Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

прикуривает, коротко затягиваясь. С написанным на лице наслаждением втягивает в себя вишневый дым. — Пусть твой

Павло женится на Кузьке, я ее научу печь самые крутые запеканки, будет ему идеал.

Артём сдерживает раздражение. Умело скрывает его при приближении Наташки.

— Слышь, Наталка, и чтобы с другими мужиками не трахалась. А то наругаю. С хорошим человеком тебя знакомлю, попробуй

только меня опозорить.

Как тихо он спит. Просто удивительно. Насколько активен, импульсивен Артём днем, настолько же он тих и бездвижен во

время сна. Кажется, целую ночь может провести в одной позе. Рада завидует белой завистью, у нее так не получается, у нее

с этим большие проблемы. Она спит чутко и беспокойно. Сегодня проснулась, когда за окном еще не было ни намека на

рассвет.

Гергердт, погруженный в глубокий сон, крепко обнимает ее сзади. Она бессчетное количество времени лежит, не шевелясь, и

слушает его тяжелое дыхание. Он прижимается губами к ее волосам и дышит прямо ей в затылок. Почему-то нравится

слушать, как он дышит. Очень нравится чувствовать спиной, как поднимается его грудь, и их тела невольно приникают друг к

другу еще теснее.

Так странно… Думала, что ни с одним мужчиной в постели ей не будет удобно. С Гергердтом удобно спать, причем во всех

смыслах этого слова. Даже с женихом, с мужчиной, за которого собиралась замуж, от которого забеременела, не было у нее

такого спокойствия. Как ночь — так сплошное мученье. Никаких сладких объятий. Ворочалась все время, маялась, заснуть

не могла. То душно от него, то жарко, то руки-ноги затекали. Думала: с непривычки. Но сколько встречались, столько и

мучилась. Они и не жили вместе, полноценно Рада к нему так и не переехала. Решила, что до окончания университета ей

удобнее будет жить у себя. А летом свадьба.

Теперь, когда думала об этом, смешно становилось: это что ж за любовь такая, раз собственный комфорт оказывался

дороже. Была ли вообще у них любовь? Была. Наверное. Счастливы же они были. Кажется. Сейчас и неизвестно, что из того,

что было, — «было», а что — «кажется».

Давно уже не вспоминала о своем женихе. Столько лет не пускала в сознание мысль о его предательстве, исходя из позиции:

ушел и ушел. Не винила, не сожалела. Это был его выбор, и он на него имел право. Наверное. А ей было не до поиска правых

и виноватых.

Вспомнилось, как отчаянно хотела остаться одна, но еще больше хотела, чтобы кто-то вытащил ее из того ада, в который

она провалилась, вытряхнул из скорлупы. У самой сил не хватало. И смелости не хватало на эту борьбу. Самой все больше

хотелось опустить руки. Заснуть и не проснуться. Сон – единственное спасение. Но как только утром она открывала глаза ее

монстры снова выходили на охоту. Сжимали горло ей и сдавливали грудь до невозможности дышать. И как угодно можно

прикрываться иллюзией нормальной жизни, прятаться ото всех в своем маленьком тесном мирке, вцепляясь в него зубами,

упрямо улыбаться, говорить о всякой ерунде, дышать все равно нечем. Эти монстры смотрели на нее из мимо проезжающих

такси, дышали в затылок в очередях, слышались в незнакомых шагах за спиной, чувствовались в ароматах дорогих

парфюмов. Не было рядом кого-то сильнее этих монстров. Не было того, кто мог бы наплевать на все и вот так, как Гера,

закинуть ее на плечо и унести куда-нибудь. Подальше ото всех.

Почему сегодня все снова всплыло в памяти, черт его знает. Возможно, потому что проснулась рано, и всякий бред в голову

полез. Мысли глупые, ненужные. О предательстве, о непроглядном своем одиночестве и бесконечном неконтролируемом

страхе, о всех трудностях, которые пришлось пережить. Сколько всего пришлось преодолеть, чтобы начать жить хоть как-то

нормально.

Рада научилась. Писала диссертации на заказ и ни о чем больше не думала. Было сложно, адски трудно, она ломала себе

мозги и надрывалась над экономическими анализами, но ни о чем больше не думала. Жила без планов для себя, без

будущего, но зато с кучей планов для других. Единственный план, который она составляла – это план диссертации.

Нужно вставать. Подняться с кровати, тихонько выйти из спальни и сделать этот чертов тест на беременность. Она же

купила несколько штук, они лежат в прикроватной тумбочке, ждут своего часа. Но она не использует их все, сделает только

один, одного ей хватит. Она привычно подождет одну полоску, безо всякой надежды и какого-то внутреннего трепета, а

просто, чтобы в очередной раз исключить вероятность беременности. Все так делают. Все женщины, которые спят с

мужчинами, при задержке делают тесты на беременность, потому что стопроцентной защиты не дает ни один контрацептив.

