Я поворачиваю голову и через плечо смотрю назад, обращаясь к Тену:

– Люди умирают везде.

– Но не в таком юном возрасте, – он нервно ерзает на сиденье. – Бедная девочка.

Несколько месяцев назад бегунью по имени Анастейша Грейсон, на год младше нас, нашли мертвой на обочине этой самой дороги. У нее случился сердечный приступ, хотя я точно не знаю, что именно его спровоцировало. Как уже сказал Тен, когда кто-то умирает в таком юном возрасте, это по меньшей мере необычно.

Я писала об этом Мише, хотела узнать, не знаком ли он с ней, потому что она из его города, но это было в одном из множества писем, на которые он так и не ответил.

Сворачивая направо, на Баджер-роуд, Лайла залезает рукой в бардачок и достает тюбик блеска для губ. Я опускаю стекло и вдыхаю свежий, прохладный морской воздух.

Атлантический океан пока за холмами, но в воздухе уже пахнет солью. Я живу в нескольких километрах от побережья и почти не ощущаю близости океана, но когда приезжаю на пляж или в Бухту – старый парк развлечений неподалеку от пляжа, в который мы и направляемся, – для меня словно открывается совершенно новый мир. Меня обдает соленым ветром, и я уже почти чувствую песок под ногами.

Жаль, что мы едем не на пляж.

– Джей Ди уже здесь, – замечает Лайла, сворачивая на старую, почти заброшенную парковку. В свете ее фар виден темно-синий «джи эм си денали»: стоит как попало на неразмеченном островке асфальта. Наверное, разметка, регулирующая, где именно парковаться, стерлась много лет назад.

Сорняки до пояса высотой растут тут и там прямо из асфальта, склоняются на ветру, и только лунный свет дает возможность разглядеть, что находится за разбитыми кассами и входом в парк. В отдалении от нас в темноте возвышаются молчаливые башни и другие постройки. Я замечаю несколько массивных конструкций. Вот эта круглая махина – скорее всего, колесо обозрения.

Я немного поворачиваю голову и вижу, что вокруг разбросано много похожих конструкций, включая каркас старых американских горок, угрожающе нависающий над нами.

Лайла глушит двигатель, берет телефон с ключами, и мы все выходим из машины. Не заходя за ворота и полуразрушенные билетные кассы, я пытаюсь разглядеть, что лежит за ними в огромном парке развлечений. Но моему зрению доступны лишь темные двери, дюжины углов и бесконечные тротуары. Ветер, гуляющий по разбитым окнам, как будто шепчет что-то.

Здесь достаточно укромных уголков и мест, где можно спрятаться.

Вдруг, неожиданно для самой себя, согревшись, я закатываю рукава толстовки. Почему, черт возьми, мы приехали сюда?

Посмотрев направо, обнаруживаю, что в тени деревьев на краю парковки стоит черный «форд раптор» с тонированными стеклами. Внутри кто-то есть?

По спине бегут мурашки, и я нервно потираю руки.

Может, кто-то из друзей Трея и Джей Ди сегодня приехал на своей машине?

– Ух-ух-ух! – пытается кто-то изобразить сову. Я отрываю глаза от «раптора», и мы все смотрим в ту сторону, откуда доносится голос.

– О боже! – разражается хохотом Лайла. – Вы, ребята, сумасшедшие!

Я качаю головой, а Тен и Лайла, крича и улюлюкая, бегут к колесу обозрения прямо за воротами. На старых желтых балках метрах в пятнадцати над нами, между кабинками старого колеса, сидят парень Лайлы Джей Ди и его приятель Брайс.

– Вперед, – говорит Лайла, перелезая через ограждение колеса. – Пойдем посмотрим.

– Посмотрим на что? – спрашиваю я. – На карусели, которые не крутятся?

Она бежит дальше, игнорируя мой вопрос. Тен смеется.

– Пошли.

Он берет меня за руку и тянет за собой.

Я иду за ним. Мы направляемся все глубже и глубже в парк, бредем по широким дорожкам, где когда-то ходили толпы людей. Глазею направо и налево, в равной степени очарованная и напуганная.

Двери, потерявшие половину петель, скрипят на ветру, лунный свет играет на осколках стекла, рассыпанных под разбитыми окнами. Ветер гуляет по детскому паровозику, завывая то в кабине-слоне, то в воздушном шаре. Вокруг глухо и темно. Мы проходим мимо карусели, и я вижу на платформе лужи и грязь, сколы краски на лошадях.

Я помню, как каталась на ней, когда была маленькая. Это одно из немногих воспоминаний о папе до того, как он исчез из моей жизни.

Мы идем все дальше в парк. Крики и вопли наших друзей понемногу затихают. Я сбавляю темп: знаю, сколько еще осталось.

Раньше это место было наполнено смехом и радостными криками, а теперь заброшено и медленно разрушается, никому ненужное. И вся радость, которую оно приносило когда-то, тоже забыта.

А ведь с тех пор, как «Бухта приключений» закрыла двери для посетителей, прошло всего-то несколько лет.

Но всеми забытая, заброшенная и отверженная, она все еще здесь. Я делаю глубокий вдох, втягивая запах дерева, влаги и соли. Всеми забытая, я все еще здесь, я все еще здесь и всегда буду здесь.

Усмехаюсь про себя. Вот и текст песни для тебя, Миша.

