Киран Крамер - По велению сердца

— Вы очень любезны, — ответила она, не высвобождаясь из его объятий.

— Это не любезность, это правда. — Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. На плечах, которые только что обнимали его руки, кожа горела, точно в огне. — Мне так жаль, что Дункан был с вами груб.

Спускалась ночь. Никто не мог их видеть. Поразительно, как легко на таком маленьком судне можно было найти уединение!

— Если такова цена за то, что мы это сделали, — она опустила голову ему на грудь, — тогда, надеюсь, что он нагрубит мне еще раз.

— Марша, — прошептал Финн.

— Финн, — шепнула она в ответ и закрыла глаза. Как отрадно было сознавать, что она может и слышать, и чувствовать, как бьется его сердце.

Отстранившись, он приподнял ее подбородок.

— Не знаю, как же это случилось, да столь быстро?

— И я не знаю. — В его глазах она видела беспокойный огонек, тот же самый, что видела в глазах мальчишек и мужчин в деревне в графстве Суррей, да и в Лондоне, и в Брайтоне, куда ездила на школьную экскурсию. Этот огонек уже не был для нее загадкой. Она знала, что это желание.

Но и она хотела его не меньше. Хотела, чтобы он обнимал, чтобы целовал ее.

«Прошу тебя», — подумала Марша.

— Я в вас влюбляюсь, — прошептал он хрипло.

— А я — в вас, — сказала она.

Она уже успела в него влюбиться. Финн стал для нее всем. Вот только его брат советовал ей быть с ним осторожнее. Сказал и ушел, словно Марша была досадным недоразумением, от которого не терпится отделаться.

Очевидно, Дункану Латтимору нравилось все портить. Но она не позволит ему испортить этот сладкий миг.

Парус наполнился ветром и выгнулся дугой, скрыв их с Финнианом от посторонних глаз. Она осторожно погладила его по лицу. И он охотно опустил щеку в ее ладонь, потерся об нее, да с такой нежностью, что у нее защипало в глазах. А затем он заставил ее опустить руку, стиснул в своей и поцеловал Маршу.

Это был момент совершенного счастья. Столь совершенного, что она поняла — любовь рядом, лишь руку протяни.

— Я должен видеть вас как можно чаще, — сказал Финн, как будто она была величайшим сокровищем на свете.

— Скоро я закончу школу, — сообщила она без всяких предисловий. — И я должна быть в Лондоне. Возле вас.

— Да. Я люблю Лондон. Гораздо больше, чем поместье в Кенте. Или Оксфорд. — Он снова ее поцеловал, медленно, властно, словно скрепляя печатью обещание, которое они дали друг другу.

На сей раз его рука почти коснулась ее груди, и девушка испуганно замерла.

Ей вдруг вспомнились слова, которые она бросила, точно перчатку, в лицо лорда Чедвику: «Однажды я докажу вам, что есть на свете такая штука, как идеальная любовь!»

Марша знала — именно так может быть у нее с Финном.

И это было так. Уже.

Две недели в Дублине закружили ее, точно в водовороте. Каждую минуту, когда только было возможно, Марша проводила с Финном. Сестра Дженис совершенно не замечала ее сильной склонности к нему, сама всецело поглощенная удовольствием быть в Дублине с двумя старшими и любимыми подругами.

И вот наступил вечер шестнадцатого дня рождения Марши.

В южном пригороде Дублина родители сняли особняк с чудесной оранжереей. И уже после того, как остальные члены семьи давно отправились на покой, Марша и Финн лежали в объятиях друг друга, глядя сквозь стеклянный потолок на звезды, которые едва проглядывали — «Но все-таки они здесь», — как настаивал Финн, — сквозь облака.

— В Шотландии, чтобы выйти замуж, нужно, чтобы вам исполнилось всего шестнадцать, — прошептал он, дыша ей в волосы.

Ее сердце, кажется, перестало биться.

— Правда?

— Да, — ответил он и погладил ее по бедру. — Когда мы вернемся в Англию, тотчас убежим. В Гретна-Грин!

— Да, — прошептала она, крепко прижимаясь к нему. Вдруг она показалась себе такой маленькой!

Она истинная, их любовь. Все без подделки, совсем настоящее. Почти все время Марша принимала свою любовь храбро и с величайшей радостью, как танцующее в воздухе перышко, а сейчас ей открылась всепоглощающая сила, грозящая унести далеко-далеко, в неведомые дали.

— Не бойтесь, — прошептал он и поцеловал ее, и нежным было соприкосновение их губ.

Нет. Она не будет бояться.

Он распустил шнуровку на спине, осторожно спустил рукава и корсаж платья, шепча милые глупости ей на ухо.

В ту ночь Марша позволила любви унести себя туда, куда дóлжно. Она отдала Финну все. Все!

Их совокупление в темноте вышло неловким. Быстрым. Оба очень боялись быть застигнутыми на месте преступления. А потом, к величайшему удивлению Марши, появилась боль. И кровь!

Новое смущение и неловкость.

Но не в обычае Финна было обращать внимание на неприятности.

