— Так пусть исповедуют воздержание, мы же храним нашу невинность для будущего избранника.

— Я был свидетелем множества раз, когда эти самые невинные создания не брезговали любыми способами, лишь бы женить на себе подходящего молодого человека. А их мамочки, старые подстрекательницы, им в этом помогали.

— Но на вас-то этот трюк не подействовал.

— Я всегда был осмотрителен, правда, однажды чуть не пал жертвой хитроумного женского заговора.

— Как же вы выкрутились?

— Благодаря своему уму, но в основном меня спасло мое не очень завидное положение, попался женишок побогаче, в те времена их называли денди. Моя предполагаемая невеста перестала интересоваться бедным доктором и увлеклась щеголем.

— Мистер Кроссел — вы чудовище.

— Нет, я не хочу приносить свою жизнь в жертву ради человека, к которому не испытываю любви, да и толком его не знаю.

— Но мужчина всегда имеет пути к отступлению, ведь даже разрешается аннулировать брак и тогда его репутация не пострадает, а вот бывшая жена будет предана анафеме и потеряна в лице общества.

Доктор Кроссел внезапно остановился, казалось, прирос к месту, как дерево. Его глаза сверкали в гневе. Он выплеснул свое негодование уже на повышенных тонах:

— Ну, уж нет! Я не губитель невинных душ и если вы меня считаете таким, то это только ваше туманное суждение, не подкрепленное ни толикой правды! — вся его расположенность к своей спутнице улетучилась, он небрежно стряхнул ее руку со своей и прогнал на некоторое расстояние, которое она должна была сохранять до конца путешествия.

Спустя час или два, наша героиня и вовсе пожалела, что подлила масла в этот жаркий разговор, и искренне признала свою ошибку, только вот слова уже не заберешь назад, день был испорчен и вычеркнут из списка удачных; мистер Кроссел ограничился ролью требовательного хозяина, раздавая указания, но не проявляя никакого дружелюбия.

После утомительных дневных часов, когда доктор добровольно отпускал свою помощницу, и у него не оставалось поручений для служанки, Пенелопа любила посидеть с Милен в такие минуты. Попить кофе, поболтать о жизни, посплетничать. Старушка, несмотря на свой преклонный возраст, была заядлой сплетницей, все вести нечаянно пророненные пациентами, она любила разложить по полкам со своей наперсницей.

Пенелопа любила ее за мягкость, отзывчивость, прямоту и бескорыстность. Она всегда считала, что старушки о том и думают, как бы покряхтеть или пожаловаться на ломоту в костях. Но, ее добродушная Милен была довольно энергичной женщиной, правда немного трусихой, она все же побаивалась доктора. Хотя, если надо было сражаться за предоставленный выходной — она стояла до конца.

«И что я буду делать, если Милен не сможет работать?» — думала Пенелопа: «Тогда придется нанять другую служанку, но это будет не Милен. Да и доктор привык к ней, уже много лет она работает наравне с ним». Она говорила, что нанялась к Кросселу, как только он открыл клинику, и ей повезло, что многие родственники жили неподалеку. Хотя, она побаивалась вначале, что доктор уедет в далекие колонии и заберет ее с собой. Старушка молила всех святых, о том, чтобы тот остался в этом городе и они услышали ее, удержали ее патрона на одном месте.

Жизнь Милен была насыщена тягостными событиями. Неудавшийся счастливый брак: рано овдовев и оставшись с пятью маленькими детьми, она вынуждена была идти работать служанкой, где ей приходилось тяжело. Правда в живых осталась лишь средняя дочь, которой пришлось взять под опеку троих осиротевших племянников. Милен посылала ей практически все свои деньги, откладывая на будущее копейки. Так протекала ее трудная жизнь, но она не сломала старушку — она ее закалила. Пенелопа же была для нее одновременно и дочкой, и госпожой. Она почтительно с ней общалась, но жалела как дитя. Может быть, та напоминала ей ее младшую дочь — Сэди, которая скончалась так трагически, выполняя самую черновую работу — упала с чердака и разбилась. Да и Сару она поддерживала, хотя миссис Макдуол очень уж самостоятельная женщина, и Милен не выпадало столь частых случаев поучить ее жизни, но зато Пенелопу приходилось обучать многим вещам.

Одно она, конечно, делала для Сары постоянно — помогала ее детям появиться на свет. И теперь подошел такой момент, когда она была срочно призвана к постели роженицы, дабы помочь появиться на свет маленькому человечку. Пенелопа тоже присутствовала там, это были в ее жизни первые роды, доктор Кроссел не помогал женщинам рожать, это делали опытные повитухи, в их числе была Милен.

Она браво руководила всей процедурой. Горячая вода, свежие полотенца и простыни уже лежали перед ней. Пенелопа и миссис Гронит только выполняли ее приказания. Итак, на свет появился кроха, которого Сара окрестила Джозефом. Первый крик ребенка обозначал, что он родился живым и его тяжелый путь из лона матери в большой мир окончен, а тогда и Сара с облегчением припала к подушке — она пережила эти роды нормально.

