного мира.

Джил с любопытством оглядывала своих спутников, не делая из своего внимания тайны.

Доктор Тим и доктор Брайан похожи той похожестью, какая присуща людям, долгое время прожившим в браке. Но ведут себя вполне сдержанно. Если они и гомосексуалисты, Джил не имела ничего против.

Дороти внушала ей неосознанную неприязнь – слишком похожа на ее злобную учительницу из начальной школы, вспыльчивую старую деву, которая почти преуспела в том, чтобы навсегда привить Джил отвращение к процессу получения знаний. И преуспела бы на сто процентов, если бы Джил не была дочерью своего отца.

Луизу Джил знала давно и относилась к ней хорошо, но опять же это отношение не афишировала. Джил импонировала манера Луизы отшивать мужчин и ее стиль жизни – наука превыше всего. Еще Джил обожала Луизиного пса. Луизин муж – или кто он там ей – нравился Джил гораздо меньше пса. Ей довелось встретиться с ним пару раз, когда он жил с Луизой, и потом – когда читал курс лекций по индологии в старшем классе ее ненавистной школы. Обаятельный тип, очень умный, сразу видно, и внешне интересный, но чувствуется в нем что-то…

Френсис ей нравился еще меньше Луизиного мужа. О нем Джил знала только, что он чертовски богат, настолько богат, что может не только слетать на каникулы в Индию, а еще и прихватить с собой полдюжины человек, закупить оборудование для раскопок и выплатить каждому грант на исследование – вроде премии. Ах, чуть не забыла – еще он может скупать всякие редкости на закрытых аукционах. И вообще не принадлежит к миру обычных людей. И Джил могла предположить, что дальние путешествия – не единственные его развлечения. И уж точно относятся к самым невинным.

Если мужчина может уложить в свою постель любую женщину, скоро сердце его за ненадобностью превращается в камень, а Джил видела, что Френсису Шиоле это вполне под силу: он не только богат, но и красив как дьявол.

Нет, а что касается Луизы и Митчелла, то дело это темное. Они же в разводе, Джил точно помнит тот период, когда они разошлись, Луиза почернела с лица и похудела настолько, что пришлось купить огромный тяжелый зонтик, чтобы не уносило ветром… А теперь он так к ней и льнет. Прицепился – и ни на шаг не отходит. Надо будет уточнить у отца, сам он додумался взять Луизу или это был ультиматум Митчелла. Отец, конечно, не сплетник, но уж такую информацию из него вытянуть можно. По крайней мере, врать он не станет.

Джил откинула голову на жесткое сиденье и предалась мечтам о том, как она по приезде вытащит с чердака старую отцовскую печатную машинку и, как заправский писатель, будет сидеть у себя в комнате, пить чай и писать книгу. Уютно…

Потом ей пригрезилось, что ее похитил какой-то индийский князь и сделал своей женой. Насильно. Но потом ей понравилось. Только приходилось все время танцевать, как в индийских фильмах.


7

Солнце клонилось к закату. В Дели было жарко и влажно. Не так жарко, как могло бы быть где-нибудь в июне, но гораздо жарче, чем хотелось. Луизе показалось, что она вышла из аэропорта и попала в какой-то воздушный суп. В этом супе еще кто-то суетился, толкался, кричал и жал на автомобильные клаксоны.

На адаптацию ушло довольно много времени. Чтобы не перегружать себя и своих компаньонов-исследователей запредельным количеством часов в воздухе, Френсис забронировал номера в приличном отеле – для отдыха перед чартерным перелетом в окрестности Бьявара.

Отель оказался пятизвездочным. Милая девушка-администратор в шелковом белом костюме, но с традиционной точкой на переносице, ослепительно улыбалась Френсису, пока все вписывали свои имена в журнал регистрации. Луиза перехватила ее взгляд, направленный на Френсиса, и взгляд этот ей не понравился. Она ехала в лифте, слепящем отраженными в зеркалах лампами, и ругала себя за эмоциональную невоздержанность. Не дело это – раздражаться из-за взглядов, которые незнакомые женщины бросают на чужого тебе мужчину! Вот если бы эта индийская леди строила глазки Кристиану… Тьфу, черт, все равно! Кристиан ей такой же чужой, как и Френсис Шиола.