— Тайлер, — прошептала она.

— Поппи, — было моим ответом.

А затем её глаза наполнились слезами.

Я должен был подождать, чтобы увидеть, что она чувствовала ко мне, должен был спросить, могу ли её коснуться, — я знал обо всём этом. Но теперь Поппи плакала, плакала так сильно, что единственным местом, которому она принадлежала, были мои объятия, поэтому я двинулся к ней и притянул к себе.

Она прильнула ко мне и, уткнувшись лицом в мою грудь, обняла за талию, содрогаясь всем телом.

— Как ты меня нашёл? — пробормотала она.

— Стерлинг.

— Ты разговаривал со Стерлингом? — отстранившись, спросила она.

Я наклонился, чтобы встретиться с её взглядом.

— Да. И он рассказал мне, что случилось в тот день. В тот день, когда вы целовались…

Моя собственная решимость дала трещину: несмотря на работу и жизнь на другом континенте, я увидел её теперь и вспомнил огромную дыру, появившуюся в моей груди в момент их со Стерлингом поцелуя. И это было слишком для меня.

Она заплакала сильнее:

— Ты, наверное, ненавидишь меня.

— Нет. На самом деле я хотел найти тебя, чтобы сказать именно это.

— Я думала, что должна была, Тайлер, — пробормотала Поппи, уставившись на пол.

— Должна была что?

— Я должна была заставить тебя бросить меня, — прошептала она.

Даже мой пульс остановился, чтобы расслышать это.

— Что?

В её глазах читались боль и вина.

— Я понимала, что вместе мы могли бы противостоять Стерлингу, но я не могла справиться с мыслью о том, что ты оставишь духовенство… Оставишь ради меня, — она посмотрела на меня с мольбой на лице. — Я бы не смогла жить с этим, зная, что ты это сделал. Зная, что отняла у тебя твоё призвание — всю твою жизнь — лишь потому, что не смогла контролировать свои чувства к тебе…

— Нет. Поппи, это не так. Я тоже был там, помнишь? Я выбирал то же, что и ты, поэтому ты не можешь нести это бремя в одиночку.

Она покачала головой, слёзы всё ещё катились по щекам:

— Но если бы ты никогда не встретился со мной, то никогда бы не подумал об уходе.

— Если бы я никогда не встретил тебя, я бы и не узнал, что такое настоящая жизнь.

— О боже, Тайлер, — она закрыла лицо руками. — Представляю, что, вероятно, ты думал обо мне все эти месяцы. Мне ненавистно это. Я ненавидела себя. В тот момент, когда губы Стерлинга коснулись моих, мне хотелось умереть, потому что я видела, как ты бежишь через парк, и знала, что ты был там, знала, что причинила тебе боль, но я должна была это сделать. Я хотела, чтобы ты забыл обо мне и продолжал жить так, как желал того Бог.

— Это больно, — признался я. — Это очень больно.

— Я так сильно ненавидела Стерлинга, — пробормотала она в свои руки. — Я ненавидела его так же сильно, как любила тебя. Я никогда не хотела его, Тайлер, я хотела тебя. Но как я могла быть с тобой, зная о том, что ты всё потеряешь? Я говорила себе, что будет лучше оттолкнуть тебя, чем смотреть, как ты чахнешь.

Я убрал её пальцы от лица.

— Я сейчас зачахший? Потому что я ушёл, Поппи, и это не из-за тебя или опубликованных снимков Стерлинга, а из-за того, что я постиг то, что хотел от меня Бог. Он хотел, чтобы я жил другой жизнью и в другом месте.

— Ты ушёл? — прошептала она. — Я думала, они заставили тебя уйти, когда эти фото всплыли.

— Я сам принял такое решение. Я думал… Полагал, ты поймёшь это.

— Но слухи… Все говорили… — она глубоко вздохнула, глядя на меня. — Я просто посчитала, что эти фото уничтожили тебя. И знание того, что я частично причастна к этому, убивало меня, потому что Стерлинг, не будь меня, никогда бы не нацелился на тебя. Понимание разрывало моё сердце пополам, и я не смогла принять этого. У меня больше не было сердца, чтобы разбить его. Я так сильно скучала по тебе.

— Я тоже скучал по тебе, — я достал чётки и вложил их в её ладонь. — Я принёс их, чтобы вернуть обратно, — проговорил я, сжимая её пальцы на чётках. — Я хочу, чтобы ты приняла их. Потому что я прощаю тебя.

«Но это не вся правда, Тайлер».

Я сделал глубокий вдох:

— Есть ещё кое-что. Мне было так больно — настолько, что это опустошило меня — из-за того, что ты сделала. И сейчас я зол на тебя за то, сколько боли это принесло нам обоим. Ты должна была поговорить со мной, Поппи, должна была сказать мне, что чувствовала всё это время.

— Я пыталась, — призналась она. — Я пыталась так много раз, но это было так, будто ты не слышал меня, будто не понимал. Мне нужно было заставить тебя забыть меня, чтобы не разрушить твою жизнь.

Я вздохнул. Она была права. Она пыталась сказать мне. И я был настолько охвачен нашей любовью, настолько охвачен своей собственной борьбой и собственным выбором, что на самом деле не услышал её.

