А так, я прекрасно имитировала статую, пока Матвей надвигался. Он был спокоен, и это означало, что он был в бешенстве.


Глава № 26


Матвей сел на стол Савельева, практически скрыв его от меня. Или меня от него? В любом случае, ни Савельев, ни я не возразили.

Когда он вошел, и я увидела серые льдинки вместо глаз, думала, что не просто ударит — растопчет на месте, и, несмотря на внутреннюю браваду, сжалась. Хотя я и подключила игру жалюзи, и закрыла свой страх за ними, Матвей заметил.

— Сядь, — приказал жестко.

Я села. Он держал паузу несколько минут, то ли выжидая пока я успокоюсь и смогу снова дышать, то ли применяя ко мне одну из своих заморочек. Я тоже молчала: спешить некуда, а болтать ради болтать не было настроения.

К тому же, если верить Матвею, любой проигрыш сулит победу в будущем, если сделать правильные выводы.

Несколько выводов за сегодняшний день я уже сделала: не верь, не бойся, не проси. Чей-то девиз, если не ошибаюсь.

— Тебе не кажется, что слишком дешево меня продала? — Вопрос в лоб и язвительная ухмылка. — С учетом того, что между нами было, и как искренне ты говорила о любви…

Я вспыхнула. Да, говорила. Да, искренне. И хотела бы соврать, что прошло, но одумалась: начни сейчас отрицать — не поверит.

— Ты — соучредитель «Олимпик-найс»?

— И что? — Он развел руками. — Неужели так плохо?

— Отчего же? Довольно мило. Очередная услужливая Машенька за дверью и все такое, но тебе не кажется, что пытаться подложить меня под своего компаньона — это более чем дешево? Это мерзко. Особенно после тех слов, что я тебе говорила?

Матвей напрягся, долго всматривался в меня, отвел взгляд в сторону и раздраженно бросил:

— Прохор, выйди!

Савельев, не задавая вопросов, ретировался. Не было сомнений, кто из двух учредителей самый главный.

— Он к тебе приставал?

— Тебе не все равно?

Матвей встал со стола, сделал шаг в мою сторону, склонился, взял за подбородок, заставив смотреть в глаза.

— Он к тебе приставал?

Голос так же спокоен. Значит, так же в бешенстве, но мне больше не было страшно. Навалились усталость, извечный русский пофигизм и уверенность, что Матвей не причинит боли. Разве что вывернет наизнанку, плюнет в очередной раз в душу, а так — нет.

Я убрала его руку.

— Попытался, — буркнула недовольно.

— И?

— В цене не сошлись.

Матвей хмыкнул, отошел, щелкнул чайником, сделал два кофе, одну из чашек поставил передо мной. В горле пересохло, но пить кофе я не хотела, сидеть напротив него и видеть серебряный лед не хотела.

— Что ты планируешь со мной делать?

— А что ты, думаешь, я с тобой сделаю?

— Ты не в Одессе, — я отвернулась. Привычка отвечать вопросом на вопрос раздражала, хотя именно от меня Матвей ее перенял.

— Ты тоже.

И платить той же монетой — моя привычка. И сам он — тоже моя привычка.

— Я не раз говорил тебе, чтобы не слушала сплетни. В девяноста случаях из ста в них есть доля правды, но остаются еще десять процентов. Хочешь узнать, что могут включить в себя десять процентов?

Я пожала плечами. У меня был выбор?

— Я спал с тобой не потому, что ты была беременна. Моя предыдущая помощница забеременела не от меня. У меня встает не только на беременных, но уже более полугода… только на тебя.

Я одернула пальцы от чашки. В кабинете стало невыносимо жарко.

— Алла, — продолжил Матвей, — сестра генерального «Пазл-мир», как ты уже поняла. Я устроился в компанию обычным грузчиком и вряд ли бы когда-либо дорос до заместителя генерального, если бы не этот брак. Алла хотела детей, я — карьеру. Я бросил ее не потому, что она после родов располнела — Алла всегда была такой, как ты ее видела. Трое детей — это все, на что я оказался способен с ней. Это была сделка.

— Дети для тебя — сделка?

— У мужчин не бывает материнского инстинкта.

— А как насчет отцовского?

— Возможно. Когда-нибудь. От любимой женщины.

Я посмотрела на него. Лед в глазах растаял. Температура в кабинете поднялась еще на несколько градусов.

— Когда я встретил тебя… Помнишь?

Я кивнула. Помнила, словно увиделись только вчера. Матвей застал меня в коридоре с чашкой кофе…

— Нет, — он оборвал поток воспоминаний, — не то. Я сказал…

И я вспомнила. Мне стало еще более душно и желание вырваться на свободу усилилось: глотнуть свежего воздуха, вытрясти из головы эти нелепые предположения…

— Ты сказал… что иногда так бывает, что видишь человека минуту, и понимаешь… слишком многое…

— Даже то, о чем не думал, — добавил Матвей. — Меня тянуло к тебе с первой минуты, разве ты не чувствовала? Я мотался в командировки только для того, чтобы еще раз тебя увидеть. Когда подвернулась возможность, увез тебя в Киев.

