— Что вам от меня нужно? — грозно молвила она, презрительно оглядывая Пенелопу, сидящую на крыльце.

Девушка вскочила, подошла к даме и покорно ответила:

— Я хотела попросить немного молока для этого малютки, — она приоткрыла личико ребенка.

— Попросить? — скривилась миссис Клоуд, от чего ее нижняя челюсть стала выпирать еще больше.

— Я вам заплачу… сейчас у меня с собой нет денег, но я раздобуду их и отдам, честное слово, сударыня, — выговорила Пенелопа сквозь слезы. — Если хотите, я могу оставить залог, у меня есть серебряные карманные часики, подаренные мне отцом и имеющие для меня особую ценность. Еще у меня есть красивый карманный молитвенник в дорогом переплете, и серебряное распятие… я все могу оставить вам. Дайте мне лишь кувшин молока, мне нужно накормить младенца, он очень голоден. Он не ел с самого утра.

Миссис Клоуд безучастно слушала о судьбе малыша, но вот имеющиеся под залог вещи заинтересовали ее.

— Дайте сюда часы! — грозно молвила она.

Пенелопа достала из кармана красивые часики и вручила их даме.

— Эй, Элен, принеси кувшин вечернего молока, да поживей.

Пенелопа тряслась от холода, ожидая на пороге, когда ей вынесут спасительную пищу для младенчика. Она схватила кувшин и прижала его к своему телу, будто самое ценное сокровище, она боялась пролить хотя бы каплю.

— Не дольше недели, — холодно молвила дама и дверь захлопнулась.

Четыре раза только что пробили настенные часы. Пенелопа сидела на кровати, прислонившись спиной к подушке, которая служила ей защитой от холодной стены, держа в руках уснувшего ребенка. Она была в сознании, хотя очень хотела спать. Ее мысли бессвязно роились в голове, она не хотела заглядывать в будущее, впереди был только мрак.

Что ж случилось за эту ночь? Будто вся жизнь пронеслась за пять часов: когда она вернулась, то первым делом сварила малышу еду и досыта накормила его, к счастью, это пришлось по вкусу маленькому, и он сытый и обессиленный многочасовым рыданием, крепко уснул; затем она пошла проведать его больную мать. Близкая подруга Сары уже покинула комнату. Бедная женщина была предоставлена сама себе и на милость Божью, ее состояние по-прежнему не улучшалось. Нельзя винить миссис Гронит в бездушии. У нее тоже была семья и дом, а еще она помогла своему мужу-лавочнику вести их семейные дела.

Пенелопа сделала все возможное, чтобы облегчить страдания больной. Она прикладывала ей холодный компресс, поила водой и микстурой, пустила кровь, помешивала угли в камине, дабы огонь не погас. Затем она заглянула к Дороти. Больная девочка тяжело дышала, ее голова была очень горяча. Она лечила ее так же заботливо, как и мать. Пенелопа просидела у ее кровати битых два часа, пока не убедилась, что девочке получше. Перед сном она решила еще раз заглянуть в комнату матери, дабы смочить компресс. Убедившись, что все в порядке, она повернулась, чтобы выйти, как вдруг услышала слова:

— Мисс… — еле слышно шептала больная, — мисс…Эсмондхэйл…

— Да, Сара, — ответила Пенелопа — я здесь.

Сара пришла в себя, может быть ей стало лучше. Ее блуждающий взгляд не мог остановиться на какой-либо точке. Пенелопа присела около нее, больная заметила ее и с трудом повернула голову.

— Мисс…Эсмондхэйл, как мои дети? — чуть слышно произнесла она.

— Малыш Джозеф крепко спит, Дороти — тоже, — с вымученной живостью молвила Пенелопа.

— Я спала, мне снилось, будто слышу, как малютка плачет.

— Вам это приснилось, — успокоила Пенелопа.

— С ним все в порядке?

— Да, он в порядке — крепыш, поел и уснул довольный жизнью.

— Правда? — успокоилась Сара, глядя на Пенелопу.

— Да, да, — подтвердила та.

— А Дороти? Как Дороти?

— Ей лучше.

— Она… я слышала ее кашель.

— О, она кашлянула раза два, и то от волнения за вас.

Пенелопа сделала непроницаемый, спокойный, уверенный вид, чтобы не выдать, как, собственно, обстоят дела. Больной не нужно волноваться, это не пойдет ей впрок.

— Спасибо, — тихо ответила Сара, — мисс… Эсмондхэйл — вы наша благодетельница.

— Да бросьте, я лишь немного за вами присматриваю, мне не тяжело, это ведь, знаете, сейчас мое призвание — помогать приболевшим людям. Вот вылечу вас, тогда пусть мистер Кроссел знает, что я кое-чему научилась.

Сара попробовала улыбнуться, эти бодрые речи безмятежной, на ее взгляд, Пенелопы понемногу успокаивали ее тревогу.

— Вылечите меня — нет.

— Почему нет? Вот выздоровеете, тогда сядем с вами в моей комнате за чашкой горячего кофе, я вам поведаю, как я обучалась шить больного, посмеемся от души, особенно как сердился Кроссел.

— Нет… мисс Эсмондхэйл, не обманывайтесь, я чувствую…. — она была очень слаба, чтобы так долго говорить.

— Вы чувствуете слабость, ибо я пустила немного крови.

— Нет, я чувствую свой…конец.

— Конец? Нет, вы еще молоды и бросьте свои шуточки.

— Это не шутки… — она тяжело вздохнула

Пенелопа, как могла, приободряла ее, но такие бодрые, веселые, бойкие речи стоили ее сознанию больших усилий. В душе она рыдала.

