Соня осталась одна и теперь, сидя у стола в гостиной, вспоминала разговор с братом, который совсем не походил на их прежние доверительные и теплые отношения. Николай сделал попытку прижать её ещё при жизни маменьки, но тогда Соня сумела отбиться. Теперь же... Она в унисон своим мыслям горестно взмахнула рукой и задела лежащий тут же поднос с сегодняшней почтой.

Это было какое-никакое занятие, и она наскоро просмотрела письма. Соболезнования. Соболезнования... А вот и письмо из Франции от Луизы. Она ещё ни о чем не знала, да и нынче у Софьи все руки не доходят известить гувернантку о смерти бывшей хозяйки. Потому и тон письма, нетерпеливо вскрытого княжной, не ко времени веселый и даже озорной.

Гувернантка, а теперь и подруга, писала:

"Моя дорогая княжна! Я все-таки осуществила свое намерение посмотреть на этого барона Огюста. Так случилось, что мне не понадобилось даже ехать под каким-либо предлогом в его родовой замок. Он сам прибыл в Нант отдыхать. И для этого снял дом на берегу Луары, на время своего отдыха и, как оказалось, совсем недалеко от нас. Мне осталось совсем немного - просто попасться ему на глаза, а потом и сообщить, будто невзначай, что я хорошо знакома с его родственницей..."

Простолюдинка, мещанка, - вспомнила Соня слова брата. Но кто из аристократов стал бы так заботиться о Соне, пытаться устраивать её судьбу? Любить её так бескорыстно...

Она вдруг представила себе Францию, в которой никогда не бывала. Портовый город. Устье реки, впадающей в океан. Конечно, трудно представлять то, чего не видела, но картинка все равно получалась захватывающей. Простор, безбрежность - такие понятия живут в каждой романтической душе, чего Соня, по её мнению, вовсе не была лишена.

Увы, она не сможет поехать во Францию. Разве что, когда-нибудь, с мужем... И правда, где ей взять столько денег...

Какая-то мысль мелькнула и скрылась в глубинах сознания. Соня, что называется, попыталась ухватить её за хвост. Деньги... Замужество... Деньги...

Кстати, у неё ведь есть деньги. То есть, не совсем деньги, но то, что в деньги можно превратить. И как Соня могла забыть о припрятанном золотом слитке! У неё есть целых шесть фунтов чистого золота!

Остальные слитки брат давно пересчитал и спрятал в другое место, потихоньку продавая золото и переводя его в обычные деньги.

О том слитке, что остался у сестры, он и не подозревает. Получается, Соня это золото украла? Но у кого? У брата. А кто вообще сказал, что принадлежит оно только брату? Конечно, ежели не делать себе поблажек, то придется согласиться: Соня вполне способна на нехорошие поступки. Если бы она его не стыдилась, то и не стала бы от Николя скрывать. Тогда отчего ей ничуточки не стыдно? Выходит, и совесть княжны допускает, что иногда поступать против правил можно? Или дает знать себя дедова кровь?

Если разобраться, письмо, которое писал во Францию дед, содержит намек на ещё большее богатство, которое принадлежало Еремею Астахову и французу Антуану де Баррасу... Откуда он родом-то, Антуан этот? Не будешь же перетряхивать всю Францию в поисках человека, о котором известно только имя.

Момент! А что, если в дневнике деда есть упоминание о знакомстве с этим самым Антуаном? Какое счастье, что в хлопотах, связанных то с собственной свадьбой, то с похоронами матери Николай забыл о дедовом дневнике! Но он в любое время может о дневнике вспомнить и потребовать его у Сони.

Она чуть ли не бегом поспешила в свою комнату, чтобы немедля просмотреть записки предка. Ладно, пусть она - воровка, и вообще совесть у неё нечиста, но Соня ни за что не расскажет брату, зачем она собирается уехать во Францию. А если точнее, удрать, сбежать, исчезнуть, потому что проделывать то, что замыслила она будет тайком, не посвящая в него князя Астахова.

Она стала лихорадочно искать в дневнике имя, на которое при первом просмотре совершенно не обратила внимания, поскольку ей оно ни о чем не говорило..

Дед вообще был непоседой и, в отличие от своих потомков, ездил по всему свету. Вот его впечатления от посещения Германии. Он останавливался в городишке со странным названием Спа, где встретил несколько своих знакомых из России. Дед с юмором описывал их высокомерие и самонадеянность, которые вовсе не располагали к ним местных жителей.

Затем он перебрался во Францию. Его впечатления от города Дежансона, где он познакомился... Вот, это он и есть. Антуан де Баррас! Человек, с которым, по выражению деда, у него нашлось немало общего.

"Я приехал в город Дежансон - город истинно европейский, со столь любимой католиками готикой, куда, впрочем, съезжаются путешественники больше из-за того, что местная грязь имеет, говорят, целебные свойства. Хотелось бы и в Петербурге иметь такую же. Представить только, тебя ею забрасывают, а тебе это лишь на пользу!.."

