— Вот как? — Сердце Марши упало.

Герцог хмыкнул:

— Я ее прогнал, и она ушла ни с чем. Уверен, что и ваша миссия завершится не лучше.

— И все же я попытаюсь. — Если он хотел ее обескуражить, то добился прямо противоположного. Она преисполнилась новой надежды. Школа Гринвуда ей больше не соперник? Тем лучше.

Даже не глядя на графа, она чувствовала, что он тоже обрадовался. Марша не знала, чем это объяснить, но, кажется, между ними образовалась некая невидимая связь, как бы ни претило ей это признать.

Герцог разглядывал ее сквозь очки.

— Вы были ученицей, учительницей и, наконец, начальницей школы Оук-Холл? А теперь исполняете роль разъездного посланника школы?

— Да, — сказала она. — Так и есть.

— Тогда играйте свою роль, да получше. Не то покинете этот дом, как покинула его Элла Маклауд из Гринвуда, не получив ничего, кроме настоятельнейшего совета не беспокоить пожилых джентльменов, когда они желают, чтобы их оставили в покое.

Отлично! Собравшись с духом, Марша начала рассказывать об Оук-Холле. В подробностях, не утаивая ни единой, описала дом елизаветинской эпохи, которому десятилетия работы солнца и ветра пошли только на пользу — дом буквально врос в окружающий пейзаж. Как будто усталая мать отдыхает на травке, наблюдая, как вокруг резвятся ее дети. Конюшни, недавно выкрашенные в теплый кирпичный цвет, с элементами белого. Пруд, где можно ловить рыбу, — в прошлом году на нем поселилась чета лебедей. Беседки, увитые розами всевозможных сортов. Фруктовые деревья и огороды, вверенные попечению садовника, которому помогают сами девочки. И наконец, близлежащая деревушка Оук-Холл, где учениц ждут внеклассные развлечения — в том числе ежегодная ярмарка на Майский день и рождественский карнавал.

— Что насчет их занятий? — чуть ли не насмешливо спросил герцог, скрестив пальцы.

Не замечая его очевидного нетерпения поскорее от нее избавиться, Марша стала описывать академические достижения своей школы, прекрасных учителей, готовых ответить на любой, даже глупый, вопрос, познавательные поездки девочек и преподавателей в Лондон для посещения музеев и художественных галерей.

Герцог опять хмыкнул.

Марша чуть не вскочила с места: пришла пора выложить главное, что она приберегла на конец.

— Школа Оук-Холл может предложить нечто такое, что отличает ее от прочих школ-пансионов Англии, ваша светлость!

Он даже не счел нужным подавить зевок.

— Все так говорят. Каждая школа, юная леди, просто мечтает получить мои деньги.

— Это любовь, ваша светлость, — твердо сказала она, отказываясь признать поражение. — Этого не купить ни за какие деньги.

— Любовь? Ха. — Герцог перевел внимание на огромное блюдо с пирожными, совершенно одинаковыми, с вишнями сверху. — Гм, какое же мне выбрать?

О, эта старая уловка была ей отлично знакома. У нее есть братья, она привыкла к их попыткам ее донимать.

— Я могу подождать, ваша светлость, — сказала она, — сколько понадобится, чтобы вы слушали меня с полным вниманием. Тем временем съем-ка я пирожное. Если не возражаете, отложите свои вопросы об Оук-Холле — знаю, у вас их множество, — пока я не покончу с угощением.

Рука герцога застыла над блюдом. Граф, услышав все это, чуть не захлебнулся чаем.

«Не торопись, выжидай», — сказала себе Марша, понимая — вот он, критический момент ее битвы за спасение школы. Кто бы мог подумать, что ради победы в столь серьезном деле придется жевать пирожные с вишней и не спеша пить горячий, крепкий чай?

Громко тикали часы на каминной полке. Даже Джо внимательно наблюдал, как она пьет чай с пирожным — Марша надеялась, что выглядит при этом невозмутимой, сосредоточившись исключительно на угощении.

— Что такое? — спросила она у Джо, когда тот забыл про игрушки.

— Вы спорили с герцогом. — В голосе мальчика звучало искреннее удивление. — Вы, кажется, говорили, что с ним нельзя спорить.

Марша улыбнулась.

— На самом деле я и не думала спорить с его светлостью. Просто попросила его подождать. Разве не так?

Джо задумчиво кивнул.

Она избегала встречаться взглядом с графом. Чутье подсказывало — тогда она не выдержит. Непонятно даже, как это произойдет, то ли она глупо захихикает, то ли разрыдается. Нет, ей нужно сосредоточиться на этом чертовом пирожном, изумительно вкусном, и на чашке с чаем.

Еще одна минута пытки, и она наконец покончила и с тем, и с другим.

— Восхитительно, — сказала Марша, возвращая чашку на блюдце. — Мои комплименты повару.

Когда она снова взглянула на герцога, Марша поняла — он ее внимательно слушает. Наконец-то.

— Желаете побольше узнать об особых преимуществах школы Оук-Холл? — спросила она герцога так, словно не разыгрывала перед ним главное представление своей жизни.

— Продолжайте, — велел он, и его повелительный тон несколько смягчился.

