В течение ближайших дней план «военных действий», задуманный Эдмундом и Гедвигой, действительно стал выполняться. Откровенное признание, сделанное юной парочкой родителям, возымело как в Эттерсберге, так и в Бруннеке ожидаемое действие – сильнейшее возмущение, упреки, мольбы и угрозы и, наконец, твердое и непреклонное «нет» с обеих сторон. Молодому графу пришлось выслушать от матери решительный отказ и заявление, что она никогда не даст согласия на этот брак, а Гедвига Рюстов была вынуждена выдержать страшный взрыв отцовского гнева; советник буквально вышел из себя при известии, что один из Эттерсбергов, член ненавистной семьи и его противник по процессу, должен стать его зятем. Однако весьма решительный отказ родителей не произвел на молодых людей особенно сильного впечатления. Им, конечно, запретили всякие свидания, но они сразу же принялись за письма.

Советник Рюстов быстро шагал по обширному залу своего дома. После первой горячей схватки Гедвига нашла для себя более удобным уйти в свою комнату и предоставить отца самому себе. А так как дочери здесь не было, то весь свой гнев он обрушил на свою родственницу-домоправительницу и жестоко упрекал ее в том, что она была виновата во всем своей непростительной уступчивостью.

Старая дева сидела на своем обычном месте у окна и слушала, не отрываясь от работы. Она терпеливо ждала, когда, наконец, ее неистовый родственник замолчит, чтобы перевести дух; наконец это случилось, и она очень спокойно промолвила:

– Да скажите мне, пожалуйста, Эрих, что вы, собственно, имеете против этого брака?

Советник внезапно остановился; это было слишком! Битый час он надрывался, давая выход своему гневу и возмущению, и вдруг его с безмятежным спокойствием спрашивают, что он имеет против этого брака! Этот вопрос настолько вывел его из себя, что он сразу не нашелся, что ответить.

– Я, право, не понимаю вашего возму-щения, – тем же тоном продолжала старушка. – Здесь речь идет об искренней сердечной привязанности с обеих сторон; граф Эттерсберг – в высшей степени симпатичный человек. Несчастный процесс, целую зиму портящий вам настроение, благодаря этому браку будет закончен самым простым образом; кроме того, рассуждая здраво, для Гедвиги это блестящая партия. Почему же вы возмущаетесь?

– Почему? Почему? – воскликнул Рюстов, еще более раздосадованный этим спокойствием. – Потому что не желаю, чтобы моя дочь вышла замуж за одного из Эттерсбергов, потому что запрещаю это раз и навсегда.

Лина Рюстов пожала плечами.

– Не думаю, чтобы Гедвига подчинилась этим доводам. Она сошлется на пример родителей, которые также без согласия отца…

– Там было совсем другое! – воскликнул вне себя Рюстов. – Совсем другое!

– Совершенно одно и то же, только тогда обстоятельства были далеко не так благоприятны, как теперь, когда действительно счастью юной парочки мешают лишь упрямство и предрассудки родителей.

– Нечего сказать, любезными комплиментами вы меня осыпаете! – снова приходя в ярость, закричал советник. – Предрассудки, упрямство! Нет ли у вас в запасе еще таких ласковых слов? Не стесняйтесь, пожалуйста! Я жду.

– С вами сегодня опять нельзя говорить, – заметила старушка, спокойно принимаясь за работу. – Мы поговорим об этом потом, когда вы станете поспокойнее.

– Лина, вы изводите меня своим невозмутимым спокойствием, – продолжал бушевать Рюстов. – Бросьте, по крайней мере, это проклятое шитье! Терпеть не могу, когда вы с такой методичностью мелькаете иглой у меня перед глазами, в то время как я…

– Готовы перевернуть вверх дном весь дом. Не трудитесь, он по-прежнему будет стоять на месте: успокойтесь, все останется по-старому.

– Конечно, он будет стоять, даже если все будут против меня, а вы вместе со всеми. Но, слава богу, у меня есть союзник в Эттерсберге, а именно графиня-мать. Она еще упрямее меня, в этом вы можете быть уверены. Мы терпеть не можем друг друга; в судебном процессе мы делаем всякие каверзы, но в этом вопросе мы с ней одинакового мнения. Она вразумит сына, и это меня весьма радует; то же самое сделаю и я с дочерью.

– Я также не думаю, что графиня даст свое согласие сразу, – холодно возразила Лина, – но добиться этого – дело Эдмунда.

– Эдмунда! – повторил Рюстов, возмущавшийся сегодня каждым словом. – Это уже чересчур родственно. Вы смотрите на него, кажется, совсем как на племянника? Но из этого ничего не выйдет. Я говорю нет и еще раз нет, и так это и останется.

С этими словами он как вихрь вылетел из комнаты и так хлопнул за собой дверью, что все стекла зазвенели. Старушка, очевидно, привыкла к таким выходкам, так как даже не вздрогнула при ужасном шуме, а только задумчиво покачала головой вслед сердитому родственнику и тихо проговорила:

– Хотела бы я знать, сколько времени пройдет, пока он согласится!

В Эттерсберге, конечно, таких бурь не было, однако виды на будущее для молодой парочки были не более благоприятны. Графиня считала это дело настолько важным, что вызвала своего брата, барона Гейдека, во всех важных случаях являвшегося для нее советником и опорой. Он сразу же приехал из столицы, и Эдмунду предстояло выдержать бой с матерью и опекуном одновременно.

