Мне кажется, Стефан надеялся, что сдача Эксетера положит конец всякому дальнейшему сопротивлению и позволит ему укрепить власть над своими баронами. Лорд Эксетерский Бриан де Редверс был одним из немногих, кто не пришел присягнуть на верность и не засвидетельствовал своего почтения королю на королевском приеме в честь Великой Пасхи в 1136 году. Хотя Стефан любезно простил всех, кто не пришел на его коронацию в декабре 1135 года, он ясно дал понять: он ждет, что все посетят его на Пасху. В конце концов даже Роберт Глостерский, единокровный брат императрицы Матильды, отдал должное королю. После приказа Стефана Редверсу сдать королевскую крепость при Эксетере Редверс предложил-таки королю свою присягу, но тут уже отказался Стефан. Он был доволен, что появился человек, сопротивление которого сломлено, и это будет хорошим уроком для других.

Сейчас, спустя столько лет, бессмысленно описывать ошибки и просчеты, сделанные под Эксетером. Я должен только сказать, что под влиянием Роберта Глостерского король Стефан предложил Редверсу слишком уж великодушные условия сдачи крепости. Это послужило поводом к серьезной ссоре между Стефаном и его братом, епископом Винчерским, во время которой епископ нанес Стефану оскорбление, которое тот никогда не простит: он сказал, что Стефан оказался, как и его отец, трусом. Вдобавок, мне кажется, тот факт, что король побоялся обидеть Глостера, навел Вильяма Ипрского на мысль раз и навсегда избавиться от лорда Роберта. Поэтому произошло ипрское покушение на Глостера, которое в конечном счете и привело к утрате Нормандии.

Я уверен, что король считал именно Вильяма Ипрского виновным в провале нашего похода в Нормандию. К тому же Валеран де Мюлан постоянно напоминал королю об оскорблении, нанесенном лордом Винчестером. Мне не нравилось, что Валеран имел такое влияние на короля. Он был прекрасным воином, но я не мог забыть, как он предал короля Генриха. Кроме того, он был слишком честолюбивым и слишком заботился о своей собственной выгоде. Я знаю, что большинство из тех, кто окружил короля, думали в первую очередь о своих собственных интересах, и меня, к моему стыду, можно было тоже обвинить в этом, но Валеран был еще и недальновидным и надменным, и это делало его советы просто опасными. Я думаю однако, что именно Валеран убедил Стефана вернуться в Англию для подготовки к защите северных графств от нового вторжения скоттов. Скорее всего, он догадался, что сам король не нашел бы на это время, и захотел разбить скоттов, чтобы возвысить себя еще больше в глазах Стефана.

Король назначил регентшей королеву Мод, но Валеран, будучи невысокого мнения о женщинах, видимо, посчитал (вот уж что мне никогда бы не пришло в голову), что Роджер, епископ Солсберийский, королевский верховный судья, и другие государственные лица будут игнорировать ее и придерживать решение всех дел, за которые они сами не отважились бы браться, до королевского возвращения. Лорд Солсбери вполне мог управлять страной, так как он был регентом при короле Генрихе, но Стефан никогда особо не доверял ему (я полагаю, из-за того, что епископ был все-таки человеком Генриха и, более того, даже опасался, что Солсбери скрывает свои симпатии к Матильде. Игнорирование Мод, которое шло со стороны Солсбери проста оттого, что он был очень занят, раздражало короля.

Все мои симпатии принадлежали Стефану. Но я чувствовал, что его решение не идти дальше границ Вестминстера было ошибкой: следовало двинуться на север, чтобы встретить наступление короля Дэвида.

Ничего плохого не было в том, что Солсбери настоятельно требовал, чтобы Стефан занимался всеми государственными делами – актами, законами, займами, но это отнимало у короля много времени. Поэтому когда Валеран отправил королевскую пехоту на запад в Камбрию и вытеснил скоттов на восток, в руки нортумбрийских баронов, очень не любивших шотландцев, король не смог, как намеревался, последовать за ним через несколько дней с конным войском. Прошло почти три недели, пока мы двинулись в путь.

К счастью, мы не очень-то понадобились как военная сила. Быстрое продвижение войска Валерана через земли Камбрии предупреждало любое наступление или сопротивление в этом графстве. Когда мы встретили армию Валерана в южной – Шотландии, мы узнали, что он освободил Уорк из осады, и обнаружили среди убитых и заключенных в тюрьмах много людей из Камбрии. Для Стефана это было последней каплей. Служба этих людей Дэвиду против него, Стефана, после присяги, данной ему в 1136 году, сделала их явными бунтовщиками. Этого королю было более чем Достаточно, чтобы лишить их (или их наследников, в случае если сами бунтовщики погибнут в бою) владений и раздать эти земли своим верным слугам.

