Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

свет. Укладывает на кровать. Закидывает ее стройные ноги себе на плечи. Она под ним слабая разбитая, он хочет получить

свое удовольствие.

— Не хочу, не могу… — шепчет, как в бреду.

— Я знаю. Устала. Потерпи, теперь будет быстро.

Быстро? Хорошо бы…

Но это длится бесконечно. Ей больно. Ее не отпускают. Она снова на коленях. Не на мягкой теплой постели, а на чем-то

твердом и холодном. Будто на каменном полу. От холода сводит суставы, от ударов раскалывается голова. Тело сплошное

месиво. Темнота, вечная подружка, ледяными пальцами снова держит за горло.

— Не хочу на коленях, — едва слышно стонет. — Кто ты?

— Ты на спине. — Он останавливается. — Что с тобой? Что? — Рыкает. Опускает ее ноги с плеч, нависает над ней, опираясь

на руках.

Что-то взрывается в голове от его рева. В нос ударяет запах черной смородины. Она сжимает руки в кулаки. Разжимает.

Шарит по постели, ищет цепочку с кулоном. Она же была у нее в руке.

Он что-то говорит ей. Она не понимает, его голос еле пробивается в ее сознание. Гера?.. Артём говорит с ней. Она

прижимает его к себе слабыми руками. Обнимает за плечи, шепчет что-то сумасшедшее. Чтобы не отдавал ее им. Кому?

Кому не отдавал?

Целует ее. Со стоном разбиваясь в девятибалльных волнах удовольствия. Изливаясь в нее толчками.

Когда все кончается, Рада приходит в себя. Сползает с кровати. Плетется в ванную. Яркий свет сбивает с ног. Колени

подгибаются, будто кто-то ударяет по ним железным прутом. Она падает на пол, сгребая что-то рукой с тумбочки. Сжимается

на полу испуганным ребенком. Ее гордая, почти мертвая душа снова прячется в тень непозабытых страхов. Они теперь

шумной стаей бьются в груди. Оглушают. Гергердт выпустил их на волю. Всех разбудил. Всех.

Закрыться. Он же может прийти за ней. Не хочет видеть его. Не может.

Переворачивается. Подползает на коленях к двери, тянется, трясущейся рукой поворачивает защелку. Упирается

ладонями и лбом в холодную напольную плитку. Шкрябает по ней, ломая ногти. Разрывается немым криком.

Хочется лезть на стену. Подохнуть хочется, только бы такого больше не испытывать. Вообще ничего не испытывать.

Подохнуть бы!..

Кое-как поднимается, включает воду, встает под теплые струи. Долго стоит под ними, обхватив себя руками. Никак не

отпускает больная дрожь.

Стук в дверь вытаскивает ее из воды.

Не вытирается. Заворачивается в большое полотенце. Отпирает свое временное убежище, протискивается мимо Артёма,

сбрасывает его руки с себя, не отвечает на вопросы. Не своим голосом говорит, что спать хочет, что надо побыстрее лечь в

постель. Холодно.

Гергердт идет в душ. Рада на кухню. Дергает нужный ящик, вытаскивает из вороха мелких вещей, каких-то лопаточек и

ложечек, баночку с таблетками. Она давно уже не пьет транквилизаторы, но они всегда под рукой.

Неловкими пальцами срывает крышку, высыпает в ладонь горсть, сует в рот по одной четыре штуки. Иначе не заснет.

Иначе не сможет лечь с ним в постель. Остальные таблетки ссыпает обратно, закрывает крышку. Слышит, как хлопает дверь

в ванной. Почему так громко? Вздрагивает. Роняет на пол таблетки, но не бросается поднимать. Смотрит, как баночка

катится под стол. Некогда. Хватает стакан, набирает воду прямо из-под крана. Запивает таблетки. Вода теплая и противная.

Тошнота подкатывает к горлу. Давясь, выпивает полстакана. Все. Вытирает мокрый рот тыльной стороны ладони. Все…

Бежит в спальню, сталкиваясь с Гергердтом в дверях кухни. Снова отбивается от его рук и вопросов. Перед тем как

забраться в кровать, натягивает пижаму. Юркает под одеяло, накрывается с головой.

Она с трудом открывает глаза. Еле разлепляет веки, такие они тяжелые. Голова гудит, нестерпимая боль ломает виски —

черепную коробку. На теле словно нет живого места.

Рада осторожно убирает тяжелую руку Артёма со своего живота. Садится на смятой постели. Перед глазами тут же все

плывет, стены вот-вот упадут на плечи. Гера спит. Затуманенный взгляд концентрируется на кровавой полосе, которая

теперь украшает его мощную шею. Мысли бьют в голову как выстрел. Горло сдавливает спазм. Она касается своей шеи,

отнимает руку и подносит ладонь к лицу. На пальцах местами содрана кожа.

Дрожащими неверными движениями поправляет на себе пижаму. Неслышно покидает постель и идет на кухню. Варит

крепкий кофе. Такой, от которого язык сворачивается. Она будет пить его без сахара. Но сначала проглотит свои таблетки.