Барон прибыл в замок лишь несколько часов тому назад и находился в комнате графини. Он был на несколько лет старше сестры, но в то время как она сумела сохранить очень моложавый вид, он представлял ей полную противоположность. Холодный, серьезный, со сдержанными манерами и речью, уже одна его внешность говорила о нем как о важном чиновнике. Он молча и внимательно слушал графиню, только что закончившую свой рассказ.

– Как я уже тебе писала, с Эдмундом ничего нельзя поделать. Он упрямо настаивает на этой свадьбе и просит меня о согласии. Я не нашла иного средства помочь себе, как вызвать тебя.

– И прекрасно сделала, так как я боюсь, что ты не сможешь устоять, когда речь идет о сердечном влечении твоего любимца. Но, думаю, мы едины в том, что ни при каких обстоятельствах этот брак не может быть допущен.

– Конечно, – подтвердила графиня. – Спрашивается только, как мы сможем помешать ему. Эдмунд вскоре станет совершеннолетним и сможет сам распоряжаться своей судьбой.

– До сих пор он всегда подчинялся твоей воле. Тебя он любит больше всех.

– До сих пор! – с горечью произнесла графиня. – Теперь, кроме своей матери, он любит еще одну женщину. Надо еще доказать, по-прежнему ли он будет слушаться меня?

– Оставь свою материнскую щепетильность, Констанция! – возразил брат. – Во всем виновата она одна. Ты всегда любила сына с такой исключительной ревностью, что для тебя была недопустима даже мысль о его женитьбе. Только поэтому ты отклонила мое предложение о приличном браке, которое я делал тебе в прошлом году и который тогда легко было осуществить. Ты видишь, что из этого вышло. Но теперь нам надо выяснить положение дел. Этот Рюстов очень богат?

– По крайней мере, считается таким во всей округе.

– В городе также! Он только недавно внес колоссальные средства в одно из наших промышленных предприятий. Кроме того, его признают все как очень компетентного в своем деле; даже в министерстве ценят его мнение по сельскохозяйственным вопросам. К этому еще надо прибавить его родство с семейством Эттерсбергов, которое, несмотря на все, – несомненный факт. Поэтому на этот брак нельзя смотреть как на мезальянс[1].

– Нет, и я думаю, что Эдмунд именно на это и рассчитывает.

– Он рассчитывает только на твою безграничную любовь к нему, от которой надеется добиться всего и добился бы, если бы я не вмешался. Но ты обязана выступить от имени и в память твоего супруга, который никогда не допустил бы такого брака. Вспомни, как он резко осуждал тогда брак своей двоюродной сестры с этим Рюстовом! Ты непременно должна действовать в таком же духе.

– Да я так и поступала, – сказала графиня, – но если Эдмунд не хочет слышать…

– Тогда ты, все равно каким путем, должна суметь заставить его слушаться тебя. Мещанский побег не должен больше появляться на родословном древе Эттерсбергов, довольно одного раза.

Барон Гейдек говорил медленно, с ударением, и графиня побледнела под его почти угрожающим взглядом.

– Арман, что это такое? Я…

– Я говорил о женитьбе Рюстова на двоюродной сестре твоего мужа, – холодно перебил ее брат, – и, думаю, это напоминание было необходимо, чтобы предупредить тебя, что ты не должна быть слаба. Раньше ты не могла жаловаться на недостаток энергии, по отношению же к своему Эдмунду ты была всегда слишком нежной матерью.

– Может быть! – с едкой горечью промолвила графиня. – Он был единственным, кого я смела любить, с тех пор как ты вынудил меня выйти замуж за графа.

– Тебя вынудил не я, а обстоятельства. Я думаю, в молодости ты достаточно натерпелась от бедности и лишений, чтобы благословлять руку брата, вырвавшую тебя из нищеты и вознесшую на вершину достатка.

– Благословлять? – тихо, прерывающимся голосом повторила графиня. – Нет, Арман, я никогда не делала этого.

Барон нахмурил лоб:

– Тогда я действовал по долгу и совести. Отцу надо было обеспечить последнюю радость жизни, матери – беззаботную старость, тебе самой – блестящее, завидное положение. Если я заставил тебя, насильно оторвал от детской страсти, так это делалось с твердым убеждением, что для графини Эттерсберг прошлое не будет существовать. Я никоим образом не мог предвидеть, что эта ноша будет для моей сестры слишком тяжелой.

Последние слова заставили графиню вздрог-нуть и отвернуться.

– Оставь эти воспоминания, Арман! Я не могу их выносить.

– Ты права, – ответил Гейдек. – Оставим в покое прошлое; здесь речь идет о настоящем. Эдмунд не должен делать эту мальчишескую глупость. Я мимоходом поговорил с ним по дороге со станции, когда мы ехали сюда. Я нарочно избегал говорить подробнее, прежде чем не узнал всего от тебя. Но у меня сложилось такое впечатление, что здесь вовсе нет той глубокой и серьезной страсти, которая ниспровергает все на своем пути, чтобы добиться цели. Об этом нет и речи. Он просто влюблен в молодую и, как он говорит, прекрасную девушку и готов сегодня же жениться. Но мы позаботимся, чтобы этого не случилось. Против таких нелепых затей у нас еще имеется достаточно средств.