- Я готов, — он пожал плечами.

Но молодой волк, все так же угрожающе рыча, подошел ближе. Атувье недоуменно уставился на него, потом посмотрел в ту сторону, куда ушли остальные волки.

- Я понял, — сказал Атувье и, снова надев чаут через плечо, зашагал по следам ушедших волков. Охранники держались сзади.

Солнце не прошло и четверти неба, как стая увидела стадо. Олени далеко разбрелись по складкам подножия вулкана в поисках ягеля.

Вожак поманил за собой молодого волка, и они пошли на разведку. Хмурый с волчицами направились в другую сторону; они должны были найти логово пастухов, разведать о собаках.

Чтобы не мерзнуть, Атувье решил заняться каким-нибудь делом. Он срезал высокий тонкий ствол тальника и принялся остругивать палку для ходьбы по сопкам. При ходьбе или беге оленные люди кладут ее за спину, пропустив под мышками. Так легче — руки не болтаются, не расходуются силы.

Оставшиеся с ним волки настороженно смотрели на нож. О, они боялись этого Железного клыка. Пленник с его помощью уже дважды убивал пойманных оленей и быстрее, чем они, разрывал мясо.

Атувье неторопливо остругивал палку, а сам нет-нет да и поглядывал на лежавшего совсем рядом красивого волка с черной спиной. Что-то в нем было от собаки. Что-то почти неуловимое. Может быть, взгляд? Или какая-то собачья расслабленность, когда он был рядом с человеком? Остальные волки держались с пленником все время как бы настороже, готовые в любой миг к нападению или к бегству. А может, Черная спина все же не волк, а оборотень-человек? Атувье был сыном тундры и с детства верил во все приметы и поверья своего рода. Но до сих пор ему не приходилось встречаться вот так наяву с духами, с хитрющей, зловредной Келле[18]. Да, он знал множество рассказов про ее проделки. Это она, Келле, сбивает с пути оленных людей и охотников, заманивая их в дебри. Это она напускает порчу на людей и стада и уводит в лес маленьких детей, которые так и не возвращаются в яяну![19] О проделках Келле много рассказывала бабушка Еккы. Но до сих пор где-то в глубине души, он немного сомневался — ведь никто в стойбище, никто из пастухов не видел вредную карлицу-старуху. И вот он, Атувье, уже столько дней и ночей живет с волками, охотится с ними. Значит, не сказки рассказывала мудрая Еккы. Разве не его околдовали эти волки-оборотни тогда, в ночь полнолуния, когда он словно заснул стоя и делал то, что приказывал ему Вожак? Про оленей никто не говорит, что они оборотни. Олени есть олени. А волки — оборотни или божества-духи. Разве не он, пастух Атувье, уже понемногу постигает их язык — язык глаз, хвостов, рычания и воя? Как это к нему пришло, он и сам не понимает. Но пришло. Нет, не сказки сказывала длинными зимними ночами бабушка Еккы. Если волки когда-нибудь отпустят его, он расскажет всем о стае, о ее Вожаке. И об этом волке с глазами и повадками собаки — о Черной спине.

Вернулся Вожак с помощниками. Солнце уже спряталось наполовину за горы, когда возвратился Хмурый с молодым волком. Они подошли к Вожаку, и Хмурый глазами рассказал ему все про Человеков, охранявших табун. Он рассказал, что видел большое логово из шкур, возле которого горел костер. Рассказал, что слышал звуки бубна и громкие голоса Человеков. Да, здешние Человеки беспечны. Можно начинать охоту.

Вожак приблизился к Атувье и, не мигая, посмотрел ему в глаза. Атувье поднялся, поправил лапки-снегоступы, закинул руки за палку и побежал по следу Вожака. Стая двинулась следом. Через две остановки Атувье увидел оленей, и сердце его быстро-быстро заколотилось...

К нему подошел Вожак. Глазами он что-то говорил пленнику стаи.

- Я готов, Вожак, — догадался парень и снял чаут.

Вожак тоже понял его. Волк первым начал спускаться к оленям. Он то и дело оглядывался на Человека, словно проверяя, идет ли тот за ним.

- Я понял, Вожак. Я готов, — успокаивал Атувье волка...

Для стаи и ее пленника наступили хорошие времена — и волки, и Человек теперь были сыты. Когда стая убила седьмого оленя, ламуты всполошились и через некоторое время обнаружили следы волков.

Старший пастух Кокандя — невысокий, как и все ламуты, но широкий в кости, с темным морщинистым лицом, которое украшали черные реденькие усы, — долго ходил по склонам, разглядывая следы волков. Вернувшись, он собрал пастухов у костра и стал говорить:

- К нам подошла стая. Шесть, или семь волков. У стаи очень умный вожак. Стая охотится уже десять лун, а зарезала всего семь оленей.

- Ой-е, — воскликнул его сын Илья-чан, такой же широкий и крепкий, как и отец, только усы у него были еще совсем реденькие. — Умный вожак — это хорошо. Однако стая и с умным вожаком может сделать большой урон.