— Мне жаль, — признался я, вкладывая в эти два слова больше, чем любой человек когда-либо вкладывал прежде. — Мне очень жаль. Я должен был услышать. Должен был сказать тебе, что не имеет никакого значения, что случилось бы с моей работой, с нами, потому что, в конце концов, я верю, что Бог присматривает за тобой и мной. Я верю, что у Бога есть план для нас. И везде, куда бы я ни шёл, куда бы мы ни шли, независимо от того, сколько случилось плохих событий, мы будем вознаграждены его любовью.

Она кивнула, слёзы текли по её щекам. И в этот момент что-то произошло, вдохновение или пробуждение, потому что я кое-что понял.

Я по-прежнему хотел её.

Я по-прежнему любил её.

Я по-прежнему должен был быть с ней до конца своей жизни.

И хоть это не имело никакого смысла, хоть я и узнал всего лишь несколько минут назад, что она и Стерлинг не вместе и никогда не были вместе, всё равно я сделал это. Я опустился на одно колено перед ней:

— В тот день я шёл к тебе, чтобы сделать предложение. И если ты примешь меня, то я по-прежнему хочу на тебе жениться, Поппи. У меня нет кольца. Нет денег. Нет постоянной работы в данный момент. Но я знаю то, что ты единственный и самый удивительный человек, которого Бог когда-либо мне посылал, жизнь без тебя разбивает мне сердце.

— Тайлер … — выдохнула она.

— Выходи за меня, ягнёнок. Скажи «да».

Она посмотрела вниз на чётки, а затем снова на меня. И её ясное, полное слёз «да» достигло моих ушей тогда же, когда её губы коснулись моих, целуя меня жадно, и ликующе, и отчаянно. И мне было всё равно на то, где мы находились или кто нас увидит: я расстегнул свои джинсы, сдёрнул её штаны до колен, устроился напротив её горячего центра и ощутил влажный жар. Я сражался с узким проходом между скамьями, пока мне не удалось развести её ноги коленом и толкнуться внутрь.

Это было быстро, грубо и громко, но ещё это было идеально: только я, и Поппи, и Бог в своей обители, стоящий над нами обоими. Я хотел эту женщину до конца вечности и хотел, чтобы эта вечность началась как можно скорее.


ЭПИЛОГ.

Поппи.

Твоя рука накрыла мой рот, тогда как другая зарылась под слои из кружева и шёлка в поисках моей киски — голой по твоей просьбе. Голой именно для этого момента.

Снаружи гости начинают проходить в церковь, в католическую церковь, несмотря на игривые протесты моих родителей; и в обмен на католическую свадьбу они добились от нас того, чтобы мы, стиснув зубы, позволили им расщедриться, как они и хотели для их принцессы: фейерверки, море шампанского и огней под звёздным небом Род-Айленда.

Но сейчас я не чья-то принцесса. Я — задыхающийся и извивающийся в твоих руках ягнёнок, как только твои пальцы находят мой клитор — уже готовый и опухший — и щипают его, нежно. Я хочу, чтобы ты сорвал с меня эти дизайнерские шелка и кружева за тысячи долларов, обвивающие мою талию, сорвал подвязки и чулки и выставил мою оголённую киску на обозрение. Но ты этого не делаешь.

Вместо этого ты шепчешь мне на ухо:

— Ты сделала так, как было велено. Хороший ягнёнок.

Ты убираешь руку с моего рта, чтобы обхватить ею мою грудь.

Я опираюсь на тебя спиной:

— Разве не говорят, что нельзя видеть невесту до свадьбы?

— Говорят, это плохая примета, но я думаю, что начинать семейную жизнь сексом только к счастью, ты так не думаешь?

Мы в небольшой молельне сбоку от главного зала с занавешенным окошком, которое выход в святилище. Сложно разглядеть, что творится внутри, потому как мы заперли тонкую деревянную дверь, но она не помогает заглушить звуки, а с учётом того, какая я тихая, невозможно ни с чем спутать шелест юбок моего платья и бешеное дыхание, когда твои пальцы двигаются по моему клитору, перемещаясь на влажные складки влагалища.

А затем ты разворачиваешь меня, впиваясь голодными зелёными глазами. Ты побрился сегодня утром, твоя квадратная челюсть гладкая и чистая, и хоть твоя мама возилась с твоей причёской чуть ранее, несколько непослушных прядей спадают тебе на лоб. Тянусь, чтобы убрать их, но ты ловишь моё запястья, прежде чем я успеваю это сделать. Нет надобности останавливать меня, ведь ты можешь просто притянуть меня к себе, прижимая нежную кожу моей киски к штанам своего смокинга. Я ощущаю твою эрекцию — горячую, твёрдую длину — и стону.

Рука снова накрывает мой рот, а твоё обычно улыбающееся лицо становится серьёзным.

— Ещё один изданный вами звук, миссис Белл, — шипишь ты мне на ухо, — и в следующий раз я трахну твою чертовски хорошенькую попку.

Это должно стать наказанием?

— Я ещё не миссис Белл, — дразню я.

— Но ты всё равно принадлежишь мне.

Не могу с этим поспорить. Я принадлежала тебе с тех самых пор, как в первый раз села к тебе в исповедальню.

Платье — с V-образным декольте, поясом на талии и юбками, которые слоями дорогой лёгкой тюли спускаются вниз — словно облако вокруг моих бёдер, и оно мешает мне увидеть, как твои руки тянутся вниз, чтобы освободить член. Когда твоя ладонь скользит по моей талии к моим ногам, я оказываюсь наполовину поднята, наполовину прижата к стене.