Потом она кое-как привела себя в порядок, потому что пальцы дрожали, и он снова привлек ее к себе.

— Отлично, — сказал он с долгим вздохом.

Несколько секунд она ждала. Они отдались друг другу. Это был великий и торжественный момент. Но Финн так и не заговорил, и она поняла, что ее возлюбленный, возможно, просто боится. Рядом были спальни ее отца и матери, а также братьев и сестер. Если их обнаружат, ему это дорого обойдется.

— Я вас люблю, — приободрила она его, утыкаясь в него носом. — Вы тот самый единственный мужчина, которого я буду любить всю жизнь.

Некоторое время он гладил ее по голове.

— Мы чудесно подходим друг другу, — сказал он наконец. — Больше, чем чудесно. — И он поцеловал ее макушку.

— Мы идеальная пара, — вздохнула она и с улыбкой взглянула ему в лицо.

Улыбнувшись в ответ, он снова ее поцеловал — долгим, томительным поцелуем — и рывком поднял на ноги с ужасно неудобного ложа, которое они соорудили из диванных подушек.

— А теперь я должен идти, — сказал он. Судя по голосу, он сильно нервничал. Так она и предполагала! — Нельзя, чтобы нас обнаружили.

— Знаю. — Она прильнула к нему. — Но мне жаль, что вы вынуждены уйти.

Это была их последняя ночь вместе. Завтра ей предстояло отправиться в Бэллибрук, а ему с лордом Чедвиком ехать в Корк, навестить друзей, а потом сесть на корабль и переправиться через Ирландское море назад, в Англию.

Но очень скоро они снова будут вместе — навеки.

— Где и когда мы встретимся, чтобы бежать в Гретна-Грин? — спросила она.

— Когда вернусь в Англию, все спланирую и напишу вам письмо. — Он ущипнул ее за щеку. — Глупышка. — И рассмеялся.

Она тоже засмеялась. Просто не смогла удержаться. Видеть его смеющимся — это делало ее самой счастливой женщиной в мире.

Счастье переполняло ее, когда занялся рассвет, серый и холодный. Марше казалось, что сквозь нее течет река, медленная, ленивая, чудесная. Река любви.

Любимый, любимый, любимый!

Она улыбалась в потолок и чмокала губами, вспоминая, как ее целовал Финн. Провела рукой по животу и ниже. Он здесь был. Он был везде! Теперь Финн стал ее частью.

Потом ее глаза застлали слезы — Марша вспомнила, что не увидит его сегодня. Она не увидит любимого целые долгие недели! Марша осталась в своей спальне, сославшись на головную боль — совершенно несчастная, готовая накричать на любого, кто осмелится с ней заговорить. Она даже надеялась, что это произойдет, потому что тогда можно будет кричать, а потом плакать в открытую, и все подумают, что это оттого, что она жалеет о собственной злой выходке. Но плакать-то она будет совсем по другой причине. О нет! Марша будет плакать, потому что не может быть там, где сейчас Финн.

Она была занята сборами к предстоящему отъезду в Бэллибрук. Можно подумать, ей было интересно, что папа выстроил там новое крыло! Но тут принесли записку от Финна.

Финн, Финн. Финн!

Ей хотелось обнять слугу, который принес ей хрустящий конверт. Она понюхала бумагу — это был его запах. Мир снова наполнился солнечным светом.

Она прижала письмо к сердцу и уселась за туалетным столиком, упиваясь сознанием, что принадлежит Финну и что получила наконец весточку от возлюбленного.

Это наверняка любовное послание, которое поможет ей пережить трудное время, пока она не вернется в Суррей, в школу. Письмо, которое она станет хранить под подушкой. И вероятно, в письме он пишет, когда они снова… смогут быть вместе. Наверное, у него уже созрел план! Когда-то еще будет Гретна. Подумав о том, как рискуют они оба, Марша почувствовала, как по коже ползут мурашки.

И она пришла к выводу, что любовь — удовольствие не для слабых сердцем.

Закончив читать письмо, Марша уставилась на собственное отражение в зеркале. На нее смотрела женщина, в которую она превратилась прошлой ночью. Всего минуту назад эта женщина сияла от счастья и ее сердце переполняла радость. А та особа, что взирала сейчас из зеркала на Маршу, напоминала собой пустую жемчужную раковину.

Финн сообщил, что сражен неприятным известием. Не вернется он в Англию, о нет! Ему предстоит отправиться из Ирландии в Америку — так распорядился старший брат.

В письме было написано:

Он отсылает меня в Виргинию, чтобы я учился вести хозяйство и управлять нашими поместьями. Но я знаю истинную причину того, почему меня отсылают: он хочет нас разлучить.

На месте подписи красовалось чернильное пятно, словно он не успел подписаться — можно подумать, брат стоял в дверях спальни с открытым чемоданом наготове, отдавая приказания Финну: «Бросай сюда брюки, бросай галстуки!»

Это было первое и последнее письмо, которое Марша от него получила.

1819 год

Дункан остановился как вкопанный на лондонском тротуаре. Она! На другой стороне улицы, в окне модного магазина. Его девочка с корабля.