Кокандя презрительно усмехнулся в ответ и посмотрел на, казалось, дремавшего отца, совсем усохшего от болезни и прожитых лет Яковача. Бывший силач, самый могучий борец ламутов, Яковач давно уже не ходил за оленями, не лазил по горам за снежными баранами. Однажды, когда сын Кокандя еще только начинал самостоятельную жизнь, Яковач повстречал в сопках медведя-шатуна. Медведь не уступил тропы, и один из них должен был умереть. Яковач выстрелил удачно — шатун сразу упал. Но пока Яковач перезаряжал старенькое ружьецо, медведь оклемался и пошел на ламута. Только какой силач-человек супротив медведя устоит?!

Яковач успел все-таки выстрелить еще раз, но медведь вышиб ружьишко и подмял человека. Что потом было, Яковач не помнил, — сильная боль пронзила спину, и он провалился в темную-темную яму, в которой до тошноты пахло медвежьим потом и жиром...

Очнулся уже вечером и едва пошевелился, как снова впал в беспамятство — в спину будто раскаленное копье кто воткнул... Когда снова очнулся, понял, что лежит, придавленный медвежьей лапой. Медведь уже остыл... Видать, вторая пуля вошла в его сердце. Только и хватило силы выбить ружье из рук человека и подмять охотника под себя... Кое-как Яковач выбрался из-под мертвого шатуна и на руках пополз к стойбищу: из-за поврежденного позвоночника ноги чужими стали... Только богатырское здоровье спасло Яковача от верной смерти — на третьи сутки дополз он до яранги. С той поры бывший первый силач среди ламутов лишь на руках и передвигался. Сын Кокандя не бросил отца — за собой всюду возил, кормил. А Яковач тоже приносил пользу все эти годы: дрова колол, женщинам шкуры помогал выделывать. Но главная польза от него была иная — его советы. Стал Яковач для соплеменников вроде судьи. Вот и сейчас сын Кокандя смотрит на него, ждет его совета.

И мудрый Яковач сказал, вынув трубку изо рта:

- Если умный вожак — беды большой не будет. Вожак умен и расчетлив — стая убила слабых оленей.

- Да, они болели, отец, — подтвердил Кокандя.

- Вы помните, как три зимы назад сюда пришла большая стая, — продолжал Яковач. — Та стая в первую же ночь устроила большую охоту и зарезала два по десять и еще шесть оленей.

- Да, так было, - закивали пастухи, внимательно слушавшие, что говорил тихим, угасающим голосом мудрый Яковач.

- У той стаи был хоть и сильный, но неумный вожак, и вы убили его и еще пять волков.

- Да, это так, — закивали пастухи.

- Три зимы волки не беспокоили наших оленей, и они совсем разленились, — продолжал Яковач. — Наше стадо стало большим, но прошлой весной важенки принесли совсем маленький приплод.

- Да, это так, мудрый Яковач, — согласились пастухи.

- Добрые духи услышали мою просьбу—они прислали нам маленькую стаю с умным вожаком. Это я просил так, — почти шепотом произнес Яковач.

Пастухи вздрогнули, уставились на старца.

Яковач посмотрел на испуганное лицо сына.

- Ты не видишь болезнь, которая поселяется в оленя, а волк ее видит. И если волк охотится по Закону жизни — он нужный волк. Его не надо убивать. У каждого стада должен быть свой волк, своя маленькая волчья стая. Сейчас в нашем стаде уже много слабых оленей... — старик замолчал, смежил веки и, казалось, заснул.

Теперь все смотрели на Кокандю,

- Мне нечего больше сказать, — глухо проговорил Кокандя. — Но, — он вынул изо рта трубку, поднял ее, — теперь мы станем вчетвером следить за стадом. Волк остается волком. И если стая нарушит Главный закон охоты — мы будем их убивать. А пока пусть стая думает, что мы не знаем о ней. Я кончил.

Кокандя ничего не сказал о том, что в одном месте рядом со следами волков, видел след человека, шедшего на лапках-снегоступах. Он сам пока не мог понять, кому же принадлежит тот загадочный след.

Ночью, подкравшись к оленям, Атувье второй раз за время пленения услышал голос человека. Пастухи нарочито громко разговаривали, перекликались, сгоняя оленей: близость стаи вселяла страх. В морозном, словно остекленевшем воздухе далеко были слышны их гортанные крики.

Сердце Атувье радостно забилось. Он забыл обо всем и, как тогда, в ночь пленения, когда его разыскивали товарищи, он радостно крикнул:

- Эй, мэй! — И, как тогда, он не успел докричать. — Вожак сбил его с ног и, поставив передние лапы на грудь поверженного Человека, оскалил пасть. В горле волка что-то клокотало, словно он сдерживал готовое вырваться ругательство. Рядом с Вожаком очутилась молодая волчица. Она вцепилась в плечо Атувье, в глазах ее тоже плясала ярость. Вожак убрал лапы с груди перепуганного пленника и что-то прорычал волчице. Та нехотя разжала зубы.

Атувье поднялся, потер горевшее плечо.

- Я не буду больше кричать, Вожак, — пообещал он.