Марси Ротман - Плененное сердце

— А как же твоя рана, дорогой?

— С Божьей помощью. Я не могу ждать. Я хотел тебя всю свою жизнь, — просил он.

«Я нужна ему. Он хочет меня», — выстукивало сердце Колби. Они стали раздевать друг друга быстрыми требовательными пальцами. Его губы искали ее грудь и тонули в этих прекрасных округлостях, жадно утоляя давнее неудовлетворенное желание.

Соски и все тело Колби трепетно пробуждались от его нежных прикосновений. Они со смехом пытались приспособиться так, чтобы не повредить его рану, впитывая наслаждение и вместе радуясь единению, которое — они знали это — принесет им акт любви.

Впервые они действительно полностью отдавались друг другу.

Пэнэман носился между деревьями и кустами, окружавшими его берлогу, ругая себя за то, что утром чуть было не потерпел поражение. Он должен был убить Браунинга и Пирса с первого же выстрела. Что с ним случилось? Он стал слабаком? Его не радовало то, что он скрылся от четырнадцати преследователей, и даже то, что он избежал смерти от руки Шэда, когда столкнулся с ним лицом к лицу. С его, Пэнэмана, точки зрения старый враг теперь будет презирать его, считая себя лучше, потому что застал его врасплох. Неистовая ярость Пэнэмана, вызванная тем, что он не убил никого из своих преследователей, спугнула птиц, и все крылатые создания, окружавшие его в темноте, с шумом взлетели с деревьев.

Наконец, утомившись, не в состоянии придумать ничего нового, Пэнэман заполз в свою берлогу, чтобы забыться в выпивке. Он всем нутром чувствовал, что в последующие несколько дней увидит конец Браунингов и Мэннерингов и после этого спокойно сможет покинуть страну. Но сначала ему нужно проверить свою плотницкую маскировку и подобраться поближе к Броули. Никогда больше он не позволит Нэвилу Браунингу и его прихвостню подобраться к нему так близко, как сегодня.

У него не было никакого плана, но он верил в свою удачу, надеясь, что какое-нибудь событие или обстоятельство поможет довести битву до успешного конца.

Колби лежала рядом с Нэвилом, изучая благородные черты его лица, еще более поразительные в покое. Смуглая кожа туго обтягивала скулы, а прекрасно очерченные губы являли собой предел мечтаний. Она улыбнулась своим мыслям: как хорошо знало это ее тело.

Для мужчины, который после встречи с Пэнэманом должен был бы лежать пластом, Нэвил выглядел героем. Ее тело взволнованно вибрировало после этой ночи. Он боялся навредить ребенку, но она убедила его, что не нужно беспокоиться.

Колби не могла поверить своему разуму и женской интуиции: неужели Нэвил Браунинг действительно любит ее так же сильно, как она его? Значит, как и она, он чувствовал себя несчастным и одиноким, более того, он простил ей все те неприятности, которые она доставила ему, проявив при этом удивительную способность понять истинную причину ее воинственной независимости.

— О чем думаешь ты, распутная шалунья? — с улыбкой спросил Нэвил, не открывая глаз.

— Отдыхай, дорогой, — прошептала она, прижимаясь к его здоровому боку. — Доктор Лоуренс не поверит, что я хорошая сиделка, когда увидит эту постель и вообразит, чем мы здесь занимались. — Она дотронулась до его повязки и вскрикнула, увидев проступившее пятно. — Здесь свежая кровь. — Колби едва дышала от ужаса. — Доктор и твоя мама убьют меня.

— Какая прекрасная смерть. — Нэвил притянул ее к себе.

Нэвил делил свое время между женой, которую он познавал заново, и совещаниями с Тарном, Джоном Лиром и незнакомыми людьми, приходившими и уходившими в течение всего дня.

Никогда прежде в своей жизни Нэвил не был так счастлив. Он не мог справиться со своими глазами, удержать руки или губы от того, чтобы не приласкать свою жену. Его мать сказала Сильвии Рэйнрайтер, что они должны включить Аугустуса Пэнэмана в свои молитвы за то, что он соединил Нэвила и Колби.

Никогда прежде Броули не было таким счастливым местом, и семья расцветала так же, как дом, который на глазах становился все более прекрасным и гостеприимным.

При ясной погоде Колби и Нэвил гуляли по саду, держась за руки. При этом люди, одетые рабочими, молчаливо охраняли их, но она не должна была знать об этом. Когда Колби обнаружила охрану, она тут же потребовала объяснений.

— Дорогой, кто эти люди и что ты замышляешь? — спросила Колби.

— Это лучшие из лучших людей Тарна, милая, — ответил Нэвил, уводя ее обратно в дом. — Я не собираюсь давать возможность Пэнэману снова спокойно подстрелить тебя или меня.

— Я все же подозревала, что у тебя что-то на уме, — сказала она, нежно касаясь его руки.

Нэвил был поражен ее проницательностью, но скрыл это. «Сохранить что-нибудь в секрете от моей жены — почти невыполнимая задача», — фыркнул он про себя.

— Ну, а насколько ты теперь мне доверяешь? — загадочно спросил он.