— Очень хорошо. — Марша откашлялась. — Как я уже говорила, ваша светлость, наши ученицы в Оук-Холле получают много любви. Когда девочка чувствует подобную поддержку, у нее хватает смелости бороться за то, чтобы полностью раскрыть свои возможности.

Сидя на ковре, Джо снова оторвался от солдатиков, чтобы съесть второе пирожное. Разумеется, сначала исчезли вишни.

Герцог наклонился вперед в кресле, вглядываясь в лицо Марши. Она храбро выдержала его взгляд.

— Сразу видно, что вы дочь ирландца, — сказал он. — Для вас главное — чувства. А ведь в них нет смысла.

В камине потрескивал огонь.

— В них есть смысл, — сказала она, нарушив тишину. Она даже позволила себе нотку гнева.

Джо тем временем возобновил героическую битву на ковре.

Герцог неодобрительно воззрился на Маршу, и она почувствовала, что лорд Чедвик готов вмешаться. Только этого не хватало. «Умоляю! — мысленно пыталась она сообщить графу, не глядя в его сторону. — Я почти сказала то, что хотела».

Оставалось надеяться, что он понял. Но на всякий случай она встала, держась безупречно прямо, обошла диван сзади и положила руку на его спинку.

— Ваша светлость, семьи моих девочек не берут в расчет возможность, что их дочери — или внучки, бывает и такое — когда-нибудь окажутся лишенными поддержки и любви. Им страшно даже представить себе такое. Но мы-то с вами знаем — жизненный путь не всегда усеян розами. Даже для столь богатых и раздражительных немолодых джентльменов вроде вас.

— Меня?

— Да, ваша светлость, вас. — Марша ждала, что сейчас он прикажет вывести ее вон. Но, похоже, она опять его удивила. Вернется домой — обязательно поблагодарит Грегори, Питера и Роберта за неожиданную науку, которую они ей преподали, — искусство отражать удар. — В Оук-Холле мы готовим девочек к любым обстоятельствам. Полагаю, в этом и заключается настоящее образование. Это как лестница, ведущая к открытой двери, если вдруг очутишься в темном подвале. Или, выражаясь словами, которые понятны обычным родителям из общества: когда одна из наших девочек оказывается на балу поникшей фиалкой, у нее хватает сил оказаться выше обстоятельств. Все потому, что девочка знает, что такое любовь и какие чудеса она делает. Вот, ваша светлость!

Герцог отставил свою чашку.

— Вы сказали — «поникшая фиалка»?

Впервые за все время он не казался раздраженным или скучающим.

— Да, в самом деле. — У Марши затеплилась надежда. На долю секунды она позволила себе бросить взгляд на лорда Чедвика, который обернулся к ней со своего места на диване.

«Да, — сказало ей выражение его лица. — Продолжайте». Как будто кто-то протянул ей стакан воды после изнурительного дня на солнце.

Она набрала в грудь побольше воздуху.

— Ваша светлость, наша школа — своего рода «поникшая фиалка» среди других школ, только в лучшем смысле этого выражения.

Седые брови герцога взлетели вверх.

— Поникшая фиалка среди других школ? Хотите сказать, вы имеете бледный вид по сравнению с гринвудской и прочими школами? Господи, девочка моя, какой из вас посол школы?

Она крепко держалась за спинку дивана.

— Нет, ваша светлость, — возразила она невозмутимо, — просто мы другие. — Обойдя диван, она снова села, сплетя пальцы рук на коленях. — Да, мы готовим хорошо воспитанных юных леди к плаванию по предательским водам высшего света. Однако какая девушка захочет смешаться с толпой прочих дебютанток? Юные леди из Оук-Холла имеют крепкий стержень, чтобы выстоять, полагаясь только на себя, если придется, ибо они знают себе цену.

Правой рукой герцог хлопнул о подлокотник кресла.

— Вы слишком честны, себе во вред, мисс Посол.

— Я никогда не стану другой, — возразила она с улыбкой. — Даже ради вас, ваша светлость.

Он посмотрел на нее испытующе.

— Такой была и моя герцогиня. Такой была и дочь.

— Правда?

— Они требовали любви, всегда оставались самими собой — и были счастливы — до своего последнего часа. Подозреваю, они были «поникшими фиалками», на свой лад. — Впервые его взгляд смягчился — он смотрел на портрет девушки, висевший над камином. — Того же я хочу и для Марианны. Особенно если меня не будет рядом, чтобы ее направлять. Я ведь не молодею, знаете ли. Она, возможно, останется одна в целом мире — скорее раньше, чем позже.

— Что ж, в Оук-Холле она найдет все, что нужно, для того чтобы выстоять, — сказала Марша. — Она сумеет. Я ведь сумела.

— Вот что я вам скажу. — Герцог почесал подбородок. — Марианна вернется через месяц. Докажите ей, что можно быть умницей и красавицей, счастливо наслаждаясь при этом независимостью. Так сказать, быть «поникшей фиалкой» по собственному выбору. Но, леди Марша, это означает, что в этом сезоне вам нельзя выходить замуж. Если вы согласны на мои условия, тогда осенью я отправлю внучку к вам в Оук-Холл.