Когда дверь с грохотом рухнула, подняв облако пыли, в квартиру возмущенно влилась толпа человек из десяти агрессивных и взъерошенных соседей. Ворвались и застыли, обнаружив в единственной, но просторной комнате следующее. Девушка в синем сарафанчике тихонько сидела на полу у стены и гладила серого котенка. Она даже не взглянула в сторону коридора и пропустила мимо ушей шум вторжения разгневанных людей. Не глядела она и в центр комнаты, где мешковатый взмыленный парень в одних черных бриджах возился у необъятного чертежного стола, то бросая на пол железный угольник, то подлетая к компьютеру на подоконнике. Парень мелькал среди голых стен и смятых, разорванных листов. Он стонал, гудел, дребезжал, хватал с пола разбросанные книги, с шумом листал их, слюнявил пальцы, чинил скрипящую рейсшину, точил карандаш кухонным кинжалом, швырял за окно ластик-тунеядец, молился Богу, залезал на стол и вертелся на нем, исполняя какой-то ритуальный танец, а потом, высунув язык, чертил линию. Спокойно глянув из-под бровей на всех этих синих от злости людей, нервно застывших с победоносными лицами завоевателей средневекового города, он тихо бросил: «Посмотрел бы я на вас. Завтра сдача проекта, а я все на третьем этаже топчусь, если учесть, что подвальные помещения отчертил дед».

Инженер со второго этажа понимающе описал круг почета, рассматривая разбросанные на столе листы. Кто-то вставил неловкое насчет тишины. Вскоре коридор опустел. А Нина все напевала и ловила котенка, который устремился к пустому дверному проему и уже карабкался на взломанную дверь, что лежала на полу, под завываниями сырого и сердитого подъездного сквозняка.

* * *

Во дворе особнячка покачивались фигуры в черном, сером, голубом, лиловом. Исполосованные пиками чугунной изгороди, вдоль которой несся Нико, пугаясь песни ветра в ушах. Он тащил Нину за холодную ладошку, чувствовал себя студентом, который опаздывает на экзамен, не успев подготовиться, и ничего хорошего не ждал. Он догадывался, что сегодня никакое чудо не смогло бы спасти положение. Ведь в чехле-цилиндре лежали чертежи всего шести этажей, а о макете нечего было и думать. От этого ветер казался ему еще холодней и пробирал, словно в теле были щели, пропускавшие порывы насквозь.

Нина завороженно рассматривала черные «Мерседесы», похожие на жуков-могильщиков, что важно, рядком выстроились у парадного входа в особняк банкира. Вдруг что-то хлопнуло. Слащаво улыбаясь, заплывшая маска вручила Нико бокал с шампанским. Море рук вытянулось к рукопожатию. В приемной народа было еще больше, двери в кабинет директора были гостеприимно распахнуты, вдоль стены белел стол с горками салатов, от одного вида которых Нико затошнило. Все улыбались, расступаясь перед ним. Теперь Нинина рука грела его, как кипяток, он дрожал от холода, а челюсти свело, перекосив лицо в жалкой улыбке. За последние две недели он исхудал, пухлые щечки пропали, скулы туго обтянулись бледной кожей с нездоровым болотистым оттенком. Выходной костюм висел, заставляя Нико то и дело проверять, не двинулись ли вниз брюки, слабо удерживаемые стареньким дедовым ремнем. Мысли об этом ремне влекли за собой целый шлейф скорби, любое упоминание о деде крючило и корчило его внутренности, да так нестерпимо, что дыхание прерывалось. Чтобы отвлечься, он несчетное количество раз на новый лад повторял про себя оправдания, сжимал в руке сверток с чертежами шести этажей и подвальных помещений. Время насупилось и треснуло. Казалось, вся оставшаяся жизнь и будет этим тягостным, невыносимым ожиданием вопроса, где же остальные сорок этажей и почему вы не успели, ведь времени было достаточно, почти два месяца. После чего они наверняка потребуют вернуть задаток. Оводами жужжали в ушах, галками клевали сердце предчувствия неминуемого наказания – ведь задаток уже потрачен на квартирку, на свадьбу, на новенькую тачку Нининого братца. А вдруг Нину отберут и уведут от него. Но как избежать сцены позора, когда приглашено столько людей, чьи незнакомые лица преисполнены важности. В ожидании они смеются, группками потягивают из фужеров сладкое и беззаботное вино, и где-то среди них затерялся банкир. Вон он, со смехом дружески обнял грузного седого мамонта с девицей в коротеньком прозрачном платьице, раствор ног которой как раз – ширина кабинета, а объем обеих частей бюста – побольше вместительности вазы с сияющими виноградинами и персиками, пенящимися во рту пожилой очкастой репортерши в бирюзовом брючном костюме.

Лица гостей действительно немыслимы: отекшие старики, их женщины в букле, пот на котором забит литрами духов. Нико глубоко заглатывал воздух, наслаждаясь последними мгновениями затишья перед скандалом. Напряжение не позволяло ему даже смотреть по сторонам – цвета расплывались, отдельные фигуры заслоняли собой все остальные, как, например, высокий брюнет в бежевом костюме, с кровожадной ухмылкой марширующий возле женщины с теннисными мячиками грудей и икр. Нико проклинал собравшихся, каждую пуговицу на их одежде, каждую пряжку их обуви, нервничал, никак не мог до конца выдохнуть и сглотнуть. Он напряженно ожидал, что с минуты на минуту музыка затихнет и в шуршащей, чавкающей тишине придется сбивчиво признаться, что вместо предполагаемой группы из двадцати проектировщиков работал он один и еще немного помог дед.


