Вечером Сюзанна, занимаясь шитьем или вязанием, рассказывала Пенелопе, как нравится ей подобная жизнь, когда она хозяйка в своем доме и знает что к чему, когда муж ее любит, предан ей одной и считает ее лучшей подругой по жизни, делится с ней своими мыслями, доверяет ей. И что они преисполнены добрых намерений, поэтому по субботам миссис Джонсон посещает школу для дочерей фермеров и, по желанию, прививает им хорошие манеры. И поэтому несколько девочек, которых Пенелопа видела в первый день, приходят к ней за дополнительными уроками — ее любимицы. Даже Пенелопа прониклась любовью к такой тихой жизни, наполненной невинными развлечениями, если б только не хитро-сверкающие стеклышки очков мистера Джонсона, помышляющие некоторую интригу. Барышня давно заметила этот особый взгляд и только и ждала, как бы разгадать его значение.

Впервые при ее памяти эти стеклышки засверкали с той особой силой, когда глава семейства после обеда, за чтением письма так многозначительно заметил:

— Дорогая Сюзанна, наш хороший друг уже вернулся и нынче вечером приедет к нам выпить чаю.

— Да что ты, милый, я буду рада видеть во всякое время мистера М…. — тут ее супруг приложил палец к губам и жена его запнулась.

— Да, наш хороший друг, дорогая мисс Эсмондхэйл, чаровница и фея низин Беркшира (с самой первой их встречи он решил, что она фея и, не стесняясь, объявил ей это, на что Пенелопа смотрела с удивлением, но потом привыкла к такого рода комплиментам, ведь ничего серьезно опасного они не несли), и сегодня он нас посетит, думаю, теперь вам будет еще веселее, а завтра мы поедем кататься по нашей милой равнине, вдоль меловых холмов Саут-Даунс, дорогой до Брайтона. Были ли вы когда-нибудь в Брайтоне? Нет! Хм, это очень красивый город, некогда резиденция короля Георга IV, его королевский Павильон — маленькое индийское чудо среди Английских равнин: ландшафты и парки, скверики и террасы все напоминает о временах «георгианства», рекомендую его посетить.

— Замечательно, — ответила Пенелопа, не понимая, чем он может ее так заинтересовать.

Они сидели в гостиной с рабочими корзинками. Бетти, будучи старшим ребенком, возилась с шестилетним Эдвином и малышом Марком, Флой же была наверху с кормилицей. Мистер Джонсон невозмутимо читал газету, тогда как Сюзанна иногда поглядывала в окно.

Как только доложили о прибытии гостя, которого велено было называть «мистер», чтобы интрига сохранилась долее, все тут же пересели к столу и служанка внесла поднос с чайным сервизом, а лакей огромный поднос с угощеньями.

Он вошел, красивый мужчина, только не той красотой, кою чтят в свете, нет, это была мужественность, храбрость приукрасившие его суровые черты лица, лица переносившего много испытаний. У него был необыкновенный взгляд, черные глаза излучали энергию, улыбка — легкая и умная — представление об уме сего господина. Мистер М обыкновенно поклонился Джонсону и его жене, а хозяин, предвкушая эту минуту уже день-два, подскочил, чтобы лично представить его Пенелопе:

— Мисс Эсмондхэйл, разрешите представить моего друга Генри Мартина.

— Дружище, это наша дорогая подруга — Пенелопа Эсмондхэйл из Фортенхолла, что в Беркшире. Фея и чаровница низин Уайт-Горсетской долины завладела моим сердцем, также как вы милой Сюзан.

Пенни была смущена подобным представлением (бесцеремонность — вот как расценила она подобные речи и это ее раздражало).

— О, будьте покойны, мистер Джонсон, — сердце вашей супруги лишь ваше, а я там скорее, как назойливый гость. А с мисс Эсмондхэйл я уже давно знаком.

Их взгляды встретились, он поклонился и решил объясниться:

— Я имел величайшее удовольствие косвенно быть представленным вам, как Генри Мартин, друг Ричарда Гембрила, — последнее он добавил смутно, — на Моулдосовском балу.

— Ах да, — молвила Пенелопа, хотя воспоминания только вызвали только горечь.

— Пуф, — возмутился Джонсон, — а я-то думал вас первым лично познакомить.

Мистер Мартин, чью персону так долго хранили в тайне от ушей Пенелопы, уселся в противоположном углу, неподалеку от госпожи Джонсон и принялся наблюдать за детьми и перекидываться со счастливой матерью комплиментами, а Чарльз, пытаясь наверстать хоть сколько упущенное им время попусту, наспех пересказать историю знакомства с Генри, и что он является ближайшим их соседом, арендуя маленький домик, пока его собственное поместье приводится в надлежащий порядок и еще несколько деталей, которые Пенелопа уже пропустила.

Больше всего девушку взволновало, что он друг Ричарда, а значит история со скандалом в их доме могла долететь до его ушей и, возможно, эта тайна продвинется и дальше. С трудом одолевая свое смущение, она невольно поинтересовалась, как самочувствие миссис Гембрил и давно ли ему доводилось видеть Ричарда:

— К сожалению, я не располагаю никакими сведениями, ибо в последний раз с ним говорил на балу, а в доме побывал на похоронах мистера Гембрила-старшего, да и то там едва ли перемолвился парой слов с безутешной вдовой.