Так надеялась, что больше никогда в жизни не придется их пить…

На этот раз две. Две хватит. Это последний раз, а потом она к ним не притронется, снова будет курить. Курить, и все. Не

будет Гергердта — не будет таблеток. Это он во всем виноват. Он! Не будет Геры — не будет и таблеток!

Пока остывает кофе, Рада достает из холодильника творог и яйца. Надо завтрак приготовить. Сырники, наверное. Она

любит сырники. Гера тоже любит сырники. Мука. Нужна мука…

Присаживается на корточки и открывает шкаф. Внезапно вспоминает про порванную цепочку. Где же она? Бросает косой

взгляд на стол, он пустой, нет там никакой цепочки.

Боже, Дружинина! Какие сырники? На кухне погром, убраться надо сначала.

Пьет кофе. Выпивает чашку залпом. Наливает еще одну, чтобы остыла. Пока наводит порядок на кухне, успокаивается.

Почти. И пьет вторую чашку. Уже легче. Руки не трясутся, обморок ей точно уже не грозит. Теперь надо поскорее приготовить

еду.

Спокойно и методично замешивает тесто. Тесто не любит суеты и негативных эмоций, тут нужно настроение и

аккуратность. Жарит сырники, которые получаются румяными и очень аппетитными. Их не много, только на завтрак, чтобы

съесть теплыми. Холодные они невкусные.

Слыша за спиной шаги, немного напрягается, но внешне себя не выдает.

— Доброе утро, — приветствует, не оборачиваясь.

— Доброе, — повторяет Артём с особой интонацией, ей не понятной. Шуршит одеждой. Одевается. Его вещи так и остались

валяться здесь, на кухне. Рада только сложила их на стул.

Потом он подходит, останавливается у нее за спиной. Отводит волосы от лица. Осторожно, чуть касаясь ее щеки. Ждет,

что Рада привычно шарахнется. Но она стоит. Не спокойно, а просто замерев.

Целует ее в щеку. Она закусывает губу.

— Осторожно, у меня горячая сковорода, — тихо предупреждает.

— Я вижу. Выспалась?

— Не очень.

— И я, — многозначительно говорит он.

— Садись за стол.

Надо же, она еще улыбается.

Гера открывает ящик с ложками, достает запонки.

— Помоги.

Рада откладывает вилку и вдевает запонки в манжеты рукавов. И даже пальцы не дрожат.

— Галстук завязать? — спрашивает с мягкой улыбкой.

— Нет. Не стоит. А то, боюсь, для меня это закончится очень плачевно.

Рада поворачивается к нему спиной и наливает кофе. Игнорируя последнее замечание, накрывает на стол. Гергердт

беседует с кем-то по телефону, договаривается о скорой встрече. На Дружинину накатывает огромное облегчение.

Они завтракают молча. Обычно они что-то обсуждали, делились планами на день, сегодня нет.

— Это тебе так радужно вчера было, что пришлось тралики глотать?

Рада вскидывает зеленые глаза и еле сдерживает желание заглянуть под стол. Зачем-то.

Баночку с таблетками она нашла рядом с кофеваркой, и только сейчас вспомнила, что вчера уронила ее на пол.

— Так в чем секрет? — Гера достает из кармана цепочку, держит ее перед лицом Дружининой. Та смотрит на

покачивающуюся голову льва, как загипнотизированная. — В чем секрет? — повторяет он громче. — Так тебе понравилась?

Авторская работа. В единственном экземпляре. Я закажу тебе такую же. В чем дело? Говори, в чем дело? — давит

Гергердт. Не кричит, но его голос разрывает ей ушные мембраны.

Она начинает плакать. Слезы беззвучно катятся по лицу. Бегут рекой и не останавливаются. А Дружинина продолжает

завтракать.

Гера всякое видел. Истерики и слезы. Но никогда не видел, чтобы плакали вот так. Радка ест свой сырник и запивает его

не кофе, слезами! Он хватает ее за руку. Она всхлипывает. Нервы сдают.

— Прости, мне так жаль. — Тянется и проводит холодными пальцами по красной полосе на его шее.

Гера раздраженно сбрасывает ее руку. Он всегда злится, когда чего-то не понимает. И становится вне себя от злости,

когда его обманывают. Но, черт подери, ему надо уходить, и затевать этот разговор сейчас совсем не с руки. Не к месту.

— Мы позже поговорим. Сейчас мне нужно уехать. — Натягивает пиджак, небрежно сует в карман галстук.

Рада провожает его. Слезы так и не останавливаются. Не будет у них никакого разговора. Она ему сама все скажет, но

немного попозже. Пусть только глаза высохнут, а то в слезах говорить о расставании не очень удобно. Звучать будет

неубедительно.

Дружинина приезжает к Гергердту после обеда. Не дожидается, пока тот закончит свои дела. Хорошо, что утром он