Она задумчивым взглядом провожала падающие на мостовую перед входом в «Амбассадорз» желтые листья. Чуть подальше, на противоположной стороне улицы, был виден парк, а в нем — красновато-коричневые и золотистые хризантемы. В прошлом году, в Эванстоне, она вот так же смотрела на желтеющие листья. Целая неделя холодных осенних дней тогда промелькнула для нее, как одно мгновение. Это было перед намеченным уже возвращением в Лондон. Тогда она думала, что никогда уже не вернется в Эванстон. Это было до того, как она сломала кисть, до того, как узнала, что у Стефани роман с Максом, до того, как Стефани захотела перед возвращением напоследок пофлиртовать с ним на яхте. До того, как Стефани не стало.

Я знаю, что видела, это была либо ты, либо она. Либо само привидение.

Ни первое, ни второе, ни третье. Это была не Сабрина и, конечно же, не Стефани, а привидений на свете не бывает — об этом все знают.

Назовись вы леди Сабриной Лонгуорт, воскресшей из мертвых, и я бы поверил вам на слово.

— Хватит! — вслух произнесла она. Все это нелепая, безрассудная игра воображения. Что это на нее нашло?

Что-то томило ее, не давая покоя. И это что-то будет изводить меня и не даст возможности думать о более серьезных вещах.

А может, поехать посмотреть, мелькнула мысль.

Посмотреть на что?

Не знаю. На женщину, которая похожа на меня. На привидение.

И вдруг она поняла, что всю эту неделю шла к этой мысли. Может, это нелепость и безрассудство — конечно, так оно и есть, — но она сама попытается разузнать, кого именно видела Габи.

Она едет в Авиньон.

Глава 3

На следующий день рано утром она вылетела в Марсель, а там села на поезд TGV[2] до Авиньона. Удобно расположившись в уютном кресле купе, Сабрина едва обращала внимание на пейзаж за окном и без конца повторяла себе, какую глупость она делает. Впрочем, твердя себе это, она хорошо понимала, что поступить иначе все равно не могла бы. А уж когда она стояла перед небольшим кирпичным зданием вокзала на подъездной кольцевой аллее, заполненной автомобилями и такси, она точно знала, что собирается делать. Сначала гостиница, подумала она, потом — прогулка по городу.

Авиньон окружен древней городской стеной. Эти огромные каменные глыбы под многовековым воздействием дождя и ветра приобрели неопределенно-коричневатый оттенок. Широкие ворота, казалось, видели все: полки римских легионеров, римских пап со свитами, искателей счастья, бандитов, мародеров, фермеров, торговцев, беженцев, переселенцев… Теперь они взирают на автомобильные пробки и праздношатающихся туристов. А те, остановившись и запрокинув головы, смотрят на сторожевые башни вдоль стены да на виднеющиеся поодаль башни папского дворца. Узенькие, извилистые улочки выводят то на крошечные, тихие и уединенные площади, то на большие площади с толпами людей. Старинные каменные дома хранят свои тайны за ставнями кованого железа или деревянными, с облупившейся краской.

Сабрина оставила небольшой саквояж в номере отеля «Европа», едва удостоив взглядом его убранство и расставленные везде старинные предметы. Ее не задержал и вид, который открывался из окна на площадь, виднеющуюся сквозь листву исполинских деревьев, что росли перед гостиницей. Выйдя на площадь Крийон, она остановилась, чтобы сориентироваться. Раньше ей никогда не приходилось бывать в Авиньоне, но в самолете она изучила карты и книги. Теперь она решила для начала найти себе шляпу и пошла по направлению к площади Орлож. Ты сняла шляпу, знаешь, такую, с широкими полями соломенную шляпу, с тульей, украшенной длинным шарфом, в красно-желтых тонах, отбросила волосы назад…

Она попробовала купить себе такую шляпу в Лондоне, но в октябре магазины не торговали летними вещами. Поэтому, изнывая от палящего солнца, она направилась в район магазинов, расположенный совсем рядом с площадью Орлож, и нашла магазин «Муре». Стены, от пола до потолка, занимали полки с шляпами на все случай жизни — меховые, для охоты, для посещения оперы, для пешеходных прогулок, на лето, зиму, парадные…

Сабрина выбрала три шляпы, примерила их, всякий раз — под новым углом, пока хозяйка магазина отпускала восхищенные замечания и поворачивала зеркало.

— Отлично, — сказала она, выбрав одну из шляп, — но мне нужен еще шарф.

— Увы, у нас в магазине шарфов нет, — ответила хозяйка, — но в «Ди-Джей бутик» на улице Жозефа Верне…

Сабрина отправилась обратно и дошла почти до самого отеля. Здесь она обнаружила этот магазинчик, в котором царило настоящее буйство красок, залитых лучами солнца. Купив длинный, узкий шарф, она обмотала его вокруг тульи шляпы, оставив концы свободно свисающими. Точь-в-точь, как учила их с сестрой мать. Она советовала приспосабливаться к обстоятельствам и, если с деньгами туговато, рекомендовала украшать шляпу шарфами, перьями, цветами так, чтобы она каждый раз выглядела по-новому.

