Миссис Эсмондхэйл и Джулия настояли на том, чтобы всем вместе сойти вниз, они с трудом уговорили Эмму, которая позвонила, чтобы сменить наряд и немного оттянуть неизбежную встречу. Собравшись вновь вместе, вся троица спустилась в гостиную. У огня на своем «троне» восседал сэр Магнус Файнел, рядом с ним молодой джентльмен — внук баронета и Мориссон. Элисон отсутствовала, она поднялась к себе, чтобы переодеться.

Грации леди Файнел, ее величавой гордости могла позавидовать даже молодая королева, она ступала по своим владениям почти с закрытыми глазами, изящно делала кивок головой, как бы невзначай, задерживая взор на экране камина или фарфоровой вазочке, но не на гостях. Молодой джентльмен поднялся, приветствуя хозяйку, он еще не был представлен ей, поэтому их огромного кресла послышался приглушенный голос хозяина дома:

— Эмма познакомься это — Руперт Майерсон, сын Элисон.

— Имею великую честь с вами познакомиться, леди Файнел, я о вас наслышан.

«Не сомневаюсь» — подумала Эмма, слегка рассматривая молодого человека.

— В свою очередь, хочу представить вам мою сестру — миссис Эсмондхэйл и ее младшую дочь Джулию, — обе дамы сделали вежливый книксен.

Руперт оказался довольно посредственным человеком, имел заурядную внешность, схожестью напоминал своего деда и носил деревенские бакенбарды, как отметила Джулия про себя, и густые усы. Его маленькие черные глаза блестели из-под нависших бровей, он с первой минуты отметил молодую барышню Эсмондхэйл.

Мориссон как всегда потребовал, чтобы принесли вина из отцовских погребов, нарезанную холодную курицу и несколько сандвичей. Остальные гости предпочли черный китайский терпкий чай.

— Как только Элисон спустится, я хочу, чтобы был накрыт стол, — прохрипел сэр Магнус, отрываясь от беседы с внуком, и возможно недовольный упорным молчанием его жены.

— Мистер Файнел, — обратился Руперт к Мориссону — я посещаю Лондон впервые, не могли бы вы мне подсказать, где здесь устраивают скачки?

— О, вы увлекаетесь зрелищными видом спорта? — оживился Мориссон, оказавшись в своей стихии. — Я завтра отправляюсь на ипподром с одним моим другом, думаю, ваше общество не помешает. Даже могу вам посоветовать хорошую лошадь — Резвая Бетти или Игривый Барон — лучшие скакуны вот уже который сезон.

— Я вам чрезвычайно благодарен.

В глубине души домочадцы Мориссона знали какую слабость он питает по отношению к скачкам, не раз происходили неприятнейшие разговоры в кругу семьи из-за этого пристрастия. Сэр Магнус должен был немедленно пресечь финальную часть этого разговора, но в данном кругу счел это невозможным и промолчал. Эмма кое-что подозревала, но это были лишь ее догадки.

Весь этот вечер Джулия с небывалым интересом рассматривала приезжих гостей. Во-первых, чтобы убедиться, действительно ли они такие, какими рисовала их Леди Файнел. Во-вторых (она еще боялась себе признаться) постепенно проникалась к гостям симпатией. Когда Элисон вошла в гостиную, он сразу же бросилась здороваться с озлобленной леди Файнел, сделала несколько комплиментов матери, как только их представили, и заговорила с Джулией по-французски:

— Mademoiselle Juliette.[4]

— Oui, madame?[5]

— Je suis si contente qu'a trouvé à vous une telle bonne interlocutrice, — она жмурила глаза от удовольствия — Il est tant d'au plaisir.[6]

Мисс Эсмондхэйл была немного сбита с толку таким радушием, с которым отнеслась к ней Элисон, но тяжелее казалось ощущать на себе осуждающий взгляд тетки и матери.

«Возможно она не такая уж и плохая, и вся неприязнь тетушки сводится к тому, что миссис Майерсон ей не дочь, тем паче любимица отца. Ведь им тоже приходится сносить Пенни, и в доме работает Нола, от которой отец запретил избавляться. Все семьи практически одинаковы: сэр Магнус строг, как и отец», — придя к такому неутешительному выводу, Джулия еще больше растерялась, как быть дальше? Не будь тут ее тетки, она с удовольствием болтала с миссис Майерсон весь вечер. Сложно выкручиваться в сложившейся ситуации, отталкивать людей, с которыми тебе приятно свести знакомство. Руперт такой душка, несмотря на свою неприглядность, и совершенно не похож на Гембрила. Спустя время, когда увлеченность ослабла, здравый смысл подсказал, что Ричард был чудаком, он-то не отходил от нее и засыпал комплиментами, то подобно собачонке, волочился за сестрой. Мысль приобрела новое направление — «Интересно, а чтобы сейчас делала Пенелопа? Скорее всего, подразнивала тетушку, она же некогда не любила родственников матери. Но Джулия не Пенелопа, она должна вести себя подобающе, поэтому ей лучше помалкивать и не выказывать своей симпатии».

— Отец, я поражена, что старая Глора так расстаралась к моему приезду, не нужно было производить столь тщательные перемены, ведь леди Файнел могла затаить на меня обиду, она хозяйка дома и правительница в нем. Знаете, я так долго не отведывала такой изысканной пищи. Французский рисовый пудинг и ванильное мороженное, я много раз видела их во сне, моя кухарка недостаточно квалифицированна, чтобы готовить подобно лондонским поварам, они ценятся далеко за пределами столицы… — после такого потока речей, она сделала небольшую паузу, чтобы передохнуть:

— J'étais aux anges![7] — таким был ее окончательный приговор.