— Мисс Эсмондхэйл… — заговорила Сара, — смилостивитесь над моими детьми, не бросайте их, прошу вас. Пообещайте, заботится о них, больше мне не к кому обратится…

— Бросьте, вы выздоровеете — будем опекать их вместе.

— Вы неисправимая девушка, — улыбнулась Сара — вы так обманываетесь — обманываюсь и я, пообещайте не бросать моих малюток, прошу…

— Почему обманываюсь, я верю — вера моя крепка. Но, я вам обещаю сделать все возможное в моих силах.

Сара была весела и спокойна: речи подруги немногое приободрили. Она попросила лишь выпить воды и уснула.

Спустя час она была мертва. Пенелопа просыпалась несколько раз и наведывалась ко всем больным, и обнаружила, что Сара — похолодела. Тогда Пенелопа упала у изголовья и залилась горячими, но беззвучными и горькими слезами.

Вернувшись в комнату, она взяла Джозефа на руки и прижала к себе, так нежно, как никого еще в своей жизни. Она плакала, глядя на беззащитного кроху, оставшегося без любящих людей, горе-отца она в расчет не брала. Пенелопа не могла объяснить те нежные чувства, которые проснулись в ней и нахлынули с особой силой, именно сейчас в этот роковой час. И не могла оставаться безучастной, видя страдания малютки, сейчас наша героиня не пожалела бы жизни, чтобы ему помочь.

И вдруг ей открылась истина ее бесполезной жизни, такое просветление приходит в часы расплаты, в минуты сотворения из никчемности, человека более возвышенного над своими проблемами; все время, потраченное на то, чтобы заботиться лишь о себе и своих потребностях, было выброшено в пустоту. Она была совершенной эгоисткой — изводила учителей и гувернанток, сестру обижала, мать не хотела слушать. Не давала никому спокойствия, даже Фредерику, который по своей доброте потакал ее прихотям. Эта кара справедливо назначена ей, чтобы показать, что живя праздно — мы забываем о тех, кто нуждается в самом необходимом; мы тратим деньги бесполезно, а могли бы помочь людям, которым они нужны, чтобы выжить. Даже эти месяцы под кровом клиники, девушка считала лишь сном, который на миг овладел ее телом, стоило только проснуться. Как она страдала по прежней жизни, по тем минутам, когда просто пролеживала на диване, и чему они ее научили? Что дали ей двадцать пять лет суетности, подготовили ли они ее, закалили. Просто чудо, что они богаты, их благосостояние стабильно и все о чем надо печься — это призрачное веселье, но а если бы на миг они разорились, и дочерям пришлось бы идти в гувернантки, чтобы раздобыть средства к существованию, чем бы тогда помогла ее прежняя жизнь? Теперь Пенелопа поблагодарила мать за этот урок, который она получила. Как же горячо девушка раскаивалась, как просила прощения у всех, всех, кому когда-либо насолила и причинила боль.

А теперь, стоя в комнате, и нежно обнимая малютку, она взглянула в будущее и в отчаянии прошептала:

— Боже милостивый, дай мне силы справиться с той миссией, что возложена на меня.

Эти слова были сказаны от всей души, они просто кричали в ней, рвались ввысь. И она плакала, она не знала, как воспитывать детей, но знала, что теперь ей пора взрослеть. Потом она села на кровать, поджав ноги, и уже не хотела думать, мысли бессвязно блуждали, а она бы и рада уснуть, но не могла.

Пробило шесть, тяжелые веки не повиновались ей, они не хотели открываться. Малыш лежал на руках и еще мирно спал, но пройдет какое-то время и он проснется и захочет есть и снова заплачет.

«Нужно что-то приготовить, прежде, чем кроха откроет глазки. Теперь не время раскисать, ты только что стала приемной матерью двух детей. Дороти! Нужно взглянуть, как малышка и готовиться к похоронам Сары», — эти мысли роились в голове.

Она положила малютку на свою кровать, и подошла к кувшину с водой. Умывшись, решила взглянуть на себя в зеркало. В прежние времена, она часто любила туда заглядывать и любоваться собой. Но, что же она увидела сегодня? Едва ли, за время пребывания в этом доме она когда-либо всматривалась долее двух минут, пока приводила себя в порядок. Эта особа, смотревшая на нее по ту сторону, разительно отличалась от той — прежней Пенелопы. Как изменилось ее лицо, какими безжизненными стали ее глаза. Где же тот задорный лукавый огонек, сквозивший в них? — Его нет, он погас!

Тяжелые условия, непривычные для девушки из высшего общества, сильно отразились на внешности. Мерзкий климат, бессонные ночи, тяжелые трудовые будни, постоянные переживания и потоки слез сделали свою работу. Обветренное, распухшее лицо, огрубевшие руки, поблекшие черты лица, потускневшие волосы и потухший взгляд — вот чем теперь могла похвастаться наша героиня. Будто бы на десять лет она постарела за эти полгода. Даже мелкие морщинки образовались на лбу и вокруг глаз, и тонкие, красные нити проступили на щеках. Губы потеряли свое идеальное очертание, стали шероховатыми и припухшими, и больше они не улыбались так лукаво. После непрекращающихся потоков слез образовались темные круги, распухшие веки и нос, а также налитые кровью глаза. Брови стали незаметны, а волосы, те прекрасные шелковистые волосы, утратили былой блеск, а еще хуже из-за недостатка времени их остригли в пол длины и теперь они быстро укладывались в тугой узелок. Сама же девушка очень похудела.