Оксана Сергеева - Перерыв на жизнь

прикосновения, а надо привыкать.

— Я могу точно сказать, что мне не нравится. Наверное, лучше с этого начать.

— Давай начнем с этого, а то нам в постели спорить некогда будет.

Гера отпускает ее руки и наполняет свою рюмку водкой. Рада кивает, подвигает к себе свою полупустую. Там водки на один

глоток, но ей хватит. Она не привыкла к таким крепким напиткам.

—У нас с тобой точно не будет анального секса, даже не мечтай. Я никогда не буду делать тебе минет, стоя на коленях. И

сзади мне тоже не очень нравится. Вот такие у меня пунктики, — рассказывает она обыденным тоном.

Забавно. Рада сидит перед ним в майке и джинсах. И в этой майке она чувствует себя неуютно. Ее выдают случайные жесты.

И меж тем она спокойно рассуждает о сексе. Оральном и анальном. Забавно.

— Ладно. Может не сдохну я за пять месяцев без анального секса, — ухмыляется. — А не на коленях?..

Дружинина облизывает губы и мягко улыбается.

— Если будешь хорошо себя вести.

Гера запрокидывает голову и хохочет. Так с ним еще никто не договаривался.

— О, я буду хорошим мальчиком!

Его резкой смех будто взрывается в воздухе. И у нее внутри, у Рады, от него что-то взрывается, ломается, рушится. По

венам течет долгожданное тепло, и ладони становятся приятно горячими. Она уже готова лечь в постель.

Ей все это время было трудно принять, что тот Гера – это этот Гера. Что мальчик Артём Гергердт снова зачем-то появился

в ее жизни. Все казалось, что привиделось все, их встреча, так не бывает в жизни. Но так бывает. Мальчик из прошлого и

этот мужчина – один и тот же человек. Ее Гера снова с ней. Он другой. Опасный, неулыбчивый, наглый, прямолинейный до

жестокости, но все равно — это ее Гера. Он вернулся, и он ей нравится. Она не просто смогла бы с им переспать, она очень

хочет с ним переспать. Ее неумолимо влечет к нему, отрицать бесполезно.

Рада вдруг с визгом соскакивает со стула и отбегает от стола. Морщась хватается за укусанную пятку.

Гергердт хохочет.

— Что за… — выдыхает Дружинина. — Гера, у тебя есть кошка? Гера, это твоя кошка?

— Моя. Вот вы и познакомились. Долго она тебя изучала.

— А что она такая злая? Кусается… — смотрит на себя. Вся майка залита кофе. Свою чашку перевернула, когда слетала со

стула.

— Нет, она не злая. Она трусиха страшная.

— Ты не злая? — Рада улыбается. Присаживается на корточки и осторожно гладит трехцветного перса. Кошка пушистая,

ухоженная; на ней красивый кожаный ошейник с камешками. Она довольно щурится от прикосновений. Как будто улыбается.

— Спасибо, Оля, а то хрен бы я дождался окончания этих посиделок, — довольно говорит Гера.

Рада тут же вскакивает на ноги и не успевает опомниться, как его руки проворно задирают на ней майку. Она остается в

бюстгальтере. Он белый, гладкий. Правильный. Под такие майки носят именно такое белье. И трусики на ней, наверное, тоже

такие же — белые, гладкие. Гергердт бы сам хотел их снять.

Артём притягивает девушку к себе, перехватывает за талию, просовывает ладони за пояс джинсов. Чувствует пальцами

тонкую гладкую ткань на упругих ягодицах.

— Иди… — выдыхает Рада ему в плечо и чуть-чуть отталкивает его от себя, — иди в душ, я сейчас приду.

— Не потеряешься?

— Не потеряюсь, — усмехается она.

Хотя в его огромной двухуровневой квартире можно запросто потеряться. Рада добиралась только до зоны кухни, даже

гостиную не всю обошла и не была на втором этаже, там, наверное, находится спальня.

Гера уходит, поднимается по лестнице. По дороге срывает с себя ее шарфик и засовывает его далеко в шкаф.

Дружинина не провожает его взглядом. Ей нужен перерыв. Хоть пару минут. Несколько вздохов. Они еще не в кровати, а ей

уже дышать от него нечем, от его взгляда, от рук.

Бабы любят, когда их раздевают. Любят, когда мужчины стягивают с них белье. Некоторых Гере нравилось раздевать

самому, других он предпочитал видеть голыми уже в кровати.

Но Дружинина раздевается сама. Сквозь стеклянную стену ванной комнаты Артём видит, как она снимает одежду. С каждой

ее сброшенной вещью, разумные мысли из его головы испаряются. Чем больше она обнажается, тем более диким

становится его желание обладать ею — владеть чувствами, желаниями, эмоциями. Она должна принадлежать ему этой

ночью. И целых пять месяцев она будет принадлежать только ему.

Никогда не понимал, как можно зациклиться на одной девке, но тем не менее точно знал: Дружинина не надоест ему через

неделю. И через месяц не надоест. Он так дико хочет ее, этого времени точно не хватит, чтобы удовлетворить его желание.

