Одиночество начало ее тяготить. Ах, если бы хоть кто-нибудь заглянул к ней, с кем можно было бы поговорить! Это пусть и ненадолго, но все же отвлекло бы ее от мрачных раздумий.

Тут в дверь негромко постучали.

— Войдите! — радостно отозвалась Серенити.

В дверях показался Морган. За ним по пятам следовал поваренок Корт. Мальчик поставил на стол блюдо, прикрытое крышкой, и с поклоном удалился.

— Капитан, что у вас за привычка всегда появляться передо мной вымокшим до нитки?

Он пробормотал что-то неразборчивое и, стягивая с себя мокрый камзол, извиняющимся тоном произнес:

— Кок не решился развести огонь, поэтому вам придется удовольствоваться холодным ужином.

Серенити так проголодалась, что с аппетитом съела бы даже кусок сапожной кожи. Поспешно сняв с блюда крышку, она увидела на тарелке нечто и впрямь походившее на подметку сапога. Во всяком случае, при взгляде на сухую пластину коричневого цвета никакое иное сравнение просто не пришло ей в голову. Хотя, если присмотреться…

— Прекрасно! — с деланной веселостью воскликнула она. — Древесная кора. Мое любимое блюдо.

Морган осуждающе хмыкнул:

— К вашему сведению, это сушеная говядина с луком. Попробуйте. .

Вынув из сундука сухую одежду, он вышел из каюты и через несколько минут вернулся с узлом влажного платья в руке.

— Можете повесить это вон там. — Она кивнула на веревку, которую незадолго до этого растянула между спинкой койки и подоконником. Моток тонкой прочной бечевки, найденный ею в сундуке, оказался весьма кстати. На веревке покачивалась сырая одежда Моргана, которую он с помощью Серенити снял с себя в прошлый визит.

Она была готова к тому, что он сделает ей замечание, не одобрив ее инициативу. Но он молча развесил одежду, которую принес, и задержал взгляд на веревке, тесно увешанной мокрым платьем.

Свои рубаху, жилет и панталоны он узнал сразу. Но кроме них здесь были и вещи Серенити.

В том числе такие, при взгляде на которые он всеми фибрами души вновь ощутил ее присутствие. Он живо себе представил те соблазнительные участки ее тела, которые еще так недавно были облачены в эти предметы туалета. Воображение рисовало ему картины одну соблазнительнее другой.

— Решили устроить небольшую стирку? — хрипло спросил он.

— Ну вы же сами меня предупредили, что на корабле пресную воду надо экономить. Вот я и решила воспользоваться тем, что недавний дождь доставил ее нам в изобилии.

Рука его невольно потянулась к ее нижней сорочке. Коснувшись нежной ткани, он невольно представил себе, что это ее кожа. Тело его немедленно на это отреагировало. Но он не мог себе позволить оставаться здесь, погружаясь в сладостные мечтания. Ему следовало подняться наверх, снова отдать себя во власть дождя и стихавшего шторма.

«Еще одна такая вылазка, и я покойник, — подумал он, содрогаясь. — Но, оставаясь здесь, с ней, я подвергаюсь не меньшей опасности. Рискую умереть от разрыва сердца, находясь в такой близости от нее, от всех этих дразнящих воображение вещиц, которые красуются на веревке посреди каюты».

Стиснув зубы, он повернулся спиной к бельевой веревке, но это ни от чего его не спасло: перед его восхищенным взором предстала Серенити с распущенными волосами, которые она зачесала назад, и они каштановой волной, которую отблески огня покрыли причудливым струящимся узором разноцветных искр, окутали ее узкие плечи.

Она неторопливо расставила на столе приборы, и Морган, следивший за ее движениями, поймал себя на мысли, как замечательно было бы всегда, всякий день видеть ее вот такой, сидеть с ней за одним столом, делить с ней радости и горе…

Она тем временем налила им обоим по кружке молока из жестяного кувшина. И не высказала никаких колкостей по поводу его выбора напитка. А ведь даже добряк Барни порой не мог удержаться от язвительных замечаний на этот счет.

Но нет. Он, похоже, поторопился с выводом, потому что в этот самый миг она спросила:

— А откуда на «Тритоне» взялось молоко? Морган, откашлявшись, придвинул ей стул.

— У нас на борту есть корова. Она сделала большие глаза:

— Не может быть!

— В это трудно поверить, и тем не менее я вам сказал чистую правду. Идея принадлежит коку. Он считает, что Корту, который еще продолжает расти, свежее молоко просто необходимо.

Серенити весело улыбнулась:

— И где же вы ее держите?

— Под палубой. Вместе с остальной живностью.

Она подняла кружку обеими руками и с наслаждением отпила из нее.

— Очень рада, что кок на этом настоял. Люблю свежее молоко. Отерев губы, она придвинула к себе тарелку.

Морган сел напротив нее и принялся наблюдать, как она, вооружившись ножом и вилкой, с немалыми усилиями отрезала маленький кусочек от ломтя сушеного мяса.

Запястье ее изогнулось с непередаваемой грацией, и вот уже вилка очутилась у губ, и кусочек был отправлен в рот. На мгновение перед ним мелькнули ровные белые зубы, и губы сомкнулись, легонько сжав зубцы вилки, которые она медленно извлекала, подталкивая кончиком языка, — он показался изо рта всего на миг, чтобы подобрать капельку соуса с нижней губы, и немедленно спрятался.

