Приди же к любимому, в любви утонувшему.

Не думай, что жить могу, когда ты сурова так,

И дух мой с любимыми покинуть готов меня.

Юноша свернул письмо и отдал его старухе, прося: «Не взыщи с меня, я утомил тебя без пользы», — а потом велел Азизу дать старухе тысячу динаров и молвил: «О матушка, за этим письмом последует или полное сближение, или полный разрыв». Она же ответила: «О дитя мое, я хочу для тебя только добра и желаю, чтобы Ситт Дунья была у тебя, ибо ты месяц, сияющий ярким светом, а она — восходящее солнце. Если я не соединю вас, нет пользы от моей жизни! Я провела жизнь в коварстве и обмане и достигла девяноста лет. Так неужели же не хватит у меня сил свести двоих для запретного дела?».

И с этими словами старуха попрощалась, успокоив его сердце, и ушла к Ситт Дунье, а листок спрятала в волосах. Усевшись подле нее, она почесала голову и сказала: «О госпожа, может быть, ты поищешь у меня в волосах, я давно не ходила в баню». И Ситт Дунья обнажила руки до локтей, распустила волосы старухи и принялась искать у нее в голове. Тогда листок выпал из ее волос, Ситт Дунья увидела его и спросила: «Что это за листок?». И старуха ответила: «Наверное, когда я сидела в лавке того купца, эта бумажка прицепилась ко мне. Дай мне ее, я отнесу ему. Может быть, там счет, который ему нужен».

Царевна развернула листок, прочла его и поняла его содержание, а потом сказала старухе: «Это хитрость из твоих хитростей. Если бы ты не была моей воспитательницей, я бы сейчас ударила тебя! Аллах наслал на меня этого купца, и всё, что со мной случилось, из твоей головы. Не знаю, из каких земель он пришел к нам, но никто, кроме него, не может отважиться на такое. Боюсь, что мое дело раскроется, тем более что это человек не моей породы и не ровня мне».

Тогда старуха приблизилась к ней и сказала: «Никто не может говорить такие слова, как в этом письме, из страха перед твоей яростью и уважения к твоему отцу. Не будет беды, если ты ему ответишь». «О нянюшка, — воскликнула царевна, — как осмелился этот сатана на такие речи, не боясь ярости султана? Не знаю, что с ним делать: если я прикажу его убить — это будет несправедливо, а если оставлю его в живых — он сделается еще более дерзким». «Напиши ему письмо. Может быть, он отступится», — посоветовала старуха. И тогда царевна потребовала листок бумаги, чернильницу и калам и написала такие стихи:

Продлился упреков ряд, и дурь тебя гонит,

И долго ль рукой своей в стихах запрещать мне?

Запреты желание твое лишь усилили,

И будешь доволен ты, коль тайну я скрою.

Скрывай же любовь свою, открыть не дерзай ее,

А слово промолвишь ты, я слушать не буду.

И если вернешься ты ко прежним речам своим,

То птица-разлучница найдет тебя с криком.

И смерть к тебе ринется уж скоро, жестокая;

Приют под землей тогда найдешь ты навеки.

И близких оставил ты, обманутый, в горести,

В разлуке с тобой они весь век свой проплачут.

Потом она свернула письмо и отдала его старухе, а та взяла, пошла к Тадж-аль-Мулуку и отдала ему.

Юноша прочитал письмо и понял, что у царевны жестокое сердце и что никогда не достигнет ее. И он пожаловался на это визирю и потребовал от него хорошего плана, а визирь тогда сказал ему: «Знай, что тебе будет полезно с нею только одно: напиши ей письмо и призови в нем гнев Аллаха на нее». И царевич обратился к Азизу: «О брат мой, о Азиз, напиши ей за меня, как ты знаешь». И тот взял листок и написал такие стихи:

Господь! Пятью старцами молю я — спаси меня

И ту, кем испытан я, заставь горевать по мне!

Ты знаешь, что пламенем весь воздух мне кажется, —

Любимый жесток ко мне, не знающий жалости.

Доколь буду нежен к ней в моем испытании?

Доколе терзать меня дано ей, бессильного?

Блуждаю в мученьях я, конца тем мученьям нет,

Не вижу помощника; господь, ты поможешь мне!

Доколе стараться мне забыть, что люблю ее,

И как мне забыть ее, раз стойкость ушла в любви?

О ты, что мешаешь мне усладу познать в любви,

Тебе не опасна ли беда и превратности?

Ведь радостна жизнь твоя, а я за тобой ушел

От близких и родины и ныне в краю чужом.

Потом Азиз свернул письмо и подал его Тадж-аль-Мулуку. Когда же тот прочел, оно ему понравилось, и царевич отдал листок старухе. Та пошла и, войдя к Ситт Дунье, подала ей письмо. Царевна прочитала и сильно разгневалась, и воскликнула: «Все, что случилось со мной, вышло из головы этой скверной старухи! — и кликнула невольниц и евнухов, повелев: — Схватите эту проклятую, коварную старуху и побейте ее сандалиями!». И те били ее сандалиями, пока она не обеспамятела. Когда же старуха очнулась, царевна сказала ей: «О скверная старуха, если бы я не боялась Аллаха Великого, я, право, убила бы тебя! Побейте ее еще раз».

