Но нужно не сожалеть о прошлом, у нее есть сейчас и это сейчас будет преданно жесткому пересмотру — ныне благородная девица Пенелопа Эсмондхэйл представлена в глазах общества сложной, дурно воспитанной натурой, которую не ставят в пример подрастающим девушкам, и никто из представителей сильного пола не рискнет обзавестись подобной спутницей жизни, уже напоминающей перезревший фрукт с горечью и неприятной остротой. Поэтому Бетти, такую же независимую натуру, нужно наставить на путь истины немедленно, дабы девочка не повторила тех ошибок, дабы подготовилась встретиться с более сильным противником — светским обществом, от коего ей не сбежать, а нужно научиться приноравливаться к существующему порядку, негласным правилам и тонкой безжалостной игре натур черствых и бессердечных. К сожалению, Сюзанна в этом плане была плохой матерью — она предоставила маленькому цветку вырасти в изолированной оранжерее, и совершенно не готовила детей к встрече с социумом, там за горами, всего в каких-нибудь девяносто милях от их мирного убежища. Деревня — это самое чистое начало, которое делает человека неизменно совестным и поступающим по справедливости, но это не приближает этого человека к светскости, в котором вращаются принципы далекие от правильных. Особенно будет тяжело детям, чья судьба все еще предопределяется будущим. Пороки никуда не исчезнут и за двадцать лет, а вот маленькие жители Альбиона к тому времени войдут во взрослую жизнь и тогда трудно им придется среди таких же сверстников, только подкованных столицей.

Пенелопа отнюдь не была против подобного уюта, но разве не пострадала героиня в следствие своей недальновидности? Однако здесь все было так однообразно: одни и те же характеры, привычки и знакомства, мало встречающаяся аристократия, зато много воспитанных людей средней руки, которые строго придерживались правил приличия. И мало грязи человеческой, тех засасывающих столичных трущоб, которым славился быстро увеличивающийся Лондон. Если ты думаешь, читатель, что Пенелопа вмиг переродилась, и теперь будет проповедовать добродетель, то промахнешься в своих рассуждениях. Нет, она на такое не способна, пусть даже ей пришлось бы год слушать проповеди новых методистов, кои сами себя канонизировали. Но дельный совет о том, как полезно ездить в гости к подругам, и как обязательно прислушиваться ко всему, что они говорят — вот пожалуй и вся мораль, отнявшая несколько минут, и тем не менее воспринятая Бетти с должным вниманием.

Барышня продолжила свою прогулку, видимо опасаясь встретится с тем, от которого мурашки шли по телу, а после сегодняшней выходки и помышлять о том опасно. В своих расчетах Пенелопа, естественно, не ошиблась, поскольку не застала его в доме, хотя, по словам Сюзанны, он пробыл прилично и по уходу сокрушался, что милейшую мисс Эсмондхэйл не застал.

Вскоре вернулся мистер Джонсон, задержавшись от обещанного на три дня, хотя приехал в спешке. И чтобы безотлагательно исполнить вверенное ему поручение, без промедления, вручил Пенелопе записку от ее сестры, которое ему по стечению обстоятельств, передали в доме Файнелов.

— Джулия у Файнелов? — удивилась Пенелопа, хотя заинтересованность ее не могла быть удовлетворена, поскольку общественность мало знала, что на самом деле творится за стенами подобных домов. Распечатав конверт, прочла короткое извещение:

«Пенелопа, ты должна немедленно приехать в Лондон, дядя умер и через несколько дней похороны. А поскольку по счастливой случайности мне встретился мистер Джонсон, в доме которого ты живешь, взяла на себя смелость и поручила ему доставить это послание»…

ГЛАВА 6. Падение «Стоунхенджа»

Торжество власти в умах и безмерная вера в могущество империи: диктовка морали и подавление человека как человека — все это и новый виток прогресса; все это и провозглашение героями государства отнюдь людей не мужественных, составило главную идеологию XIX века. И что такое костяки, сводчатые столбы поддерживающие могущество золотом и влиянием, и что они такое, когда эти нерушимые монолиты постепенно обрушивались с трона могущества и падали, как простые смертные?

Но эти столь высокие материи нужно преподавать не писателям, а ученым, которые зарабатывают своими высокопарными лекциями себе на хлеб. А бедным писателям останется разве что продолжить свое обыденное повествование.

Пенелопа Эсмондхэйл никогда не годилась для серьезного ученья, поэтому мысли ее имели самый, что ни есть, прозаический характер. Не питая никаких особых иллюзий, барышня прибыла на Оксфорд-стрит еще под влиянием южных ветров. И равнодушие высокопоставленных родственников, которое сопровождало приезд девушки, уже не удивляло: Джулия и миссис Эсмондхэйл спустились к ней по прибытию, но Диана сделала это скорее, чтобы образумить свою дочь с первого шага.

