Она добралась до коридора, где в нишах стояли опять же мраморные статуи муз (здесь для нее нашлась работа — она обнаружила, что музы находились в полном небрежении и были покрыты слоем пыли), когда снизу послышались голоса. Женевьева поняла, что ланч закончился и гости возвращаются в свои комнаты. Внезапно ею овладела робость, и когда первые двое приблизились к ней, она не стала выбираться из ниши и стояла там, скрытая музой трагедии. Она слышала, как мимо прошли двое — мужчина и, судя по голосу, молоденькая девушка.

— Тихоня Шарлотта, как всегда, поспешила за нашим мэтром, — говорила девушка; хотя она и старалась говорить тише, голос у нее был такой звонкий, что ее было хорошо слышно. — Ты заметил, что они не берут с собой ни пледа, ни одеяла? Интересно, как они занимаются любовью? Может быть, сидя?

— Какая чепуха тебя интересует! — снисходительно произнес ее спутник. Голос у него был скорее низкий, слова он выговаривал четко, в речи чувствовался легкий акцент, выдававший иностранца. — По мне хоть стоя. И почему ты решила, что они непременно должны заниматься именно этим? Только потому, что это интересует тебя?

— А тебя нет? — кокетливо спросила его спутница. Они остановились у двери на противоположной от Женевьевы стороне коридора.

— В сущности — нет, — вновь послышался мужской голос. — По крайней мере, гораздо меньше, чем другие вещи.

— Ты не хочешь сейчас пойти поплавать?

— Нет, я еще посижу над хрониками Варгаса и картами.

— Жаль. Можно было бы поплавать, а потом поиграть в теннис или волейбол.

— Бедняжка! Никто здесь не играет в волейбол. Слушай, предложи это мистеру Фуллеру. Ну, этому американцу, который вчера приехал. Он должен играть, по крайней мере, в бейсбол.

— Что ж, это мысль. Буду теперь проводить время в компании американца. Может быть, у нас сложатся даже очень хорошие отношения...

— С твоей внешностью — не сомневаюсь. Впрочем, нет, и тут тебя могут ожидать неожиданности: как ты могла заметить, все друзья графа — немного чудаки, а Фуллер — один из его друзей. Так что и здесь тебя может ожидать разочарование — причем как с одной, так и с другой стороны.

— Что ж, посмотрим. Будем надеяться, что хотя бы он здесь нормальный. А кто он? Ну, чем занимается?

— Он писатель, причем довольно известный.

— Странно, а я ничего не слышала. Да, в таком случае, возможно, прав будешь ты. Слушай, — уже обращаясь вдогонку к своему спутнику, отошедшему к своей двери, спросила девушка, — но перед обедом ты, по крайней мере, спустишься к бассейну?

— Да, — последовал короткий ответ. Слышно было, как закрылась вначале одна, а затем и другая дверь.

Женевьева уже собралась покинуть свое убежище, когда рядом с ней вновь послышались голоса. Теперь вылезать из-за статуи было бы совсем неловко — получилось бы, что она залезла туда нарочно, чтобы подслушивать.

— Почему ты так высокомерно ведешь себя с мистером Брэндшоу? — спрашивал мужчина, обладатель красивого властного голоса. Женевьева догадалась, что это граф и еще больше сжалась в своем убежище. — Ты все время над ним насмехаешься, пытаешься уколоть... Хорошо, что он со своей выдержкой легко отводит все твои стрелы, но это становится слишком заметным. Ты ставишь себя — а значит, и меня — в неловкое положение. Ты случайно в него не влюбилась?

— Пока еще нет, — отвечала девушка. Голос у нее был глубокий и похожий на голос ее спутника. — Но думаю, не влюбиться ли. Как ты считаешь?

— Ну, Лоуренс — человек, безусловно, интересный, но у него... — продолжения разговора Женевьева не слышала, потому что говорившие повернули и направились на другую половину замка. Женевьева выждала еще какое-то время — не идет ли еще кто-нибудь — и только тогда выбралась, наконец из-за статуи. Не успела она это сделать, как в коридоре появился еще один человек. Это был мужчина лет тридцати пяти, как определила Женевьева, худощавый, среднего роста, одетый в шорты и помятую майку. Ни в нем самом, ни в его одежде не было ничего выдающегося, обращающего на себя внимание, если бы не глаза. Они у незнакомца были необычайно живые и выразительные; их выражение трудно было определить не только в первую минуту, но даже и спустя время.

— Прошу меня извинить, — обратился он к Женевьеве, — но я в некотором затруднении. Я начисто забыл, где моя комната. Я только вчера приехал и толком не запомнил. Вы мне не поможете?

— Я бы с удовольствием помогла месье, — ответила Женевьева, — но, боюсь, от меня будет немного толку: я прибыла еще позже вас — только два часа назад. Но давайте попробуем. Пока я здесь убиралась, мимо прошли два человека, мадмуазель вошла сюда, а месье — вон в ту комнату.

— Девушка такая черноволосая и довольно привлекательная, а господин невысокого роста и тоже черноволосый? — спросил незнакомец.

— Видите ли, я убиралась, — смущенно ответила Женевьева, не зная, куда спрятать глаза, — и толком не успела...

