– Простите, Пембрук, но я обещал Бруно быть его духовником, а заодно выслушать новости.

Стефан решительно пошел к двери, ведя меня за собой Когда мы остались наедине, он рассмеялся.

– Ты сказал это, чтобы избавить меня от Пембрука? – спросил он. – Или ты действительно совершил какое-нибудь преступление?

Я улыбнулся ему в ответ.

– Вы очень добры сир, что спасли меня от приветствий Пембрука, но я не могу использовать этот побег. Дважды я испытывал острое желание сознаться вам во всем и не выдержу третьего раза. – Я говорил это, улыбаясь, но заметил тень сомнения в глазах короля и поспешил рассеять это сомнение. – Я не совершил никакого преступления, я просто сдался желанию своей жены посетить ее старый дом, и мы провели неделю в Улле.

– И? – настаивал Стефан, ожидая 1еприятных известий.

– Это все, милорд. В этом я и хотел признаться. Я хотел, чтобы вы знали, что я был там. Мелюзина страстно любит свою родину, и должен признать что эта земля действительно очень красива, несмотря на то, что бедная. Я не заметил признаков недовольства среда людей, но мы не посещали местных джентльменов, а простые люди не заботятся ни о чем, кроме своих маленькю «ферм и рыбачьих лодок.

Брови короля поползли вверх.

– И тебе понадобилась полная конфиденциальность, чтобы сообщить мне это?

Я рассмеялся.

– Нет, милорд, но я хотел, чтобы вы это знали. А наедине хотел вам сообщить, что граф Честерский остановил меня во дворе и приказал доложить вам, что собирается завтра уезжать, и был бы очень признателен, если бы вы смогли уделить ему несколько минут сегодня вечером.

Гнев, который я увидел на лице короля, заставил меня добавить:

– Но если вы не хотите его видеть, то я могу пойти к нему завтра утром и сказать, что у меня не было времени передать вам его просьбу.

– Он не просил у меня разрешения уехать, – сказал Стефан.

Я вспомнил, как Честер сказал, что уезжает. Я думал, что он уже попросил у короля разрешение на отъезд, но, очевидно, он не чувствовал необходимости в этом. Кровь прилила мне к лицу. Я покраснел от гнева, догадавшись, что Честер использовал меня для того, чтобы утонченно оскорбить короля.

– Разрешите мне отнести ему послание, запрещающее его отъезд, – попросил я. – И вызвать его на дуэль, чтобы поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, если он откажется подчиниться.

Стефан пристально посмотрел на меня. Его глаза сверкали гневом, но потом он покачал головой и сказал:

– Это слишком опасно. Я сомневаюсь, что он примет вызов, но в любом случае я должен буду запретить дуэль. Никто не поверит, что я о ней не знал, а долг короля – сохранить мир между своими придворными. К тому же, Бруно, я вообще не имею понятия, зачем Честер приезжал во дворец. Он не участвовал в совете баронов для решения каких-нибудь проблем и не просил меня ни о чем, только, как обычно, жаловался на то, что Камберленд был незаконно отнят у его отца. Я не знаю, зачем он приезжал.

– Он приезжал, чтобы посмотреть, насколько обеднел двор после летних неприятностей, или для того, чтобы затеять новый заговор, – взбешенно предположил я.

Но мое резкое замечание произвело на Стефана обратное воздействие: гнев с его лица исчез; и я понял, что напомнил ему о переполненном дворе и бесчисленном числе дворян, которые сейчас виляют хвостом в надежде получить расположение и признание короля.

– Если он надеется увидеть меня слабым, то получит достойный ответ, – самодовольно произнес король. – Нет, я не буду отказывать ему. Иди, Бруно, и приведи его. Посмотрим, чего он хочет.

Я был еще зол, но понял, что благодаря этому происшествию я (не по своей воле) смягчил гнев короля. Стефан был практически бессилен против такого влиятельного и родовитого дворянина. Он не мог приказать схватить его и взять под стражу здесь, в Вестминстере, даже за открытий отказ подчиниться. Когда король собирал двор, действовал строгий обычай: все, кто приехал, могут в безопасности уехать после того, как король разрешит им. Это был хороший обычай. Если бы его не было, то лишь немногие нашли бы в себе мужество пожаловаться королю или ответить на вызов, даже по справедливой причине. А для менее родовитых рыцарей и баронов обычай включал разрешение на безопасный отъезд только в том случае, если с их стороны не будет оскорблений и отказа подчиниться. Менее влиятельный дворянин в любое время после роспуска двора мог быть схвачен и наказан, но такой могущественный, как граф Честер, после возвращения в свои земли становится слишком влиятельным, чтобы быть атакованным наемниками короля. Для того чтобы сражаться с графом Честерским, будет необходимо созывать армию баронов, а это, вероятно, вновь вызовет восстание, которое Стефан только что подавил.

Я быстро нашел Честера. Он стоял недалеко и краешком глаза наблюдал за дверью королевского кабинета. Я подозревал, что цель его просьбы состояла лишь в том, чтобы оскорбить короля своим отъездом без разрешения, но ошибался. Честер хотел что-то попросить у Стефана, однако он не выглядел довольным, когда я кивнул ему и сказал:

– Король сейчас примет вас, милорд.

