Если она и пыталась найти меня и злилась из-за моего отсутствия, то сразу же забыла об этом или отодвинула злость в сторону. Мне казалось, что она рада моему возвращению. Когда она увидела меня, ее темные глаза засветились. А вечером – и охотники, и те, кто был дома, – собрались в большом зале на тщательно приготовленную трапезу. На этой трапезе не было формальностей и старшинства. За исключением короля и королевы, сидевших на возвышении, все сидели там, где нашли свободные места, и брали еду прямо с подносов. Были принесены головы самых больших убитых на охоте вепрей. Одна была трофеем короля, а другая, даже большая, – моим. Мелюзина, сжав мою руку, улыбалась мне и, зардевшись от гордости, присоединилась к крикам одобрения. А затем спросила, не ранен ли я. Она отлично понимала, как нелегко охотится на диких кабанов, и ее забота о моей безопасности согрела мне сердце.

– У меня только ушибы, – ответил я. – Этот дьявол наступил на меня, пока я прикончил его.

– Я посмотрю на твои синяки позднее, – мягко сказала она.

Я чувствовал нечто среднее между облегчением и разочарованием. Я, конечно, не хотел, чтобы Мелюзина открыто при всем дворе демонстрировала свою заботу. Чужие взгляды всегда бросали меня в жар и вызывали желание спрятать лицо. Но если она заботилась обо мне, почему она не выразила большей тревоги или не попыталась увести меня отсюда, чтобы убедиться, что рана неопасная, как это делала Одрис. Я сказал правду: у меня действительно не было ран, кроме нескольких синяков, но ведь она этого не знала. Не раздумывая, я спросил об этом Мелюзину, и она рассмеялась.

– Потому что я не сужу о мужском здоровье по словам мужчин. Ты приехал и все время был на ногах, как только слез с коня. А еще у тебя отличный аппетит. Из всего этого следует, что с тобой все в порядке. Я обратила внимание на твой цвет лица и на то, как ты ходишь. Мне было только девять или десять лет, когда я начала заботиться о синяках и лечить раны моих братьев…

Ее голос задрожал и упал. Она закрыла глаза. Я взял ее руку, стараясь успокоить.

– Мелюзина, Мелюзина, не надо…

Она открыла глаза. Их блеск пропал, но слез не было.

– Ты можешь не бояться, что я опять разрыдаюсь. Мне очень жаль, если я была для тебя обузой в прошлый понедельник. Тебя это удивило, и…

– Ты не была обузой, – быстро сказал я, оборвав ее. – Не думай об этом. Расскажи лучше, что ты решила делать с Эдной и как ты поладила с фрейлинами королевы.

Мелюзина встряхнула головой, и ее полные губы задрожали, но она мне рассказала, что решила держать Эдну, пока не уедем, и использовать ее как оправдание тому, что она проводит почти все свое время в своей собственной спальне. Я думаю, она была раздражена мною за то, что я ее вынудил много говорить на людях, но мне пришлось еще больше расстроить ее, сказав, что мой план посещения Улля может быть пересмотрен королем или королевой и мне могут запретить везти ее в Камберленд. Я попытался успокоить ее, но было уже поздно: парад трофеев означал конец трапезы. Мелюзина еще не успела закончить свой рассказ, как пришли несколько человек, которые не были на охоте, поздравили меня и остались… поговорить с нею.

Мелюзина, конечно, знала, как доставить удовольствие мужчинам, как вызвать улыбки, как сделать так, чтобы каждый получил свою законную долю внимания. Я молчал больше, чем следовало. Мелюзина не однажды пыталась вовлечь меня в беседу, и я заметил, что мужчины смотрят на меня и улыбаются. Наверно, они потом хорошенько пропесочат меня и расскажут всем, что я ревновал. Быть может, это и странно, но я не ревновал.

Я был рад видеть, как глаза Мелюзины постепенно становились ярче по мере того, как беседа и внимание облегчали ее скорбь. Вероятно, я не ревнивец, но мне было совершенно ясно, что Мелюзина не флиртует с этими мужчинами. В ее манере разговаривать не было ничего, что пробуждает в мужчине страсть. Среди мужчин был один, который назвал Мелюзину красивой. Но даже тогда я подумал, что маловероятно, чтобы кто-нибудь из них был очарован. Я сам не чувствовал ничего, что вызывает желание, которое переполняло меня несколько дней назад в королевском зале, в нашей спальне или когда она приветствовала меня после моего приезда.

Я был удивлен ее умением вести беседу. Я еще не видел женщины, кроме королевы, способной так держать в руках группу мужчин. Но королева была старше и, когда хотела, могла одарить мужчин поистине материнской теплотой. Когда эта мысль пришла мне в голову, я сразу понял, как Мелюзина доставляла удовольствие без поощрения желания. Она была как… сестра. Я вспомнил ее отчаянный плач о своих потерях. Ну конечно, она отлично научилась вести себя как сестра. Ведь у нее было семь братьев. Но я также вспомнил, что реагировал на нее как на женщину, когда мы были наедине. Разговаривала ли она со мной по-другому? И если да, делала ли это намеренно?

Разговор перешел на другую тему, и я заставил себя вступить в беседу. Вскоре после того, как король и королева вышли из зала, я встал со скамейки и увлек Мелюзину от стола. Мы медленно продвигались к выходу. Я не спешил, но Ричард де Комвиль, чертовски умный и приятный собутыльник (теперь Одрис спасена от него), понял, что я делаю, когда наше продвижение затормозилось.