Итак, мы повернули на запад, вновь опустошая северную Шотландию. Все это уже почти изгладилось из памяти. Я понимаю, зачем сжигались деревни и забирались запасы еды и скот, но я не мог спокойно смотреть на мучения бедных простых людей, когда разрушали их дома, когда насиловали женщин и уводили детей. Я знал также, что впереди их ждали еще большие страдания: гибель от голода, холода и боязней в суровые зимние месяцы. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда мы повернули на юг, назад в Камбрию. Здесь мы продвигались медленно, и Стефан запретил беспричинное уничтожение. Он хотел посетить каждую крепость, каждое большое поместье и потребовать от всех, кто не примкнул к Дэвиду, повторения присяги и клятвы верности ему, Стефану, данных в 1136 году. От сторонников тех, кто был убит или взят в плен при вооруженной осаде Уорка, король требовал полного повиновения. Он оставлял им лишь жизнь, одежду, что была на них, и их оружие и отправлял в изгнание. Эти суровые условия охотно принимались: на долю теперь уже беспомощных мятежников гораздо чаще выпадали испытания и пострашнее. Армия короля оставалась многочисленной. Никакая крепость, никакое поместье не имело ни малейшей надежды противостоять ей, и поэтому все они сдавались сразу без боя, кроме одной-единственной крепости, которая и была взята приступом.

Как я ни напрягаюсь, я не могу припомнить ничего примечательного при взятии поместья Улль. О, я, конечно, помню, что Стефан назначил меня руководить штурмом. Стефан был исключительным воином. Это было очень здорово – сражаться рядом с ним. Еще в Нормандии король взял две небольшие крепости, и я тогда получил от него несколько комплиментов насчет моей силы и мастерства. После того как король и я, оказавшись почти полностью изолированными от нашего отряда и, попав в окружение во дворе второй башни отбивались вдвоем, чтобы не оказаться в плену, Стефан сказал мне что-то насчет титулования меня рыцарскими званием. Но, кажется, тут он не забыл и мое мастерство и, обойдя вниманием своих более знатных лордов, назвал командующим атакой меня. Никто не возразил. От легкой победы всегда получаешь мало удовольствия, и сама награда как-то теряет ценность. К тому же не похоже было, чтобы Улль оказался богатой добычей. Да и в любом случае, поскольку присутствовал сам король добыча предназначалась ему для раздела. Так или иначе, мое назначение не послужило поводом ни для чьей зависти. Нет нужды вспоминать все подробно. Все, что я помню, – это мое удивление людям Улля, которые пытались сопротивляться. Их было слишком мало, чтобы защитить это поместье. Во время первого же штурма мы взяли стены крепости, и я не могу вспомнить, чтобы хотя бы один солдат короля получил ранение большее, чем синяк. Затем я приказал открыть ворота для торжественного въезда Стефана. Внутри не было никакого замка. Строения поместья предназначались только для проживания, а не для защиты, поэтому я и не беспокоился о безопасности короля. И все же после того, как тараном вышибли дверь, я вскочил в главный зал первым. Внутри не оказалось ни одного мужчины. Я увидел только группу причитающих женщин, прильнувших к одной, которая, казалось, настолько оцепенела от ужаса, что не могла и плакать. Я покинул поместье еще поспешнее, чем туда въезжал и думал тогда, что это конец истории, но не тут-то было. Через восемь месяцев король приказал мне жениться на леди Мелюзине Улльской.

ГЛАВА 4

Мелюзина

Так как для всех нас, за исключением бедняжки Милдред жизнь была спокойной и приятной, то новости о смерти короля Генриха в Нормандии, привезенные сэром Джеральдом Эфингом из его путешествия в Карлайл, явились для настоящим потрясением. Король Генрих умер первого декабря. Не прошло и двух недель, как его племянник Стефан Блуазский прибыл в Лондон. Лондонцы провозгласили его королем. А его брат Генрих, епископ Винчестерский, убедил Роджера, епископа Солсберийского юстициария Англии, признать Стефана монархом. Все это, по рассуждению сэра Джеральда, могло быть и не столь важно, но Солсбери и Винчестер, объединившись, уговорили Вильяма Пон-дель-Арша передать в руки Стефана королевскую сокровищницу. Теперь у Стефана появились средства оплатить наемную армию, которую его жена двинула морем из Фландрии. Архиепископ Кентерберийский, по согласию с епископом Лондонским, не колеблясь более, двадцать второго декабря короновал Стефана в Вестминстере. Папа стоял, раскрыв рот, как пойманная рыба, и не отрываясь смотрел на сэра Джеральда. Магнус, помедлив мгновение, пожал плечами.

– Что ж, все к лучшему, – сказал он равнодушно, – значит, Матильда не будет королевой.

Папа обратил на него удивленный взгляд.

– Но Стефан поклялся! – воскликнул он. – Он спорил за право присягнуть Матильде раньше Роберта Глостерского и добился этого.

Магнус был самым умным из моих братьев, но отнюдь не самым покладистым. Мне не всегда удавалось провести его. Нередко я оставалась в недоумении: действительно ли он одурачен мной или уступил мне только потому, что то, чего я хотела, соответствовало каким-то его личным целям. Магнус вновь пожал плечами и улыбнулся.

– Это очень разумно с его стороны. Теперь, когда Стефан защищен величественным согласием трех епископов и одного архиепископа, вряд ли кто-нибудь посмеет волноваться о нарушении той клятвы. Не так уж плохо иметь умного короля.