Возможно, его недовольство объяснялось тем, что я употреблял обычные слова, которые говорил любому другому дворянину, а может быть мой тон был не таким, какого он ожидал.

Я почувствовал облегчение только тогда, когда Честер вошел в кабинет, Стефан, сидевший перед камином, посмотрел на него и сказал:

– Вы хотели получить разрешение уехать? Я вам предоставляю его.

Я не ожидал такого блистательного ответа, потому что король не был особенно склонен к быстрым решениям, и мне пришлось сдерживать себя, чтобы не рассмеяться. Гнев прошел. Я не мог видеть лицо Честера, но видел, как застыла его спина, и сбился ровный шаг. К тому времени когда я закрыл дверь и встал рядом с креслом короля, Честер учтиво поклонился и вновь выпрямился с едва заметной улыбкой на лице. Он покачал головой – неужели любы показать, что пришел не за разрешением? В таком случае он не готов к открытому вызову власти короля, потому что ничего не сказал об этом.

– У меня маленькая проблема с моим епископом по поводу выбора священника в поместье Ридли, – сообщил Честер, – и я думал, что с тех пор, как вы одобрили назначение Теобальда архиепископом Кентерберийским….

Граф продолжал говорить, но я больше его не слушал. Я онемел, оглох и ослеп от шока. Теобальд уже был выбран архиепископом Кентерберийским, и это уже было одобрено Стефаном?! Кто он, черт возьми, такой? Кто еще, кроме Генриха Винчестерского, мог быть выбран и одобрен Стефаном на пост архиепископа? Генрих был братом Стефана и он сделал больше, чем кто-либо, для того, чтобы Стефан взошел на трон.

Когда старый архиепископ умер вскоре после коронации Стефана, все считали, что новым станет Генрих Винчестерский. А поскольку он не был избран немедленно, некоторые стали говорить, что каноники Кентербери, ответственные за избрание архиепископа, противились воле короля, потому что интересы Генриха были слишком светские. Были и такие, кто утверждал, что король сам откладывал избрание архиепископа, потому что пока нет архиепископа, богатые доходы епархии поступают в королевскую казну. Я думал, что частично правы и те и другие, когда услышал, как король объявил, что ждет папского посла. Это была отличная причина, чтобы откладывать выборы, пока епархия не наполнит кошелек Стефана. К тому же послу легче повлиять на каноников Кентербери, а в этом случае Стефан мог быть уверен, что его брат станет архиепископом. Но чем бы ни была вызвана эта задержка, я думаю, никому не приходило в голову, что Генрих Винчестерский не будет избран архиепископом.

Спустя некоторое время шок прошел, уступив место грусти. Неужели Стефан оказался таким мелочным, что отказал своему брату из-за прошлогодней ссоры? Я не видел иной причины, по которой Стефан мог бы одобрить избрание другого человека, даже если он (я как-то это слышал) – выдающийся деятель церкви. Я, конечно, не мог оценивать достоинства епископа и знал, что Винчестер отнюдь не святой, но тем не менее он не хуже любого другого, кто занимал этот пост. Он не лентяй и не тупица. Он осторожен и умеет вести переговоры, что очень важно в управлении викарными епископами. Винчестер не был фанатичным верующим, но любил церковь и сделал бы все для гладких отношений между церковью и королем, а это бы пошло на пользу и церкви, и королю, и всему королевству.

Я не слушал, что говорил Честер, поэтому не знал была ли его просьба настоящей целью или только предлогом, чтобы прощупать почву для каких-то невысказанных им мыслей. И я винил себя за то, что не вник в суть дела. Возможно, будь я более бдительным, то уловил бы какой-нибудь намек. Впрочем, сомневаюсь в этом. Я не уверен, что Честер был опытным интриганом. Думаю, что мое высказанное в гневе мнение о том, что Честер приехал проверить силы короля, было близко к правде (как и все, сказанное в гневе), и он, возможно, решил, что должен умерить свои требования и жить в мире со Стефаном, а иначе придется вступить в борьбу без всякой уверенности в победе.

Удивительно, как годы службы приучают человека к тому, чтобы какая-то часть его сознания реагировала на приказы хозяина, независимо от того, как далеко витают его мысли. Поэтому я быстро отреагировал на просьбу короля. Мне бросилось в глаза, что Честер не выглядел разочарованным, а король был просто доволен. Они выпили по бокалу вина и сердечно попрощались перед тем, как мне было приказано открыть дверь и пригласить остальных в королевскую спальню.

Я не удивился, когда первым был приглашен Валеран де Мюлан, и вместе с его появлением в голову пришла новая мысль о причине, по которой Генрих Винчестерский не получил место архиепископа. Валеран ненавидел брата короля, но не из-за каких-нибудь личных счетов, а только из-за влияния на Стефана. Несомненно: получи Генрих место архиепископа, и его влияние значительно возрастет, потому что в этом случае он станет говорить с королем не от своего имени, а от имени церкви Англии. Внезапно я понял какое основное преимущество имел Теобальд, по мнению Валерана, – он не был Генрихом Винчестерским.