Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

сильнее; сбивали с ног, он поднимался и ломал ноги другим; его ломали, а он цинично сплевывал свою боль и шел дальше.

Много чего делал, о чем вслух нельзя говорить. О чем лучше не думать. Его пытались устранить, но не смогли.

Начинал с наркоты. Торговал, как обычный барыга, и было ему абсолютно похрен, сколько народа подохнет от этой дряни,

сколько пресытившихся мажориков свернется. Или не мажориков. Пох-рен. Потому что у каждого своя голова на плечах. Сам

ни разу не пробовал, не баловался. Никто не смог заставить, не уговорили. Ни разу не кололся и не «пудрил носик». Потому

что книжки читал, а в книжках написано: наркотики — это смерть. А ему жить хотелось. А этим кайфожорам раз не хочется –

пусть сдохнут.

А ему жить хотелось... И не просто хорошо, а богато и красиво. Чтобы никто не называл оборванцем, и чтобы не приходилось

сидеть на лестнице, точно шавка он подзаборная, хотя дом как будто есть. Такая жизнь у него получалась — бесшабашная,

опасная. Без правил, без законов. Жизнь наотмашь.

Хорошая не получалась. Чтобы послушная и все по порядку. Отобрали. Дали, а потом отобрали. Почему? За что?

Он тогда пацаном был. Обычным. Горячим, непоседливым. Но безобидным. Никого еще не обидел. Ничего никому плохого не

сделал, никакого зла. Ну, дрался с пацанами. А кто не дерется? И не понимал: за что наказали? За что?

Мамку дали. Девять лет ему исполнилось. Он уже не думал и не надеялся. Не мечтал даже. Потому что не берут таких

больших детей в семьи. Маленьких берут, а таких, как он, уже нет. А его взяли! Говорит, увидела его и не смогла оставить.

Хотя тоже хотела мелкого взять. Мамка хорошая была. Настоящая. Любила его. Уроки с ним делала, вещи покупала

красивые. Заботилась. Спала в его комнате, когда он болел, от постели не отходила. Кучке пофиг было. Он не смирился, что

в дом такого большого ребенка привели, все понимающего. Артёму тоже на Кучку пофиг было — главное, мамка его любила,

Артёма. По-настоящему. Вот только обида за нее брала, больно становилось, Кучка часто ее поносил грязными словами.

А Гера старался, как мог. Хоть и не всегда получалось. Но старался: пусть она радуется, гордится им. В комнате всегда сам

порядок наводил. Ему неважно, но мамка чистоту уважала: чтобы пыли не было, и книжки ровно на полках стояли. Ну, и

помогал, чтобы ей лишнего не приходилось делать. И так за Кучкой, придурком, все убирать надо было. Он себе кружку чая

не мог налить. Все Лиза да Лиза.

А Гера наливал. И себе, и мамке. Уставала она очень. Наверное, уже тогда болела. Что-то с почками у нее было. Что-то

серьезное. Плохо ей часто становилось, и Гере страшно делалось: а вдруг не станет мамки — что тогда? Что с ним будет?

На Кучку никакой надежды. А маме Лизе все хуже. Все чаще она лежала в постели. Все больше лекарств появлялось у нее на

тумбочке. Стал чаще Гера пропускать школу, потому что от ужаса сжималось сердце: вдруг мамка умрет, а его дома не

будет. А Кучка все воспитывал, говорил: «Мать болеет, а ты, сука, ей только нервов добавляешь». Заботливый, ох*еть

какой! Матери предлагал от него избавиться, чтобы «не кормить оборванца, денег и так не хватает», что «лучше бы сиделку

наняли». Много еще чего говорил. Противного…

Бывало, Кучка в ночную смену работал. Тогда Артём ложился с матерью рядом. Хотел до последнего с ней быть. Днем

сидел рядом и читал ей вслух. Чаще всего «Мастера и Маргариту», она очень любила эту книгу. А ночью тихо плакал и просил:

«Мама не уходи». Был рядом, но очень боялся увидеть, как она умирает. И до стылой крови боялся будущего. Что дальше?

Что с ним потом будет?

Она непонятная, странная, эта книга Булгакова. Но Артём читал, мамка же ее любила. Он ее с собой в детдом забрал. Украл.

Это единственно в жизни, что он украл. Но Кучка просто так не отдал бы ему эту книгу. Потому что он сука.

А когда мать умерла, Артём «умер» вместе с ней. Кажется, не просто сердце или душу вырвали, а все внутренности с

корнем. Все забрали. Все! А Кучка, урод, все воспитывать пытался. Ремнем. То за прогулы, за «двойки», то за драки с

пацанами. А как не драться, не воевать, если все вокруг что-то требуют, а ему просто жить не хочется.

Кучка сволочь. Не трогал бы его, и нормально бы все было. Жили бы. Слушался бы его Артём, не обращал внимания на его

закидоны. Сволочь Кучка. Падла.