Никогда прежде Моргану не приходило в голову, что процесс принятия пищи может быть таким волнующим зрелищем. Но сейчас всякое ее движение, каждая улыбка были для него сродни утонченной пытке.

— Простите, боюсь, для вас это блюдо не вполне съедобно, — сказал он, только чтобы нарушить молчание.

— Да нет, что вы, мне нравится. Это гораздо вкуснее, чем мясные ежики, которые как-то раз приготовила мне Онор. Знаете, они напоминали настоящих ежей не только видом, но и вкусом. Кажется, я до сих пор… — Она поймала на себе его остановившийся взгляд и встревожено спросила: — Что-то не так?

«Если ты еще раз проведешь кончиком языка по губам, я за себя не ручаюсь…»

— Нет-нет, — сказал он вслух. — Просто я задумался. Извините.

— Быть может, я невольно вас чем-то обидела, капитан?

— Да нет, я же сказал, все в порядке, — хмуро буркнул он. Она растерянно захлопала глазами, и он почувствовал себя последним грубияном. — Простите. Вы же знаете, день у меня выдался не из легких.

Она с улыбкой кивнула. Это объяснение показалось ей убедительным.

— Послушайте, я тут подумала, что мне не следует оставаться в вашей каюте. Для любого человека, тем более для мужчины, его собственная территория так много значит, а вам и без того нелегко, как вы сами только что…

— Для мужчины много значит его что? — перебил он ее с коротким смешком.

Она пожала плечами:

— Территория. Разве я неясно выразилась? Мои отец и брат просто из себя выходят, если кто-то вторгается в их личные покои. Не сомневаюсь, вы точно так же относитесь к этой каюте, и с моей стороны было бы верхом бесцеремонности долго здесь торчать.

Морган нервно поерзал на стуле. Вот ведь сказала так сказала! Ей невдомек, что некий фрагмент его организма, реагируя на ее близость, мучительно восстал и уже довольно долго торчал, выпячиваясь красноречивым бугорком под плотной тканью панталон.

— И где же вы рассчитываете поместиться?

— В каком-нибудь из гамаков. Ведь у вас на корабле их немало, верно?

— А приходилось ли вам, мисс Джеймс, хоть раз спать в гамаке?

— По правде говоря, нет. Но я уверена, что привыкну.

— Спать в гамаке могут только мужчины, мисс Джеймс. Для женщины это неподходящее ложе, уверяю вас.

На Серенити эти слова подействовали, как красная тряпка на быка. Ей стало трудно дышать.

— Почему же это, капитан Дрейк, мы, женщины, даже и в этом не смеем тягаться с вами, мужчинами? Почему?

Лицо его было непроницаемо. Он явно не желал давать ей пояснений.

Ей живо вспомнился отец, при каждом удобном случае заявлявший: «Потому что я так сказал, и пока ты живешь в моем доме, изволь…»

— Неподходящее это ложе для женщин, — повторил Морган.

Она отложила вилку в сторону и смерила его уничижительным взглядом:

— Кто это сказал?

— Все так считают.

— Все? — повторила она, щурясь. — А вот я придерживаюсь иного мнения. Значит, уже не все, верно?

Лицо его приняло в точности такое выражение, какое она не раз подмечала у отца, когда тому казалось, что она не желает понять очевидного.

— И где только вы набрались таких идей? — помолчав, спросил он.

— Нигде, капитан Дрейк. Мои идеи родятся в моей собственной голове.

— Рад это слышать, — сопя, произнес он. — А то я уж было испугался, что подобные взгляды широко распространились среди дам из хорошего общества.

Серенити вскинула голову с видом оскорбленного достоинства.

— Вы отчасти правы в своих опасениях: я далеко не единственная из женщин, кто смотрит на вещи широко и непредвзято. Скажите, знакомы ли вы с трудами Мэри Астелл?

— Никогда о ней не слышал.

— А о леди Мэри Уортли Монтегю?

Это имя было ему знакомо. Да и кто из людей света не знал о ее деяниях?

— И что же насчет этой леди? Лицо ее просветлело.

— Вы наверняка осведомлены о ее взглядах на роль женщины в обществе. Она считает, и я с ней в этом полностью солидарна, что мы не какие-то глупые гусыни, у которых в жизни может быть только одно предназначение.

— Глупые кто?

— Гусыни, — терпеливо повторила она. — Мы, женщины, на многое способны, капитан Дрейк. И пример леди Мэри — яркое тому подтверждение.

— Вы, быть может, не в курсе, мисс Джеймс, — снисходительно проговорил он, — но этот мир создан мужчинами и для мужчин. Женщин надлежит защищать от его жестокости.

Серенити нервно вскочила на ноги и бросила на него убийственный взгляд:

— Я скажу вам, капитан Дрейк, от чего нас следует защитить в первую очередь! От идей, подобных тем, какие вы исповедуете. От мужчин, которые считают нас всего лишь милым дополнением к собственной жизни или объектом веселой охоты. — Подбоченившись и гордо выпятив подбородок, она продолжила: — Придет день, и женщины займут в обществе то место, на которое они давно вправе рассчитывать. И смею вас заверить, что место это — не детская и не кухня!