Рада тоже делает тесты. Так она чувствует себя нормальной. Как все.

С Антоном они всегда предохранялись. Почти всегда. Сначала презервативами. Рада сама на этом настаивала, по-другому

не могла, чувствовала дикое омерзение. Потом привыкла к нему, прониклась доверием, стала искать другие средства

контрацепции. Слава богу, их полно. Это стало еще одним маленьким преодолением самой себя — секс без презерватива.

А с Герой все не так. Этот хам и грубиян ее никогда не обижал. Она слепо ему доверяла, хотя, на первый взгляд, он меньше

всего этого достоин. К Артёму она никогда не сможет относиться объективно. Никогда. Она много помнит про него, кое-что

знает, чего, наверное, не знают остальные; она слишком много к нему чувствует, чего, без сомнений, никогда не будет

ощущать к другим мужчинам. Ей нравится, как он обнимает ее. Нравится, как пахнет его кожа. И она уверена, что, когда эти

пять месяцев пройдут, ей снова в постели будет неудобно. С кем-то другим будет ужасно неуютно.

Может, ну его этот тест. Что там будет нового? Ничего.

— Давай иди, делай свои дела. А то мне уже приснилось… — говорит Артём ей в затылок.

— Что я беременная? — Рада с ленивым вздохом приподнимается на локте и поворачивает к нему голову.

— Нет, что уже родила.

— Мальчика или девочку?

— Девочку.

— Не мели чушь всякую.

— Ты первая начала.

Его слова будто выталкивают ее из постели, она соскакивает, поправляет на себе шелковую сорочку, дергает ящик

прикроватной тумбы и уходит, зажав в руке упаковку с тестом.

Она, верно, думает, что он пошутил, сказал про девочку для красного словца, но это не так. Ему приснился ребенок. Его

ребенок. Он во сне держал его на руках, четко понимая, что это его ребенок, и это точно — девочка. Он прижимал к себе

крошечное хрупкое тельце и чувствовал, как что-то горячее и сладкое разрывает грудь. Руки как будто до сих пор хранят

тепло этого прикосновения. Это что-то нереальное. Сумасшедшее. Откуда взялось?..

Никогда раньше Гергердт не думал о детях, хотя знал, что если кто-то от него забеременеет, то аборта не будет. Но это

вовсе не означало, что он хотел детей, что он их планировал. Ничего такого он не планировал. Семья, отцовство – это все не

для него. Откуда вдруг взялось то горячее чувство, которое затопило его во сне? Он утонул в нем. Ничего не видел, не

слышал, не ощущал, не мог сказать, где находился, был ли кто-то рядом. Утонул в этом медовом чувстве.

Артём поднимается с кровати, натягивает джинсы. Проходится пару раз по комнате, раздвигает тяжелые портьеры. Небо

уже посветлело. Скоро рассветет. Там ничего нет, в этом небе. Оно темное, по-осеннему пустое. Несколько туч сиротливо

сбились вокруг луны, совсем ее загородив.

Что она там так долго? Тест сделать – пара минут всего. Что она там так долго возится?

— Расслабься, Гера, твой сон оказался не вещим. Я не беременна, — легко говорит Рада и забирается под одеяло. Не

говорит, а поет — столько удовольствия в ее голосе. И ни капли разочарования.

— Ты рада? — спрашивает он.

— Я Рада, — смеется она, а ему кажется, что слишком наигранно. Фальшь в ее голосе режет уши.

Она возится с одеялом, взбивает подушку. Даже в ее простых движениях много лишнего. Они слишком старательные.

— Удивляюсь твоему спокойствию.

— А ты чего вскочил? Рань такая, еще спать и спать, ложись, — вздыхает Рада, словно не слышит его вопроса. Закрывает

глаза, прижимается к подушке щекой, хотя о сне теперь только мечтать. И ведь знала же, что увидит одну полоску, но все

равно в груди что-то неприятно кольнуло.

Гергердт садится на кровать с ее стороны. Он молчит, но от этого молчания не легче. Полутьма комнаты не спасает от его

раздраженного взгляда. Артём чего-то ждет, по-видимому, продолжения разговора, каких-то объяснений, а Раде меньше

всего хочется говорить.

Она нервно вздыхает и порывисто садится на кровати.

— Да, я спокойна. Слава богу, что я абсолютно спокойна, когда говорю, что мне надо сделать тест! Когда меня насиловали,

я была беременна, если ты забыл! И очень долгое время само слово «беременность» вызывало у меня рвотный рефлекс!

Так что, слава богу, что сейчас я уже могу говорить об этом спокойно! — невольно повышает голос, но тут же берет себя в