– Бруно, это очень тактичный намек, – сказал он, смеясь и привлекая внимание других к гостевому домику, находящемуся на другой стороне двора. – Но так или иначе, друзья мои, я боюсь, что нам дают понять, что мы лишние.

– Умница, – отпарировал я. – Я знаю, что могу рассчитывать на тебя. Джентльмены, Комвиль смотрит в корень, впрочем, как и всегда. Вы лишние. У меня сегодня ночью есть лучшая компания.

Мелюзина никак не прореагировала на это колкое замечание, но я понял: то, что я сказал, испугало ее. Чтобы отвести разговор от того, чего она боялась, и не повторять обещание не заниматься с ней любовью, я сказал первое, что пришло мне в голову. Я завел разговор о нашей поездке на север, но ничего не говорил об Улле, боясь, что это вновь вызовет ее скорбь. Я также опасался это обсуждать, чтобы наши планы не дошли до ушей короля и королевы. Пока я говорил, я видел, как она расслаблялась, и, когда я закончил говорить, она кивнула.

Я не дура, – коротко сказала она. – Сними свою одежду и дай мне осмотреть тебя.

Я изумленно смотрел на нее, связывая сказанное ею только с теми шутливыми замечаниями, которые я применил, чтобы избавиться от наших компаньонов. Я не мог поверить, что я ошибся в ее реакции на мои слова. Но ее мягкое и почти соблазнительное предложение пробудило во мне надежду, что она, несмотря на свой страх, хотела стать полностью моей женой. К счастью, я замер на момент: во мне боролась надежда и неверие. И Мелюзина вопросительно подняла голову.

– Я уже видела тебя обнаженным, – заметила она. – И тебе не стоит стесняться.

Что-то в ее голосе дало мне понять, что я неправильно ее понял. Мои мысли были заняты лишь возрастающим желанием, и я смог только спросить:

– Зачем ты хочешь осмотреть меня?

Мелюзина поворачивалась к двери, но мои слова остановили ее, она, нахмурившись, посмотрела на меня через плечо.

– Я хочу проверить, нуждаются ли твои синяки в лечении. Ты что, не помнишь? Я ведь сказала тебе, что осмотрю их потом.

Меня постигло глубокое разочарование, однако желание не покинуло меня. Потом я стал пытаться скрывать от Мелюзины то, что она возбуждает меня. Но в этот раз я решил, что лучше дать понять ей, что я хочу ее, а заодно показать, что я не раб своего желания. И я без лишних разговоров стал снимать с себя одежду. Мелюзина остановилась, глядя на меня, как будто забыла, что хотела отвернуться. Она продолжала хмуриться, но это выглядело так, как если бы она забыла изменить выражение своего лица. Когда я скинул одежду, она полностью повернулась ко мне, и я улыбнулся ей.

– Мои синяки не нуждаются в лечении, – сказал я мягко. – Но ты можешь осмотреть их, а также и любую часть моего тела.

Я увидел, что она опустила взгляд, и ее глаза расширились, а сама она отступила назад.

– Я не хочу притворяться, что не желаю тебя, Мелюзина, – продолжал я. – Но ты не должна бояться, что я изнасилую тебя. Я хозяин своим желаниям, а не они властвуют надо мной.

На какой-то момент воцарилась тишина. Потом Мелюзина с трудом сглотнула слюну и шагнула вперед.

– Тогда держи себя в руках, а я лучше тебя разберусь с твоими ранами.

– А это непросто, – шутливо запротестовал я и рассмеялся.

– Возможно, я не так выразилась, – твердо сказала Мелюзина. – Я мало понимаю в этих вещах.

Это еще больше рассмешило меня. А потом, подойдя достаточно близко, она положила руку на мои черно-синие ребра. Я чувствовал, как дрожали ее пальцы, но ее рука была теплой, а не холодной от страха. Ощупывая мои ребра, Мелюзина взглянула пару раз вниз. Этого было достаточно, чтобы поддерживать во мне желание и соблазнить меня на дальнейшие действия. Я наклонился и поцеловал ее в переносицу – единственное место, которое смог достать, так как ее голова была наклонена. Мелюзина отскочила назад, как испуганная лань.

– Ты обещал… – выдохнула она, и голос у нее дрожал больше, чем пальцы.

– Я обещал не заставлять тебя, – ответил я. – Но никогда не говорил, что не буду пытаться пробудить в тебе желание. И не надо смотреть на меня, как будто я угрожаю тебе пыткой.

Страх на ее лице сменился гневом.

– Я не боюсь боли, – сказала она почти спокойно, но потом ее голос опять задрожал. – Я согласилась на перемирие, а не на настоящий брак.

– Я не думаю, что причиню тебе боль, если у тебя будет желание. В худшем случае лишь только легкую боль и ненадолго. А насчет нашего брака, то хочешь ты того или нет, но мы женаты, – напомнил я. – Мы действительно муж и жена. К добру это или нет, но я твой муж. И я предпочитаю, чтобы это было к лучшему для нас обоих.

Она снова с трудом перевела дыхание.

– Наши занятия любовью могут быть лучше только для тебя. Я не думаю, что это будет лучше для меня.