— Ну да — ведь не всем нравится, когда их разглядывают в упор, словно составляя фоторобот, — пришел ей на помощь незнакомец. — Очевидно, это был этот англичанин и студентка. Значит, эти комнаты отпадают. Уже лучше. Но что мы будем делать с остальными, как найдем нужную?

— Простите, а вы не мистер Фуллер? — вспомнила Женевьева слова домоправительницы.

— Совершенно верно, — подтвердил незнакомец и с достоинством, нисколько не паясничая, поклонился. — Ричард Фуллер, к вашим услугам.

— Тогда вы занимаете восточную комнату, — обрадованно сообщила Женевьева. — Я, правда, не знаю, где это, но можно попробовать определить. Или, если хотите, я сбегаю за домоправительницей.

— Нет-нет, не надо, — предупреждающе поднял ладонь Фуллер. — Мы сами решим эту маленькую загадку. Итак, восточная. Где тут восток? Время сейчас послеполуденное, значит, солнце склоняется к западу... так... Значит, восток там. — И он направился в боковой коридор. Женевьева невольно последовала за ним. Коридор заканчивался площадкой, с которой вели две лестницы: одна, всего в несколько ступенек, вверх, другая подлиннее, — вниз.

— Помнится, утром я никуда не поднимался, — задумчиво сказал Фуллер. — Значит, моя — вот. — С этими словами он поднялся по ступенькам и толкнул дверь. — Вижу свой любимый мешок! — воскликнул он. — Ура, мы нашли вход в пещеру, и все сокровища принадлежат нам по праву. По этому поводу стоит выпить. Не составите ли мне компанию?

— Видите ли, мистер Фуллер, — откровенно сказала Женевьева, — я ведь только начала здесь работать, и мне не хотелось бы начинать с замечаний. Я бы с удовольствием с вами побеседовала, но сейчас мне надо вернуться к моим статуям — на них накопилось слишком много пыли.

— О да, пыльная Терпсихора[1] — это ужасно! — в тон ей продолжил Фуллер. — Или вы предпочитаете Евтерпу[2]?

— Увы — я застряла на Мельпомене[3], — призналась Женевьева.

— А вы, я вижу, действительно в них разбираетесь, — воскликнул удивленный Фуллер. — Я-то просто пошутил, извините. Ну что же, возвращаю вас к вашим богиням. А я предпочитаю вечно живого Диониса[4], да еще, пожалуй, Аполлона[5]. — И, приветливо кивнув Женевьеве, он скрылся за дверью.

Женевьева вернулась к своим тряпкам. Она бы с удовольствием составила компанию Ричарду Фуллеру — хотя, конечно, не для того, чтобы выпить. С того момента, когда она услышала сказанные графом слова о том, что гостящий в замке Фуллер — известный писатель, она хотела с ним познакомиться. Восторженным поклонником Фуллера являлся ее одноклассник Анри, считавший американского писателя новым Борхесом. Одна из книг Фуллера как раз лежала в чемодане Женевьевы — она собиралась ее почитать. Какое совпадение! Какое знакомство! Правильно все-таки она решила не идти в гувернеры в Экс-ле-Бен, а пойти работать в замок. Там работа, конечно, более престижная, но здесь, кажется, будет интереснее.

От этих размышлений ее отвлекла Эмилия. Осмотрев сделанное Женевьевой, старая дама, кажется, осталась довольной, хотя ничем этого не выдала.

— На сегодня хватит, — приказала она. — Пойдем, поможешь накрыть на стол — сейчас время обеда для нас. Потом у тебя будет свободное время, а через час — обед для графа и его гостей.

Вслед за Эмилией Женевьева спустилась по боковой лестнице во флигель, в уютную чистенькую кухню. Здесь уже хлопотали, накрывая на стол, повар Франсуа — полный весельчак, и Катрин — такая же, как и Женевьева, горничная. Она была года на два старше Женевьевы и держалась довольно холодно. Вскоре подошли еще двое — Жерар, шофер, и Гастон, старый слуга графа. Гастон сразу сел на место, которое, видимо, было его постоянным. Жерар же — молодой парень того типа, который часто встречаешь на дискотеках и в барах — взялся помогать Женевьеве, выказывая ей значительное внимание.

— Доменик, как всегда, заставляет себя ждать, — сердито проговорила Эмилия. — Это, в конце концов, неуважение к нам.

— Зато он уважает мою стряпню — уплетает за обе щеки, даром что худой, — заступился за отсутствующего Франсуа.

— Катрин! — обратилась Эмилия к горничной. — Может, ты сходишь, позовешь его?

— Видите, мадам, я режу зелень, — тряхнув головой, возразила та. — Может, Женевьева сходит? Заодно посмотрит парк и познакомится с нашим отшельником.

— Да, конечно, — сразу согласилась Женевьева. — Только объясните, где мне его искать?

— Ну нет, — не согласилась Эмилия. — Сначала мы будем ждать Доменика, потом заблудится Женевьева, и будем ждать ее... Пусть Доменик ест один, когда ему захочется. Ему не впервые так делать.

— По-моему, ему так даже больше нравится, — вступил в разговор Жерар. — Наше общество его утомляет.

— Ну да, — поддержала его Катрин. — С нами ведь и поговорить толком не о чем.

Они с Жераром еще некоторое время перемывали косточки отсутствующему Доменику. Наконец обед был готов, и все уселись за стол.