Даже наедине сам с собой Еремей Астахов не мог не ерничать. Впрочем, дед, как и сама Соня, был неравнодушен к истории, так что его пространные рассуждения конечно же интересны, но поскольку она торопится, их пока можно пропустить.

"... Антуан настолько воспылал ко мне симпатией, что повел меня в свою лабораторию, чего, как я понял, не удостаивались даже его приятели-французы, а также близкие родственники... Мы немало посмеялись над изысканиями наших "коллег" - алхимиков, которые пытались получать золото с помощью философского камня. "Однако, его можно получить из золотоносной руды безо всякого колдовства", - сказал Антуан и при этом так хитро взглянул на меня, что я понял: он готов открыть мне некий секрет, но с каким-то условием. Чего-то ему в такой работе не хватало. Может, он увидел во мне соратника, или человека, обладающего нужными знаниями, благодаря чему вдвоем мы получим то, что пока не под силу ему одному..."

Соня разыскала то, чего хотела! И ей было приятно, что все-таки не было никакого колдовства в изготовлении найденных ими слитков. Обычное производство, секретом которого владели два человека: француз и русский, причем последний буквально накануне своей смерти собирался получить ещё какую-то половину, ему причитающуюся.

А что, если эта половина так и ждет его наследников во французском городе Дежансон? Вот бы Соне удалось его получить, она бы стала богатой и вполне самостоятельной женщиной, могущей решать свою судьбу... Ничего не поделаешь, придется ей на всякий случай прихватить с собой дневник. Авось, брат пока обойдется без него. Кроме того, хорошо бы как-нибудь раздобыть то письмо, на которое её совсем недавно выманил граф Воронцов. Точно лису на курицу!

Первым желанием Сони поначалу была поездка к бывшей гувернантке. Теперь она решила, что с визитом к Луизе можно обождать, а наведаться вначале туда, где шестьдесят лет назад жил товарищ деда, вдвоем с которым они занимались незаконным производством золота. Вряд ли правители Франции или России, узнав об этом, не призвали бы "соратников" к ответу. Уж не собирались ли эти два пирата в будущем отливать золотые монеты, подобные тем, что чеканило государство? А иначе почему нигде в записях деда он не оговаривался о том, чтобы превратить золото в монеты или деньги более-менее законным путем?

Неизвестно почему, эта мысль пришла в голову Соне. Чем больше она знакомилась с записями предка, тем больше верила в его дух авантюриста. Законопослушным гражданином его можно было бы назвать с превеликим трудом.

Она отчетливо представила себе лукавые глаза деда, чей портрет висел у Астаховых в гостиной. Как ни чопорна внешне его поза и выражение лица, а бесовский огонек в глазах князь Еремей не смог скрыть от художника.

Для такого человека, понятное дело, нужна была потайная комната. И уж не для отвода ли глаз лежала в ней на самом видном месте "Алхимия" Фламеля?

Глава одиннадцатая

Только теперь Софья поняла, что иметь друзей, или хотя бы хороших знакомых, которым можно довериться, всякому человеку необходимо. Кому она сможет открыть свои намерения? Не пойдешь же по Петербургу со слитком золота, расспрашивая встречных-поперечных, где можно обменять его на деньги?

А потом, ей ведь надо будет зайти в полицию, выправить подорожную, паспорт на Агриппину. Найти почтмейстера, заказать лошадей... Кто станет этим заниматься? Ничего противозаконного в желании княжны Астаховой уехать во Францию нет, а все равно оглашать это свое намерение она бы не хотела, справедливо полагая, что брат в этом случае сделает все возможное, чтобы во Францию её не отпустить.

Кто знает, что придет в голову князю Астахову, который уверен, что у сестры денег нет, потому он может позволить себе указывать, как ей жить и что делать. Таким своим поступком она выбивала почву из-под его ног, позволяла другим усомниться в его правах, как главы рода...

В общем, как ни крути Софья, а обращаться со своими проблемами придется к всесильной мадам Григорьевой. Отчего-то княжна была уверена, что для этой женщины нет нерешаемых проблем.

Главное, чем привлекала Соню эта женщина, - обещанием полного сохранения тайны, которую княжна решила ей поверить. Конечно, насчет одной лишь поездки во Францию, избегая, по возможности, объяснений о том, откуда у неё взялся слиток золота.

Опять, как и в прошлый раз, Соня взяла с собой Агриппину, которую прежде выслала за извозчиком. Ежели теперь у Астаховых и была карета, то пользовался ею исключительно князь Николай Астахов.

Соня не роптала. Брат был теперь главой рода. В его руках и должно сосредотачиваться все, хотя бы и найденное золото.

Мадам Григорьева встретила Софью если и не как близкую родственницу, то как хорошую знакомую, каковую ей всегда приятно видеть. Правда, по титулу не величала, но по имени-отчеству и на "вы". И ни одним движением или словом не напомнила ей о том, что когда-то - впрочем, совсем недавно Соня обращалась к ней по деликатному вопросу.

- Знаете, о чем я подумала, Аделаида Феликсовна? - проговорила Соня. Будь в нашей стране матриархат, из вас получился бы великолепный канцлер.