Я плетусь следом за Теном и вспоминаю все свои размышления, которые озвучивала другу по переписке, а он превращал их в песни. Если у него выгорит создать группу и подняться, потребую с него гонорар.

– Как-то грустно, – говорит Тен, проходя мимо игровых шатров и проводя рукой по деревянным прилавкам. – Помню, как приходил сюда. До сих пор осталось чувство, что это все живое.

Ночной ветер гоняет листья по пустынным дорожкам между кассами и палатками с едой, оживляя хоровод воспоминаний в голове. Потоки ветра обтекают ноги, пробираются сквозь толстовку, прилипают к телу как вторая кожа, и по шее бегут мурашки.

Я вдруг начинаю чувствовать, что окружена.

Как будто я в самом центре воронки набирающего силу смерча.

Словно за мной наблюдают.

Я скрещиваю руки на груди и стараюсь поскорее догнать Тена.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, стараясь скрыть, что вся трясусь от страха.

Он тянет дверцу одного из деревянных игровых стендов, она слегка поддается, но полностью все равно не открывается. Ее что-то подпирает.

– Достаю тебе плюшевого медведя, – отвечает он с таким видом, будто я не понимаю очевидного.

– Ты серьезно думаешь, что после стольких лет запустения там внутри еще остались призы?

– Ну, здесь заперто, разве не так?

Хихикнув, я продолжаю смотреть, как он хватается обеими руками за край дверцы и тянет ее на себя.

– Джей Ди, перестань! – раздается вдалеке голос Лайлы, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть темные силуэты, взбирающиеся на колесо обозрения.

– Ага! – смеется кто-то.

Тен перестает дергать и пытается понять, что держит дверь, как будто это препятствие можно просто так взять и убрать. А я обращаю внимание на потрепанную и изорванную красно-белую клеенку, закрывающую нижнюю часть прохода.

Слегка пинаю ее ногой, вижу, что она поддается, и указываю на это Тену.

Он останавливается, напрочь забыв о поисках затвора, и задумчиво смотрит на клеенку.

– Так я и знал.

– А теперь иди туда и принеси мне плюшевого мишку, – требую я с улыбкой на лице.

Опустившись на четвереньки, он проползает под клеенкой, что-то бормоча себе под нос.

– Да, ваше высочество.

– Можешь посветить себе телефоном! – громко подсказываю я, когда он исчезает внутри.

– Угу.

Его приглушенный голос изнутри звучит забавно. Из всех, кого в школе я могу худо-бедно назвать друзьями, Тен, пожалуй, ближе всех к настоящему другу. Не такой близкий, как Миша, но все равно. Рядом с ним мне не нужно кого-то из себя строить.

Единственное, что удерживает меня от того, чтобы окончательно сблизиться с ним и привязаться, – это его дружба с Лайлой.

Если вдруг в моем маленьком, хрупком круге общения произойдут изменения, останется ли он со мной?

Честно говоря, не знаю.

– Тут нет плюшевых мишек! – кричит Тен. – Зато здесь куча всего надувного, типа пляжных мячей!

– Оно все еще надуто? – в шутку спрашиваю я.

Ответа не последовало.

Я наклоняюсь к дверце и напрягаю слух.

– Тен!

В ответ тишина.

Мурашки бегут по коже, я вся вытягиваюсь и снова зову его, на этот раз ощутимо громче.

– Тен, с тобой все нормально?

Но тут вдруг кто-то обхватывает меня за грудь, и я подпрыгиваю, жадно вдыхая воздух. В это время прямо мне в ухо кто-то говорит низким голосом:

– Добро пожаловать на карнавал, малышка.

Пульс отдается в ушах, я дергаюсь в попытках освободиться и вдруг понимаю, что это Трей, приставивший фонарь к подбородку. Подсвечивая лицо снизу, фонарь делает его дьявольскую улыбку еще страшнее.

Вот придурок.

Он улыбается от уха до уха, русые волосы и карие глаза сияют. Опустив фонарик, он бросается ко мне, и я не успеваю даже вздохнуть, как он обхватывает меня, поднимает в воздух и закидывает на плечо.

– Трей! – кричу я. Его плечо больно упирается в живот. – Прекрати!

Он смеется, шлепая меня по попе, и я чувствую, как он проводит рукой вниз по бедру.

– Сейчас же перестань, тупица! – кричу я и колочу его по спине.

Продолжая хихикать, он опускает меня на землю и ставит на ноги, но так и не убирает руку, обвитую вокруг груди.

– М-м-м, иди ко мне, – и он прижимает меня к стене игрового стенда. – Пытаешься дразнить меня, да? – Он водит обратной стороной ладони по моим голым ногам. – В школу, где я не могу к тебе притронуться, ты надеваешь чирлидерскую мини-юбочку, а сейчас, когда у меня есть такая возможность, ты в шортах.

– И что? – я невольно начинаю кокетничать. – В юбке мои ноги выглядят как-то по-другому?

– Нет, они и так, и так смотрятся великолепно.

Он наклоняется ниже. Я чувствую его дыхание. От него несет пивом. Я вздрагиваю.

– Просто засунуть руку под шорты куда проблемнее.

Он пытается подтвердить слова делом.

Я бью его по руке.

– Видишь ли, дело в том, что… – начинаю я. – Мальчик умеет только жаловаться. А настоящий мужчина не дает ничему встать у него на пути. Будь то шорты или не шорты.