— Прискорбно, — заметила Пенелопа, выдохнув.

ГЛАВА 3. Разговоры и не более

На следующий день, она веселенько беседовала и с мистером Джонсоном, хотя все же злилась на сверкающие стеклышки, и с Генри, усвоив, что ее душевному спокойствию ничего не угрожает, поскольку тайна покоится далеко отсюда.

— Слушай, Генри, ты решил оставить старый фасад?

— Да, Чарли.

— История это все хорошо, и я сам к ней неравнодушен, но ты бы рискнул обратиться к столичному архитектору?

— Я не гонюсь за модой.

— Мисс Фея и чаровница, а вы как думаете? Повлияйте на моего друга, он вас послушает.

— Я люблю историю, и если старый фасад хорошо сохранился, стоит ли его портить?

Стеклышки довольно сверкнули, хотя мистер Джонсон сделал вид, что негодует:

— Ах, былые времена! Все хотели каких-либо перемен даже в усадьбах, а ныне молодежи подавай утлое и ветхое.

Генри немного отъехал от ландо и спустя полчаса приблизился к сидевшим, но уже со стороны Пенелопы (она нервничала, только это было необычное волнение и, кажется, щеки порозовели).

— Мисс Эсмондхэйл, — обратился Генри, когда чета Джонсонов, как будто была поглощена осмотром окрестностей прихода Ландбери, — я боюсь, что вы злитесь на меня и это заслуженно мной по справедливости.

— С чего вы это взяли? — удивилась она.

— Не знаю, но вижу, что вы избегаете меня. Возможно, я заслужил это в прошлом… то есть на балу, и искренне прошу прощения.

— Нет. Мы даже не были представлены друг другу, хотя ваш друг станцевал со мной танец.

— Я знаю, как притягателен Гембрил, — вздохнул Генри, — и мое с вами тогдашнее знакомство… мой друг более интересен в общении.

«Или знает…» — всполошилась душа, тогда как на словах это выглядело так:

— Ваш друг — мистер Гембрил — возможно, притягателен и интересен, но на этот счет нужно будет спросить мою сестру, а я с ним общалась недолго и то при таких обстоятельствах…

— Да, да, я понимаю, что бал не место, где заводят друзей, но, кажется, он проявлял к вам интерес.

Пенелопа покраснела, хотя нет — побелела и добавила:

— … как и ко всем барышням, хотя большая часть его предпочтения досталась Джулии.

— Ваша сестра великолепна, она сияла на балу и по праву была признана одной из красоток, как я слышал от мисс Тренд, и не удивительно, что мой друг заинтересовался ею и искал общества лучшей из лучших… хотя порой не тех…

Про великолепие сестры Пенелопа слышала всю жизнь, поэтому внутренне все же разбавила его похвалы некоторыми остротами правды, хотя в этот раз она не разозлилась (теперь лучше понимая сестру), про Гембрила вспоминала с презреньем, хотя больше от его низменности натуры, нежели от ревности или еще каких-нибудь сумасбродных порывов. Конечно, тайна сокрытая матерью, а уж мать ее могла все выставить в лучшем свете, не должна тревожить девушку теперь, но если этот Генри Мартин все знает и нарочно терзает ее нутро, или же это все непреднамеренно?

— Мистер Мартин, а как далеко отсюда ваше поместье? — осведомилась барышня, желая сменить тему.

— Недалеко… — ответил тот, просияв возможностью рассказать о предмете его гордости и от возможности также сменить тему.

— Ну, если и дальше катиться по этой дороге… — добавил более точный Джонсон, стеклышки которого вопросительно рассматривали собеседников уже некоторое время, — то, пожалуй, еще миль шесть, только там сейчас такой грохот, хотя после починки останется еще ой как много старины.

— Поместье верно прекрасное? — улыбнулась гостья.

— Да, — с его красивых губ ответ слетел с улыбкой.

— А вы хотели бы его увидеть? — лукаво сверкнули стеклышки.

— Ну не то, чтобы увидеть…. — замялась гостья.

— О, это было бы славно, — вмешалась миссис Джонсон, — нам обязательно нужно будет выбраться туда и осмотреть поместье, ведь правда, дорогой наш мистер Мартин?

— Конечно, — согласился он.

— Обязательно, — вставил Джонсон.

Затем Пенелопа в сердечном смятении, а ей этого не хотелось показывать, и чтобы эти стеклышки поменьше бы сверкали — поэтому она решила пока собраться с мыслями и немного уделить внимания природе, восхищаясь нежным ее пейзажем. Сразу, не зная никаких местных названий, она сама именовала его шиповниковым раем, хотя почему-то сюда несправедливо привлекли дроздов, а ведь сколько угодно здесь дикой розы: у домов зажиточных фермеров культурные сорта, и в первозданности своей — у дорог и на окраинах. И вот-вот цвет должен был распуститься, много бутонов нежнее на порядок листьев, выглядывали на радость прохожим. Да и фермы казались ухоженными, а их владельцы явно людьми состоятельными, насколько Пенелопа могла судить по встречающимся их коляскам, фургонам и просто прогуливающимся мимо, хоть одежды и были пошиты из недорогого сукна, но обязательно у дам проглядывались ленты, у джентльменов отменные цилиндры и чистые сапоги. Да и рабочих на каждом поле человек по двадцать и много меринов в упряжке.