— Когда меня выписали из больницы, ты уехал в Днепропетровск, — не смогла удержаться от шпильки.

— Когда ты сказала, что беременна, я все равно решил, что не отпущу тебя.

— Когда я спросила, кто я тебе, ты сказал, что сотрудник и просто любовница.

— Любовница… — он запнулся. — От слова любовь.

— Да, конечно, и Леонид Михалыч и твой партнер, которые предлагали перепихнуться, все это от большой и чистой…

Я оборвала себя на полуслове.

Любовница от слова любовь…

— Ты просто играл со мной. Тебе было интересно воспитать послушного помощника, который…

— Послушного! — возмутился Матвей и взорвался смехом. — Сначала скандал с офис-менеджером, которая работала в компании с момента основания — Машеньку пришлось уволить. Потом Ирину окатила холодной водой и не более чем через пол часа — Оксану. Обеим пришлось выписать премию, так как они долго и протяжно ныли об испорченных шикарных укладках! Послушного! Не смеши мои тапки!

И снова мое выражение. Я начала злиться.

— Иными словами…

— Иными словами, я люблю тебя.

— Я не верю.

Матвей встал, подошел к двери, распахнул ее, вернулся в кресло и сказал фразу, которую я сотни раз прокручивала в голове, расставшись с Артемом:

— Ты можешь идти, если хочешь.

«Если любишь — отпусти, если оно твое, то обязательно вернется, если нет — то никогда твоим и не было».

Матвей не сказал этих слов вслух — они были между строк, но мне казалось, он врет, и это очередная ловушка.

— Ты знал, что я это сделаю, правда, что украду базу? Точнее, ты ждал и сделал все, чтобы я это сделала. Зачем?

Он на секунду опустил взгляд. Хотелось, чтобы Матвей опроверг, чтобы сказал: «Глупая!», чтобы встал с этого кресла и просто обнял, хотелось обнять его, настоящего, а не услышать уклончивый и нелепый ответ:

— Теперь ты многое сможешь. Ты — настоящий боец, не заметила?

Я поднялась, сделала шаг, обернулась.

— В первую очередь, я — женщина.

И громко хлопнула дверью, хотя легче не стало. Быстрый сбор вещей, такси, Бориспольский аэропорт, билет Киев — Одесса в один конец, мой звонок Женьке.

— Да, конечно, — говорит он, — давай увидимся. Адрес помнишь?

— Говорят, ты женился.

— Говорят, ты беременна.

— Врут, — отвечаю я.

— Врут, — повторяет он.

Мы встречаемся. Вино, долгие разговоры, сигарета — одна на двоих. Будто не было расставания. Еще бокал и я думаю, может, и не было?

Его губы приближаются к моим, и я спрашиваю первое, что приходит в голову:

— Как жена Артема?

— В психушке, — пожимает плечами, — моталась где-то на последних сроках беременности, а когда вернулась… Ребенок родился мертвым. Это ее подкосило. Она кричала в истерике, что согрешила, потом — что кого-то убила, потом бросилась с воплями на маму Атема, сказала, что она ее подучила… В общем, там тьма.

Я вздрогнула. Значит, не показалось. В подъезде, действительно, была пассия Артема. Пришла по совету его мамы… Бред сумасшедшей? Возможно, но я ей поверила.

— Как Артем?

— Так же сидит на наркотиках, но это все скучно.

— Ты давно его видел?

— Его все давно видели. Он практически не появляется дома после всего, что случилось. Забудь. Это в прошлом и скучно.

Он прижимает меня спиной, теплое дыхание на шее…

— Мне кажется, я ждал тебя вечность, — врет.

— У меня тоже такое чувство, — и я вру.

Губы от шеи перемещаются к уху — мне жарко и холодно, чуть противно… С чего бы? Ведь раньше… Память вспышками показывает Матвея. Вот он в Одессе, сидит рядом, разбирает вместе со мной накладные, вызывает такси, чтобы я не шла ночью одна мимо кладбища… Вот мы стоим у ресторана в Киеве, на корпоративе, и он внушает мне, что я не в его вкусе, при этом мне кажется — лжет, и ужасно хочется, чтобы лгал…

Иногда так бывает, что встречаешь человека, и понимаешь…

А вот мы едем с ним в Киев, и он заботливо накрывает меня пледом…

Любовница — от слова любовь…

Господи, что я делаю?

— Извини, я… — отстраняюсь от Женьки. Иду к двери.

— Останься.

— Уже поздно, меня ждут, — снова вру.

Выхожу без зонта в дождь, и думаю, может, действительно, ждут? Хочу верить. Но капли холодные, я успокаиваюсь, жар спадает, напоминает о себе безнадега:

— Думаешь, все так просто? А как же его жена и дети? И ты всегда будешь только после работы.

— Заткнись! — плещется болью отчаяние.

— Попробуй, — вступает надежда.

— Слабо? — просыпается язвительность.

Да, слабо. В конце концов, я не воин, а женщина. И тут же, как женщина, позволяю себе передумать, и бой начинаю. Со страхами, недоверием, ожиданием очередного предательства… Подумаешь, выпущу на свободу своих монстров — малая толика разнообразия в пресноте мира.