О, родовое гнездо серебра и золота, шелка и парчи, картин и утонченного аристократизма — некогда взлелеянное тщеславием — чем станешь ты теперь, когда сэр Магнус оставил тебя, его бренное тело и мраморный склеп не станут твоими союзниками? Но как живые распорядятся твоею судьбою? Он умер. Смерть его была самой обыденной: простудившись на свадьбе, но послав врача ко всем чертям, угасал, несмотря на весну, и погожим майским деньком навеки расстался с этим миром. Упокой душу его нераскаявшуюся, ибо кроме Всевышнего теперь никто о ней и не вспомнит.

Леди Файнел, облаченная в траур, как и подобает безутешной вдове (но разве была она безутешна или хоть сколько горевала вообще?), молчаливо принимала соболезнования. Каждый час на серебряном подносе дворецкий приносил ей письма: их было много, но искренности в них, если сложить все слова и предложения — крупица. Госпожа ныне была немногословной, никто и не пытался потревожить ее, но только не с горем делила она свой досуг, другие, далекие от погребальной церемонии, мысли занимали голову — госпожа с долей злорадства, лишь скрытой пеленой церемониальности, размышляла о чем-то…

Пенелопа не годилась стать тем исключением, которое порой возникает неожиданно, но даже в такой ничтожности, помогает осознать свои ошибки: при таких обстоятельствах их можно было считать посторонними людьми. Можно сказать, во-первых, девушка приехала ради приличия быть на похоронах дяди, во-вторых, брать на себя обязанности сердечной собеседницы не входило в ее планы. В этом случае Джулия была роднее, тетушка простила ее глупость и наказала устным предупреждением (считая, что пару пропущенных балов, а также упущенная превосходная партия со старшим Бедфером научат девушку послушанию).

Дом казался особенно мрачным и не только потому, что слуги и хозяева придерживались траура, но и потому, что из молодежи тут были только сестры Эсмондхэйл (давно признанно, что молодость украшает даже уныние). Мистер Файнел — а отныне сэр Мориссон — уехал, чтобы осмотреть законные владения и разобраться в делах, и никакие уговоры обождать, не остановили его от опрометчивого решения, ни благоразумие руководило им, другой его враг, к которому тянулись тайные помыслы, стал теперь советчиком… Но разве характер его не был известен ранее, можно подумать, будто эгоист и скряга расщедрятся на пожертвования для нуждающихся, а пьяница и вор станут праведными людьми?

Вот так, навскидку, обстояли дела в доме, где всегда попиралась чистота души, мягкость характера и врожденное чувство справедливости. И в тот день, когда придерживаясь всех традиций похорон, родные и близкие, тем не менее, не проронили ни слезинки, душа отпрянувшая из тела, чтобы престать перед судом Божьим, оказалась уже давно всеми позабытая, кроме старой служанки Глоры, все еще чтившей старые обычаи, но почитавшей только то, что было до Эммы.

Похороны проходили в соборе святой Марии Магдалины. Под возвышенную проповедь священника о всех достоинствах и добродетелях усопшего и преданию его души Всевышнему никто особо не горевал, что расположило людей к общению. Леди Файнел со своей сестрой на почетном месте неподалеку от гроба вместе с новоиспеченным баронетом, с придавленным торжеством написанном на их лицах и равнодушием в голове, возглавляли эту процессию. Джулия и Пенелопа примостились где-то позади: старшая мисс Эсмондхэйл долго бы не выдержала фальши, поэтому инстинктивно придерживалась стороны, ну а Джулия просто не хотела оказаться рядом с Рупертом и безутешной Элисон, которая не сколько рыдала, сколько скрипела зубами. Но встреча для барышни оказалась неизбежной, он сам незаметно подсел на освободившееся место:

— Мисс Эсмондхэйл, как я рад вас видеть.

И все бы пошло хорошо, если бы в этот момент не вмешалась Пенелопа:

— Я польщена, хотя не имею чести знать вас, сэр.

— А вы?

— Мисс Пенелопа Эсмондхэйл, старшая дочь Дианы и Джейкоба Эсмондхэйлов из Беркшира, если вам угодно знать, кто я на самом деле.

— Тогда прошу прощения, я знаком с вашей сестрой…

Джулия в это время пыталась физически превратиться в незаметное ничто, прячась за плечом сестры, чтобы Руперт ее не видел.

— Я передам ей ваше приветствие, как только появится удобный случай…

— Но ведь мисс Джулия за вашей спиной? — удивился джентльмен.

— А вы забываетесь, сэр, это церковь и сейчас заупокойная месса, и в данный момент, надобно выражать скорбь, а всякого рода приветствия подождут…

Майерсон сухо поклонился и тут же освободил свое место близ сестер, да и какая-то немолодая дама впереди нервно оборачивалась пару раз, чтобы глазами его отыскать. По всей видимости, эта аскетического телосложения леди с тонкими чертами лица, была его женой, к которой он испытывал такие же чувства, как и к своему траурному наряду. И, тем не менее, он уже оказался по правую руку от нее, (по наблюдениям Пенелопы) оставшееся время что-то доказывал супруге, которая нервно махала веером во все стороны.

— Ты его боишься? — спросила Пенелопа, забавляясь перебранкой молодоженов.