Когда она вышла на улицу, то по косым лучам солнца, припекавшего уже не так сильно, поняла, что день клонится к вечеру. Прохожие здесь шли медленнее, чем в Париже или Лондоне, и уступали встречным дорогу. Дети в школьной форме, с ранцами за спиной шли, держась за руки, или носились по площадям, а следом за ними — тявкающие собачонки. Ты была на противоположной стороне площади и шла в другую сторону. Какой площади? Здесь их было несколько, соединенных между собой узкими улочками или изящными эспланадами. Сабрина медленно двинулась дальше, заглядывая в лица попадающихся прохожих. Она начала поиски с возвышенной части города, где почти шестьсот лет назад семь римских пап один за другим[3] превратили Авиньон во второй Рим, построив гигантский дворец с куполами, башнями с высокими шпилями и громадными окнами, выходящими на площадь таких исполинских размеров, что все казались на ней просто карликами. Как много тут народу, думала Сабрина, проходя через площадь. Как много семей, как много людей самых разных возрастов на этих гранитных плитах. И у каждого своя жизнь, свои проблемы, и каждый ищет на них ответ. Я тоже ищу.

Она зашла в небольшую гостиницу на краю площади; потом обошла все магазины на улицах, которые расходились от нее. Что или кого она тут ищет? Кого-нибудь, кто узнал бы ее, поздоровался бы с ней. Но тщетно — ее никто не узнавал. Поэтому она пошла дальше, и дворец остался позади. Она энергично шагала, словно точно знала, куда идет, и снова оказалась на площади Орлож с огромными башенными часами, по которым та была названа.

На этот раз она остановилась полюбоваться открывшимся перед ней зрелищем. Это была самая большая площадь в Авиньоне, скорее, небольшой город, обсаженный деревьями и кустарниками, с кафе под открытым небом и магазинами. На одной стороне площади было расположено изумительно красивое здание театра из белого камня, а сбоку — карусель с ярко раскрашенными лошадками и слонами и большими, напоминающими трон сиденьями. Карусель весело крутилась под звуки шарманки. Сабрина стояла рядом, жалея, что нет Пенни и Клиффа, что они с Гартом тоже не могут сейчас взобраться на двух одинаковых слонов и все описывать и описывать плавные круги, не думая ни о прошлом, ни о звонках по телефону, ни о чем, что может нарушить это отрешенное кружение. Между тем люди приходили и уходили, заполняя пространство рядом с каруселью постоянно меняющимися красками и французской речью, с мягким произношением южан.

Наступил вечер, и все погрузилось в тишину: карусель по-прежнему вращалась, но дети разошлись по домам ужинать, забрав с собой собак; хозяева магазинов подметали и убирали товары с полок замедленными, словно во сне, движениями; в кафе люди сидели за маленькими металлическими столиками, погрузившись в мечтательные раздумья, читая газеты или тихо беседуя, а между ними плавно сновали официанты с высоко поднятыми подносами с едой.

Сабрина присела за свободный столик. У нее было такое чувство, что она чего-то ждет. Никому не показалось странным, что она пришла одна, не то что метрдотелю в ресторане «Савой». В кафе место как раз тем, кому не с кем разделить трапезу. Но у меня же есть семья, с которой я могу разделить трапезу, мелькнула у Сабрины мысль. Моя семья, и она меня ждет.

Нет еще. Нет еще. Сейчас пока ждет она сама.

Наутро она позавтракала во дворе гостиницы булочкой с чашкой кофе и снова отправилась в город. Прогуливаясь по улицам, заглядывая в витрины магазинов, всматриваясь в лица людей и спрашивая, как пройти в то или иное место, она ждала, что ее кто-нибудь вдруг узнает. Но никто ее не узнавал; она была в шляпе, спасавшей от палящего солнца, и брела через Авиньон, где никого не знала и никто не знал ее.

За несколько минут до полудня она неторопливо шла по вымощенной булыжником набережной Сорг, где было прохладнее, чем на открытых площадях, и восхищенно рассматривала обросшие мхом водяные колеса на берегу реки и антикварные магазинчики на противоположной стороне улицы Тантюрье. Та почти так же заросла мхом, как и водяные колеса, подумала она с улыбкой, и зашла в букинистический магазин, где торговали также вышитыми жилетами и декоративными тканями. Затем — еще в один магазин, который был доверху набит старинными картами. Она никогда раньше не имела дела с картами и ничего о них не знала, но все-таки зашла.

В маленьком зале никого не было, но она слышала какой-то шорох и шаги за угловой дверью. Она медленно обошла вокруг большого стола, лениво приподнимая увесистые фолианты. Каждая карта в них для сохранности была проложена с обеих сторон листами пластика. Воздух в помещении был прохладный; пахло книжной пылью. Из соседней комнаты доносился только шелест бумаг. Сабрина подошла к стене. Она сплошь состояла из встроенных ящичков. Она принялась выдвигать их, рассматривая карты. Ей незачем было сюда приходить, ведь она не имела ни малейшего представления ни о стоимости, ни о степени уникальности карт, которые перебирала, выдвигая один ящик за другим. Но уходить ей почему-то не хотелось. Она уже дважды подумала об этом — есть же и другие места, куда можно пойти; город большой, а у меня свободен только сегодняшний день, — но оба раза не решалась тронуться с места.