Однажды он не выдержал. Кучка к нему с ремнем, а Артём за нож (хорошо, что на кухне дело было). Сказал: «Подойдешь —

прирежу!» Кучка испугался. Артём тогда уже, в двенадцать лет, длинный был, худой. А Кучка мелкий, затрапезный. Поганый, в

общем, во всех отношениях человек. Вот после этого он у него ключи от квартиры отобрал. Ну, чтобы, типа, Гера ничего из

дома не своровал. Ага, бл*ть, три года ничего не воровал, а тут воровать бы начал! Потом приходил с работы, кормил его и

запирал в комнате. Выпускал перед сном в туалет, и все. Боялся он его с тех пор. Так и боялся, что прирежет его пацан. Вот

тогда и стал Гера читать. Сам. Что еще делать запертым в комнате? Читал все подряд. У мамки большая библиотека.

Иногда не понимал, что читал, сложные книги попадались. Потом понимать начал. Оказывается, в книжках так ладно все

пишут, так хорошо. О любви, о дружбе, о верности. О людях – больших и маленьких. О предательстве, о лживости, об

алчности. О войне, о мире. Столько слов красивых, правильных. Почему в жизни все не так? Почему добро не побеждает

зло? Вот и стал читать – в книжках-то все хорошо.

А потом его в детдом вернули. После месяца «тюрьмы». И он «умер» второй раз. Потому что три года назад уходил с

победой, а вернулся с позором. Лучше бы вообще в семью не брали.

А когда «умер» третий раз, стало все равно. Потому что ничего живого в нем не осталось. Осколки души своей он похоронил.

Зарыл глубоко и стало на все и всех наплевать. Но жить уже хотелось.

Только вот, чтобы жить, нужны деньги. А чтобы жить хорошо – денег нужно еще больше. Вот были б у Кучки деньги, может,

мамка бы жива осталась. Может, и у него бы семья была. Хоть такая. И плевать, что Кучка — кучка дерьма.

Теперь попробуй расскажи ему, что не в них счастье. Есть деньги – все есть. Можно и прошлое свое выкупить, и жизнь

собственную переписать. Как он сделал. Ни в одном архиве его личного дела нет, ни в одной электронной базе. Все слухи,

домыслы. Он просто деловой человек, солидный бизнесмен. У него в Испании сеть отелей и здесь, на Родине, много чего.

Попробуй докажи что-нибудь, нарисуй. Все знают его как креатуру Шаурина Дениса Алексеевича. Выскочкой называют и при

этом завидуют черной завистью, потому что покровительство Шаура не так просто получить. Невозможно практически. Не

нужны ему ставленники, у него сын есть. А его, отморозка бездомного, сопляка безголового, который у него кошелек спёр по

малолетке, принял Денис Алексеевич. Из передряг постоянно вытаскивал и крылья прижимал, когда требовалось. А крылья-

то расправить как хотелось! Чтобы таким сильным и властным быть, что Денис Алексеевич...

За глаза, конечно, много чего про него говорят, про Геру. В лицо не смеют провоцировать. Бояться. Только за спиной

болтают, да и то шепотом. Потому что он полгорода за яйца держит (остальную половину держать не за что), размажет

любого.

Сейчас у него есть деньги, и он получает то, что хочет. И эту женщину он получит. Раду Дружинину. Потому что хочет.

Нравится она ему. Вся нравится. Как говорит она, улыбается, как двигается. Вся нравится, давно такого не испытывал.

Вообще, наверное, такого никогда не испытывал. Неважно, по какой причине, но она будет с ним. Из-за денег ли, протеста,

вызова, брошенного порядочным и правильным родителям. А может, девочке просто захочется острых ощущений. Будет она

с ним. По любой причине, но не по любви, конечно. Полюбить такого, как он, невозможно. Нельзя его любить. Он и сам себя

не любит. Он себя иногда ненавидит. Вот и сказал ей: «Как хочешь, сколько хочешь». Потому что долго она все равно не

выдержит. Никто не выдерживал. Она будет с ним столько, сколько сама захочет. Не силой. Никогда он никого не принуждал.

Никого не брал силой. В этом не было и нет необходимости. Бабы сами к нему в постель прыгают. Бабы – дуры…

— Папа, вот, — Рада заходит к отцу в кабинет, в руках у нее небольшая коробка в подарочной упаковке, — передадите

завтра Сан Санычу от меня подарок.

— Ты все-таки решила не ходить? — На минуту отец отрывается от работы и снимает очки.

— Да. Не хочу. Я уже ему позвонила, извинилась. Завтра с утра еще раз позвоню, поздравлю с юбилеем и пожелаю всего

хорошего. Там столько гостей соберется, что моего отсутствия никто не заметит. — Дочь кладет коробочку на стол.

— Жаль. Ты так редко куда-то выходишь, пообщалась бы с его девочками, они про тебя спрашивали.

— Ты, конечно же, нашел, что им сказать.

— Конечно, — вздыхает отец. — А у тебя на завтра какие-то особенные планы?