Пенелопа плакала, как только увидела тот маленький розовый комочек, который подымал на уши весь дом. Квартиранты Сары — миссис Кофью жаловалась, что от плача у нее ноет зуб; старуха Скрин ворчала. Они не были столь доброжелательными людьми. Их жизни были сломаны смертью близких и внезапным разорением.

Однажды Пенелопа узнала от Милен, что семейство Кофью в прошлом было очень богатым и знатным. Но мистер Кофью занялся сомнительными делами, его арестовали, имущество конфисковали не оставив даже пустого дома. Сын скрылся заграницу, дабы и его не поймали, и с тех пор не подавал никаких вестей. И теперь все, кто имел хоть крошечное состояние, заслуживали презрения со стороны миссис Кофью. Ее дочь Линда превратилась в старую деву, у нее не было приданного. Они занимались перепродажей старых вещей (чаще ворованных) и так держались на плаву.

Старуха Скрин — истинная ростовщица. Она пережила войну с Наполеоном. Правда ее муж так и не вернулся оттуда и двое сыновей тоже. Она работала в госпитале и видела смерти своих близких. После — навсегда укрылась от мира: продала дом, приобрела земли, сдавала их в аренду и получала чистые проценты. Давала в долг, но изымала намного больше. Копила свои богатства, только вот для кого неизвестно.

Дом Сары располагался в относительно бедном районе города, это была рабочая часть Летмонда, хотя красивые особняки можно было увидеть с чердака. Там жили влиятельные люди, одна семья очень родовита, другие разбогатели, будучи удачливыми коммерсантами или промышленниками.

Мистер Кроссел посещал такие семьи один, никогда не брал с собой Пенелопу, хотя ей всегда хотелось взглянуть на Торх-Маул. Милен рассказывала, что это была самая красивейшая усадьба в городе. Особенно внушительным казалось количество картин и коллекция изысканных старинных вещей. Наверное, этот дом походил больше на музей, но он был устроен как средневековый замок со смотровой башней и часовней, укреплениями и застенками.

— Они даже дали поручение знаменитому архитектору, чтобы беседку выстроить в виде акрополя. Правда, не из мрамора, а из дерева, но назвали ее так гордо — храм Афины. К беседке примыкают четыре арки, обвитые виноградом и шиповником. И когда на фоне выкрашенных в белый цвет колон и зеленого бархата листьев виноградника, распускаются нежно-розовые бутоны, нет проходу от гостей в Торх-Мауле.

— О, Милен, как же красиво ты расписываешь местные пейзажи!

— Это доктор так рассказывал.

— Мистер Кроссел столь высоко ценит красоту природы? — Пенелопа искренне удивилась, и весь день была под впечатлением от услышанной новости. Правда, доктора ей так и не удалось расспросить, ибо из-за своего нежелания он очень сухо описал посещаемые особняки и зачастую останавливался на неинтересных подробностях, например, сколько поголовья скота паслось на ближайших лугах, нежели о картинах, висевших на лестнице или в большом зале. Когда они с матерью посещали Лондон, бывало, их приглашали в красивые особняки, но это случалось очень не часто, не такое уж семейство Эсмондхэйл и родовитое.

Первые дни, имея хоть одну свободную минутку, Пенелопа отправлялась к Саре и ее малышу. Она еще не умела правильно держать ребенка, боялась раздавить его или упустить, но когда добрая мама вложила своего кроху в ее объятия, наша героиня почувствовала легкую дрожь и небывалую привязанность к малышу. Эти беспечно барахтающиеся ручонки, глазки, едва различавшие свет и носик, глубоко вдыхающий весь воздух, чтобы почувствовать запах матери — сколько же очарования скрыто в этом. Девушка даже грезила, что она вот такая же молодая мать, прижимает своего кроху к груди. И когда малыш усыпал в ее объятиях, она нежно гладила его головку своих пальцем и слезы невольно лились ручьем. Ей хотелось его целовать, щупать розовое тельце и ласкать бархатную кожу.

Сара была очень ослаблена, она в последние месяцы мало отдыхала, и теперь это сказалось на ее здоровье. Но даже в таком состоянии, вся робота по дому выполнялась. Ей нужно было готовить еду для семьи, заботиться о Дороти и зарабатывать деньги. Мистер Макдуол — семейный тиран — как прозвала его Пенелопа, в последнее время вообще стал пропащей душой, он не заботился о своей семье, лишь причинял многим неудобства. Когда она родила ребенка, он даже не соизволил на него взглянуть, зато ругался из своей берлоги очень громко. Своими приходами он не раз будил малыша, и даже девочка дрожала в своей кроватке. Пенелопа не могла понять, как Сара сносила такое наплевательское отношение мужа, будь ее воля, она бы выгнала его, как бродячую собаку и навеки заперла перед ним дверь. Но, миссис Макдуол, казалось, и вовсе не обижалась на него, на самом деле эта женщина, молча, проглатывала обиды, но только чтобы никто не видел этого.

Однажды вечером Пенелопа нянчилась с малышом, а Сара мыла кудрявую голову дочери. Было тихо и уютно. Малыш играл своими ручками с волосами Пенни, она была весела, казалось, каждое его прикосновение щекотало все ее существо.