Музыканты сыграли несколько грустных мелодий, миссис Майерсон даже достала свой носовой платок, но вот прозвучали первые нотки веселой шотландской песенки, и Элисон захотелось станцевать рил. Ее кавалером вынужден был стать неуклюжий Мориссон, после сытного ужина он стонал и пыхтел, переводя дыхание, в то время как его дама беззаботно порхала по лакированному паркету.

На следующем танце его сменил Руперт, который стойко держался до последнего. Он хотел пригласить Джулию на первый танец, но она вежливо отклонила предложение, стараясь держать безопасную дистанцию по отношению к этим людям. Мориссон после такой встряски раскраснелся, без сил упал в кресло и до конца вечера не шевелился, лишь иногда ему подносили бокал вина или старинный английский напиток «Шерсть ягненка» — пиво, смешанное с яблочным сидром, сахаром и специями — он очень хорошо утолял жажду. А еще он был избавлен от постоянных понуканий и сарказмов со стороны отца.

В беседах Элисон много упоминала о лошадях, радуясь одобрению своих собеседников, не уставала повторять:

— Que c’est beau![8]

— Возможно, мы прокатимся верхом, — вставил свое замечание Сэр Магнус.

— Доктор предостерег меня и порекомендовал тебе больше не садиться на лошадь после того обморока, — заговорила обеспокоенная Эмма.

— C'est bidon![9] Вечно этот старый зануда твердит мне оберегаться, я всю жизнь был наездником и умереть от неудачного падения не так болезненно, как постепенно иссыхать.

— Отец!? — изумилась Элисон. — Что вы такое говорите, помилуйте мои нервы и здоровье вашей же…. моей названой матери, — осеклась она, — я лучше откажусь.

— Non, pas question![10] — запретил ей Сэр Магнус. — Я знаю, как ты любишь совершать прогулки верхом, но, возможно, Эмма согласиться быть твоей спутницей.

«Скорее земля перевернется…» — про себя подумала леди Файнел, покрепче сжав губы, от чего они стали совсем бледными, но противиться мужу она не могла, подавив презрение, невзначай произнесла:

— Хорошо, как только распогодиться, я составлю компанию миссис Майерсон.

— О, называйте меня просто Элисон, я не хочу быть чужой для вас, — она вложила свои руки в руки Эммы. Та чуть брюзгливо их не отстранила, нервно дернулась бровь, сама же была схожа на изваяние.

Расходились гости очень уставшие, Мориссон с трудом поплелся к себе, Элисон радостно бросила — «Bon soir»[11], и вприпрыжку поднялась к себе. Джулия, как ближайшая соседка мистера Файнела, слышала странные звуки, издаваемые с опочивальни джентльмена. Сама она тоже долго не могла уснуть, ей нужно было остыть и хорошенько обдумать, как правильно поступить, чтобы остаться учтивой с миссис Майерсон и не обижать тетку.

ГЛАВА 4. Дама с книгой

Две недели миновали, как им и положено в суете и различных домашних развлечениях. Погода для прогулок оказалась неподходящей, зато приглашения сыпались отовсюду. Семья Файнелов, как и годится, посетила два бала — первый устраивал маркиз *** в честь выхода в свет и представления королеве своей средней дочери. Скольким знатным господам Лондонской аристократии, купающейся в титулах, были представлены Диана, Элисон, Джулия и Руперт. Миссис Майерсон, набравшись великой наглости, еще два часа перед сном восторгалась перед Джулией в ее комнате обо всем увиденном и услышанном. Второй, пусть и менее знатный, состоялся у баронета, потомка очень старинного нормандского рода, который решил отдать дань предкам и закатил бал-маскарад времен Средневековья. Джулия выступала в роли фрейлины знатной дамы, Руперт нарядился лучником, искателем приключений с большой дороги, Мориссон — восточным пашой. Под масками легко было затеряться, поэтому наши голубки немного нарушили правила, станцевав три спаренных танца подряд, и остались без наказания за этот проступок. Правда под конец бала Джулия замучалась, танцуя с Мориссоном и выслушивая попутно столько жалоб, что ее веселости поубавилось.

Но после столь насыщенного событиями времени, приближался неминуемый отъезд Майерсонов, который так с нетерпением ожидала Эмма. И вот накануне сборов Элисон впала в страшную апатию, горевала целый день, так сердечно прощаясь с отцом, от чего была оставлена еще погостить на неопределенный срок. Леди Файнел встретила такой удар мужественно, слегка перенервничала и приболела, Диана преданно за ней ухаживала и успокаивала. А Джулия, наоборот, радовалась такому повороту событий, в отличие от тетки, ей было бы в тягость расставание с Рупертом, который проявлял открытый интерес и возможно питал кое-какие опасные чувства, да и молодая мисс не запрещала за собой ухаживать. В первые дни, после их приезда, девушка не находила ничего неестественного в общении с молодым Майерсоном и случайных встречах на лестнице или в общей гостиной. Обычно она подолгу развлекала тетушку и старика Файнела игрой на рояле, пела романсы, популярные со времен их молодости и читала вслух великих поэтов. Ну и само собой предполагается, что Руперт или Элисон выражали свое восхищение или пожелания. Но потом заметила, что стоит ей выйти на прогулку, она тут же сталкивается с молодым джентльменом.