Задумчивая Нина стояла рядом. Тихонько напевая, она витала так далеко от земли, что ее внимание не могли привлечь ни надушенные старики, ни молодые бизнесмены со взглядами-кошельками, ни женщины-муляжи, делящие ночь на три, ни громкое приветствие банкира, ошпарившего рукопожатием заснеженные руки Нико.

Непроницаемый, но сладкий, как кусок рафинада, банкир ласково похлопал Нико по пояснице. Сияя, выплюнул с немецким акцентом приглашение веселиться, кивнул в сторону распухшего салатами стола, узкими рысьими глазенками, с мужским акцентом, метнулся в сторону голых бедер в бордовых шортах. Между делом вклеил пресный, как облатка, комплимент Нине. И как бы между делом небрежно бросил: «В полночь милости прошу зайти ко мне, ведь заслужил, не так ли?»

Нико похолодел, ожидая рокового вопроса о работе, но банкир скрылся, оставив отходить от мелкой дрожи, пробивавшейся то там, то тут, то по всему телу одновременно.

Нина билась, как бабочка на нитке, – Нико крепко держал ее за руку. Казалось, все эти люди, улыбающиеся размазанной пудрой лиц, прятали за спинами сачки, нетерпеливо выжидая, когда нить порвется, чтобы можно было приступить ко второй части вечера – большой охоте. Тогда пожилые дамы, стриженные ежиком охранники, официантки, секретарша в боа из собачьего меха, девицы с треугольниками кружевных трусиков под коротенькими юбочками, пихая друг друга, бросятся ловить освободившуюся бабочку. Забудутся, протягивая руки с сачками – поймать бабочку, голубой лоскутик конфетти, устав прикидываться, сольются в громадный разноцветный тефтель жадные личики блондинок, ненасытные отбивные физиономий инвесторов и директоров, меховые микрофоны костлявых журналистов, лоскутки шелка, шерсти и крепа дорогих костюмов. Нина грызла печенье и пряталась в воротник платья от взгляда, кусающего поцелуем в кровь. Правда, холеный спонсор проекта смотрел не на нее, а на медную шевелюру своей бывшей жены – за плечом Нины. А еще Нина раздумывала, как хорошо было бы высвободиться и летать под потолком, обливая собрание горчицей и ярко-лиловой краской хрена со свеклой. За раздумьями над направлением мазков и техникой их наложения она не заметила, что в центре зала, вокруг пустого стола, сомкнулось плотное кольцо массивных темных фигур, словно они, догадавшись о провале молодого выскочки, переоценившего свои возможности, теперь слетелись, как слепни на пятнышко крови, и совещались, чем бы его построже, пожестче наказать.

Нико засуетился. Нерешительно продвигаясь туда, перебирал в уме, что они могут с ним такое страшное сотворить – отдать частному зоопарку на прокормление хищникам, продать рабом в Афганистан, связать и морить голодом в камере. Вдруг его взгляд выхватил румянец на Нининой щечке, ее задумчивую фигурку, кудряшку, выбившуюся из прически. Нико еще сильнее сжал ее ладонь. «Ну нет», – почти проревел он про себя. И, распихивая потные тела локтями, решительно двинулся в гущу собравшихся.

Здесь тоскующему Нико предстал на черном офисном столе сияющий крошечными зеркалами макет башни. Откуда она взялась? Он выпустил Нинину руку, потерял ее и перестал ощущать даже собственное присутствие. Пододвинулся поближе, пересчитал прямоугольники окон на сорока шести этажах башни. Разделил на сто крупных зеркал отделки, умножил на периметр квадратного четырехэтажного основания башни, вычел мраморные треугольники и разбросанные симметричные статуи на верхних этажах под прозрачным куполом, но так и не успел получить давно искомую единицу, башню размыли слезы, она расплылась. Нико заметил аккуратную подпись деда в уголке ватмана с чертежом, на котором стоял и вызывающе тянулся к потолку макет, словно выжидая время, когда начнет расти, пробьет потолок, вонзится в голубое небо и выше – в черное чрево межзвездной пустоты.


Банкир с кривой самодовольной улыбкой издалека рассматривал семейку молодых архитекторов. То, что и он, и она все еще девственники, не смогло укрыться от взгляда, маслянистого и густого, как нефть. «Бедняги, так напряженно чертили, что им было не до того», – хохотнул про себя банкир, серебристая недобрая нитка блеснула в его глазах, но затонула в трясине насмешки – он остался доволен. Со вчерашнего вечера по его команде строительные бригады уже двигались на своих грузовиках из Турции, Молдовы и Китая.

Потягивая крепкий коктейль, банкир с улыбкой вспоминал о своих колебаниях год назад, когда он просчитывал вероятность успешного исхода – спроектировать и выстроить башню в столице этой странной страны, раскинувшейся равнинами и плоскогорьями, деревнями, полями и лесами между Западом и Востоком, на приступах вечной мерзлоты.

Хоть банк и гарантировал сохранение капиталов на все последующие жизни, его хозяин не особенно верил в эту красивую сказку. Банкир не ожидал, что хотя бы один человек, давным-давно совершивший вложение, отколет странную шутку – родится снова. Такого не происходило и не должно было произойти никогда. После смерти вкладчиков все их сбережения отходили банку. Старик Гарькович впервые потребовал свои деньги назад. Но банкир не запаниковал и не испугался, поняв, что вкладчик разыскал его, разыскал по тому же чудному стечению обстоятельств, которые однажды столкнули на улицах города и этих двух влюбленных, вместе похожих на медальон с барочного дворца. Загадочный вкладчик жил тускнеющей год от года надеждой, ждал случайной встречи, невероятности, которая сведет его с хранителем своего прошлого. Упрямый старик не желал уйти в сырую землю, оборвав нить, связывающую с прошлым, которое всегда более истинно, ведь с каждым годом, а тем более с каждой новой жизнью душа изнашивается и тускнеет.