А ведь только недавно на вопрос друга, не надоели ли ему шлюхи, ответил, что нет. Но увидел Дружинину и решил: надоели.

Задолбали. Смотреть на них больше не мог. Разные все лица и такие одинаковые. Все одинаковые. А еще с Радой

Дружининой хотелось не только сексом заниматься, но и говорить. Возможно, опять-таки, из-за их прошлого. Может быть,

если бы не знал ее раньше, с ней бы тоже не разговаривал. Обменивался нужными фразами лишь бы до кровати довести.

И вот она, наконец, здесь. Сидит голая на его кровати, белеет спиной в сумрачной комнате. Такая красивая. Спокойная.

Желанная. Скромная. Есть в ее движениях какая-то сдержанность, — так неспешно она расстилает постель, словно

готовится не сексом на ней заняться, а умереть. Зачем вообще ее расстилать?

Рада слышит шаги Артёма за спиной, чувствует, как слегка прогибается матрас под тяжестью его тела, и невольно замирает.

Горит ожиданием, томится предвкушением и испытывает… страх. Да, ей страшно. У нее давно не было никого, кроме

Антошки. Она привыкла к нему, знает его. И совершенно не знает Гергердта. Он незнакомый, чужой. Ошалелый от

сексуального желания и очень для нее опасный.

Надо же, думала, он набросится на нее, стоит им оказаться в кровати, а Гера медлит. Греет ее плечи горячим дыханием, но

медлит, не целует. Слегка касается губами шеи и — о, господи! — нюхает ее. Как животное. Шумно втягивает запах, щекоча

кожу кончиком носа и вдруг, приподнимая, усаживает ее на себя и крепко прижимает к своему телу. Она чувствует его

твердый член ягодицами и рвется возмутиться: предупреждала же, что сзади не нравится.

Артём замечает, как вмиг каменеет ее спина, и Рада едва уловимо подается вперед, точно пытается убежать.

— Не бойся. Я же говорил: все только по взаимному согласию. Я не глухой. И память у меня хорошая.

Ему не терпится узнать ее, почувствовать. Он так ее ждал. Так хотел. Не помнил, чтобы кого-то хотел с такой силой. А теперь

держит ее в руках и дуреет. Еще не целует, не ласкает, но уже дуреет от какого-то незнакомого чувства. Давно уже не

испытывал ничего нового. А сегодня испытает. Целая ночь впереди. И она, Радка-мармеладка, вся его. Вся.

Его рука опускается вниз, скользит у нее между ног, замирает на теплом влажном местечке.

— Я буду хорошо с тобой обращаться.

Она хрипло и негромко смеется:

— Обещаешь не выбрасывать мои лифчики в мусорное ведро?

— Обещаю, — улыбается ей в плечо, шалея даже от ее голоса, осипшего от желания, волнения и страха.

Гергердт нутром чувствует страх. И это ему тоже нравится. Она ведет себя как девственница. Но Дружинина не может быть

девственницей. Ей двадцать восемь лет. И она спит со своим начальником. Спала. Этот Антошка к ней больше не

притронется.

— Ты же сама пришла. Сама. — Водит губами по шее. Как хорошо, что Рада собрала волосы, сцепила резиночкой в высокий

хвост. Они не будут мешать ласкать ее.

— Гера, — шепчет она, — новый любовник — это как новый массажист. Не знаешь, чего ожидать. Не знаешь техники.

Знаешь, зачем пришла, а руки чужие. Но после первого раза становится ясно: придешь еще раз, или нет. — Она чуть

выгибается и, глубоко вздыхая, отклоняется, сильнее опираясь ему на грудь. Гера крепкий, теплый.

— У тебя нет выбора. Ты уже сказала: пять месяцев. А вдруг тебе не понравится?

— Понравится. Я пришла, потому что хочу. А ты мне нравишься.

Он ей нравится. Она видела его голого в душе. Гера, он... как статуя. Каменный. Скульптурно сложенный. Антошке до него

далеко. Гера сделал свое тело идеальным. Такими не рождаются, такими становятся.

— Я хочу, чтобы ты стонала.

Дружинина издает мягкий смешок и немного запрокидывает голову. Собирается что-то сказать, но уже не может, удивленно

вздрагивая от неожиданного укуса в плечо. Дыхание у нее обрывается, по телу бегут мурашки.

Гергердт ждет первого вздоха и начинает целовать ее. Шею. Плечи. Влажно, настойчиво. Сминая волю, разум. И свою

выдержку заодно. Какая тут выдержка, когда чувствуешь ее дрожащую. Готовую. Слышишь затрудненное дыхание,

различаешь все его оттенки. Откликаешься на каждый стон.

Она такая роскошная. Чувственная. Совершенно расслабленная. Ее тело дышит возбуждением. Грудь тяжело вздымается.

При взгляде на эту грудь рот наполнялся слюной. У нее натуральная грудь. Идеальная, высокая. Ее хочется попробовать на