Она тут же насторожилась, но, уже кое-чему научившись, ждала, пока Нэвил сам объяснит, в чем дело.

— Я разделяю твою любовь к Броули, Колли, можешь не сомневаться в моей искренности; но на какое-то время нам лучше было бы переехать в Моуртон, — ласково сказал он. — Не отвечай сейчас. Подумай об этом.

Нэвил тоже кое-чему научился и гордился тем, что смог сформулировать в такой форме то, что должно было быть приказом; по крайней мере, этого требовали его планы. Он наклонился и прижал голову к ее животу. Мысль о том, что он станет отцом, с каждым днем занимала в его голове все больше места, и он на каждом шагу демонстрировал Колби, как трепетно любит ее и их ребенка.

— Ты просто дьявол, Нэвил Браунинг. — Она нежно провела пальцами по его волосам. — Я только жалею, что не сказала тебе раньше, как сильно хочу стать хозяйкой Моуртона.

— Думаю, это стоит отметить. Но ты должна позволить мне самому все организовать.

Переезд в большой дом на холме состоялся в ближайшие дни с почти военной точностью. Пэнэман прервал свою работу и уставился на процессию карет, фургонов и повозок, змеей ползущую в сторону Моуртона. Он почувствовал, как кровь ударила ему в голову, и лишь необходимость поддерживать свой маскарад удержала его от того, чтобы не броситься сломя голову вдогонку.

Все, что осталось от его внушительного арсенала, он, делая вид, что занимается работой, спрятал в разных местах вокруг Броули и на эту ночь планировал завершающую атаку на семью.

Сначала он был счастлив настолько, насколько вообще мог быть счастлив его полный ненависти разум. Не спеша он смаковал окончательное уничтожение, которое планировал. Однако каждый раз, когда он видел Колби и Нэвила, полностью поглощенных друг другом, ему хотелось разделаться с ними прежде, чем все оружие будет на месте.

Пэнэман вновь и вновь вспоминал ту ложь, которой его кормил Кортнэйдж, говоривший — и не раз — что Колби и Браунинг друг друга не переваривают. И разве он сам собственными глазами не наблюдал их ссору? Он никак не мог выяснить, что на них повлияло, но теперь их семейное счастье только подчеркивало пустоту и никчемность его собственного несчастного существования. Он не мог забыть легкость, с которой Колби разрушила ту жизнь, которую он так сильно любил, помыкая соседями-неудачниками. Как часто он уговаривал Кортнэйджа эмигрировать в Австралию и зажить в колонии жизнью состоятельного человека. А эта дрянь лишила его всего.

Торжественный вечер по случаю вступления Колби в права хозяйки Моуртона вызвал разговоры по всей округе, и большинство местной знати было взбудоражено тем, что Нэвил собирается сделать из этого семейное торжество. Вся семья получила его указание одеться в лучшие наряды и украшения, а с ферм и из погребов Моуртона были извлечены лучшая еда и питье. Джон Лир, редко покидавший Моуртон с тех пор, как Нэвил вернулся из Франции, был срочно командирован в Лондон за экзотической провизией и драгоценностями из сейфов семьи Браунингов.

Это будет вечер, который вряд ли кто-нибудь из них забудет.

Колби и ее свекровь пришли в восторг, узнав, что Нэвил собирается нанять волынщиков, которые приедут из Лондона и будут играть во время обеда. Жены местных жителей из тех, что работали в Броули, были наняты в помощь кухонному персоналу, и, таким образом, подробности намечавшегося празднества знали как в самых лучших, так и в самых захудалых домах в округе.

Чтобы развлечь своих гостей, Нэвил добавил кое-что новенькое. Он пригласил художников, чтобы они запечатлели в этот день семью в доме и рядом с ним, и особенно за обедом.

— Это не должно стать воспроизведением «Последней вечери», — говорил он им за чаем, рискуя навлечь на себя обвинения в ереси, — но я хотел бы, чтобы мой ребенок увидел, как мы все выглядели в тот день, когда дорогая Колби согласилась стать хозяйской моего дома.

Лир вернулся в Моуртон за несколько часов до обеда, и тщательно скрывающий, что он привез из Лондона. Вручив леди Мириам ларцы с драгоценностями, он зашел в столовую со шкатулкой для Колби.

— У нас почти не было времени узнать друг друга получше, — с сожалением заметила Колби. — Может быть, через несколько месяцев, когда семья вернется в Лондон, мы, как когда-то, сможем посещать магазины и галереи.

Лир беспокойно ходил по комнате. Это так не походило на его обычное, почти флегматичное поведение.

— Что-то не так, Джон? Что-то тревожит вас?

— Нет, ничего, — поспешно ответил он. — Я так рад, что вы с его светлостью счастливы, а Мэтью очень быстро идет на поправку. Даже этот странный человек Пирс говорит, что я не такой дурак, как он полагал.

Колби знала, что Джон Лир настоял на том, чтобы его включили в число участников охоты на Пэнэмана.

— Я уезжаю, Колби, — сказал он, садясь и беря ее за руку. — Лорд Нэвил был настолько добр, что рекомендовал меня своему другу в Америке, и я буду учиться бизнесу. У меня проявился интерес к деньгам.