И старуху били, пока она не лишилась чувств, а затем царевна велела тащить ее по земле и выбросить за ворота. И поволокли несчастную женщину лицом вниз и бросили перед воротами. Очнувшись, она пошла, шатаясь и падая, и дошла до своего жилища.

Когда же настало утро, старуха поднялась и пошла к Тадж-аль-Мулуку и рассказала ему обо всем, что случилось. Тогда царевичу стало тяжко от этого, и он сказал ей: «Нам тягостно, о матушка, то, что случилось с тобою, но все суждено и предопределено». И молвила ему старуха: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Я не перестану стараться, пока не сведу тебя с ней и не приведу тебя к этой распутнице, которая сожгла меня побоями».

Тогда царевич спросил: «Расскажите мне, о матушка, почему она ненавидит мужчин». И старуха отвечала: «Потому что она видела сон, который вызвал эту ненависть». «А какой это сон?» — спросил Тадж-аль-Мулук и услышал такой рассказ от старухи.

«Как-то ночью она спала и увидела, — говорила она, — что охотник поставил на земле сети и насыпал вокруг них пшеницы, а сам сел поблизости. И не осталось птицы, которая бы не подлетела к этим сетям. Среди этих птиц были два голубка, самец и самка. И царевна увидела, что нога самца завязла в сетях, и он начал биться, и все птицы разлетелись от него и умчались, но его жена вернулась к нему, покружилась над ним, опустилась и подошла к сети, а охотник не замечал ее. И стала она клевать то колечко, в котором завязла нога самца, и тянула его клювом, пока не освободила ногу голубка из сетей, и они оба улетели. А после пришел охотник, исправил сети и сел поодаль. Не прошло и часа, как птицы прилетели и все повторилось, только теперь в сетях завязла самка. И все птицы улетели от нее, и самец улетел, и не вернулся к своей самке. Тогда пришел охотник, захватил голубку и зарезал ее. И пробудилась царевна от этого сна, испуганная, и воскликнула: «Все самцы таковы, как этот: в них нет добра — и во всех мужчинах нет добра для женщин!».

Когда же она закончила рассказывать, Тадж-аль-Мулук сказал: «О матушка, я хочу на нее посмотреть один разок, хотя бы была мне от этого смерть! Придумай же хитрость, чтобы мне увидеть ее». «Знай, — сказала старуха, — что под дворцом у нее есть сад для прогулок, и она выходит туда один раз каждый месяц, из потайной двери. Через десять дней настанет ей время выйти на прогулку. Когда она захочет выйти, я приду и сообщу тебе, чтобы ты пошел и встретился с нею. Постарайся не покидать сада: может быть, когда она увидит твою красоту и прелесть, к ее сердцу привяжется любовь. Ведь любовь — главная причина единения».

И отвечал ей Тадж-аль-Мулук: «Слушаю и повинуюсь!» — а затем вместе с Азизом поднялся и вышел из лавки, и взял с собой старуху, и пошли они к своему жилищу и показали его старухе. Тогда Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, нет мне надобности в лавке! То, что мне было от нее нужно, уже сделано, и я дарю тебе эту лавку со всем, что есть в ней, ведь ты ушел со мною на чужбину и оставил свою страну». И Азиз принял от него дар, а потом юноши сидели и разговаривали.

И стал Тадж-аль-Мулук расспрашивать Азиза о его диковинном положении и о том, что случилось с ним. Азиз рассказывал, что ему довелось испытать, после чего они пришли к визирю и сообщили о решении Тадж-аль-Мулука. «Как поступить?» — спросили они его, и тот сказал: «Идемте в сад».

Тогда каждый из них надел лучшее, что у него было, и они вышли, а позади них шли три невольника. И отправились в сад, и увидели, что там много деревьев и полноводные каналы, и увидали садовника, который сидел у ворот. Они приветствовали его, и тот ответил на их приветствие. Тогда визирь протянул ему сто динаров со словами: «Я хочу, чтобы ты взял это на расходы и купил нам чего-нибудь поесть. Мы чужеземцы, и со мной эти юноши, и мне захотелось с ними прогуляться». Садовник взял деньги и сказал: «Входите и гуляйте — весь сад в вашем распоряжении. Посидите, пока я вам принесу чего-нибудь съестного», — и отправился на рынок. А визирь с Тадж-аль-Мулуком и Азизом вошли внутрь сада.

Через часок садовник вернулся с жареным ягненком и хлебом нежным, точно хлопок, и сложил это перед ними, и они поели и попили. Затем садовник принес сладостей, и они полакомились, и вымыли руки, и сидели, разговаривая. «Расскажи мне про этот сад, — спросил визирь, — твой ли он или ты лишь ухаживаешь за ним?». «Этот сад принадлежит царской дочери, Ситт Дунье», — ответил старик. «А сколько тебе платят каждый месяц?» — спросил визирь, и садовник отвечал: «Один динар, не больше». Тогда визирь оглядел сад и увидел высокий, но ветхий дворец.

«О старец, — сказал он, — я хочу сделать здесь добро, за которое ты будешь меня вспоминать». «А какое ты хочешь сделать добро?» — заинтересовался старик, и визирь ответил: «Возьми эти триста динаров». Услышав упоминанье о золоте, садовник воскликнул: «О господин, что хочешь, то и делай!»