С появлением Вики в моей жизни в душе стало как-то теплее. Легче. Будто какой-то тяжелый камень, прицепившийся к моему сердцу, исчез в ту совместно проведенную ночь. После этого моя малышка часто оставалась в нас дома, играла с дочерью в куклы или во что-то еще, оставляя мне роль наблюдателя за своими девочками, а затем читала ей сказку. Она часто проводила время вместе с нами, что не могло меня не радовать. Порой складывалось ощущение, что Вика была создана для того, чтобы стать моей. Чтобы всегда быть рядом со мной, радуя мой взгляд. Она привязалась к нашей семье, как и мы к ней. Я лично привязался к своей девочке и не представлял дальнейшего существования без хрупкой фигурки на моей кухне, готовящей бутерброды на завтрак после ночевки. Конечно, такие дни случались не так часто, ибо Вика не могла все время врать родителям о времяпрепровождении с подругой, однако утро, начинающееся с завтрака от любимой девушки, было для меня самым счастливым.

После той ночи — надо отметить, самой лучшей в моей жизни — я, скрепя сердцем, все рассказал моей малышке. От начала до конца. От шантажа исторички, до ссор с близкими мне людьми. Откровенно говоря, рассматривая в тот момент Викино лицо, вытянувшееся сначала в удивлении, а затем скривившиеся от злости, с реакцией я угадал. Она долго злилась, возмущалась, говорила что-то о недоверии к ней, но затем, успокоившись, приняла позицию защиты. Ведь я старался уберечь свою девочку от той дьяволицы, посмевшей причинить нам боль. Главное, для нас все закончилось благополучно, а рыжая ведьма, мешающая моему счастью с малышкой, осталась далеко в прошлом.

Кстати, об историчке. На следующий день после нашего примирения Вика вознамерилась приехать к Лазаревой в больницу после звонка ее матери. И тут я увязался за ней, не встретив со стороны моей девочки сопротивление. Во-первых, к этой семейке нельзя отпускать малышку в одиночестве, во-вторых, с Лазаревой меня ждал отдельный разговор, касающийся злопамятной рыжей училки. Как бы хорошо сейчас не обстояли дела, с Анной Михайловной вопрос остался открытым, но теперь я не переживал так сильно за безопасность Вики, ведь она в последние дни всегда находилась рядом со мной, а домой я провожал ее практически до двери квартиры, убедившись в отсутствии угрозы. Я получил не только извинения от семейства Лазаревых за клевету и отвратительное поведение их чада, но и необходимую помощь, а точнее доказательства причастности к нездоровому состоянию блондинки в середине осени. Осталось лишь отнести все матери и вызвать историчку на ковер раньше, чем она успеет что-то предпринять, что в принципе я и сделал, спровоцировав злобную тираду моей матери в отношении исторички. К тому же та самая папочка с лично нарытыми доказательствами тоже послужила поводом для отстранения той женщины от работы, хотя по большей части это выглядело как ультиматум. Либо она уходит, либо заводят уголовное дело. По сравнению с моим романом с ученицей, о котором, на странность, Анна Михайловна и словом не обмолвилась, этот случай казался матери катастрофичным, а ставить пятно на репутацию школы, которой она посвятила большую часть своей жизни, не рисковала. Кстати, доказательства моих отношений с Викой я вовремя успел удалить самостоятельно. Не без помощи одного знакомого с работы, конечно, ибо Костян отказывался выходить со мной на связь.

На самом деле дела с другом обстояли гораздо хуже, чем я предполагал ранее. Откровенно говоря, я осознавал нашу общую вину в той драке, которую чуть не спровоцировали оба: Костян виноват в оскорбительных словах по отношению к моей малышке, а я — в действиях, которые запустили разрушительную цепочку. Однако если я желал помириться и восстановить наши отношения на прежний уровень, переступив через себя, то Костян со своей стороны полностью игнорировал меня, возомнив себя надменным павлином.

«Ну, ничего, — думал я. — Со временем это пройдет».

Только все стало намного сложнее, а ссора затягивалась до неопределенного времени. Однако случайная встреча на улице, когда я поздно вечером проводил свою малышку до дома, расставила все по своим местам. Расставила точки над «i». К моему великому сожалению

— Костян, — позвал я друга, проезжая мимо его дома. Он не сразу откликнулся на мой голос, медленно, будто не верил своему «счастью», повернув голову в мою сторону. Его взгляд показался мне каким-то далеким от того веселого и заводного парня, который помогал мне забыть мою малышку в начале октября, отличался от близкого друга, который всегда приходил на помощь в трубную минуту.

Как и я к нему. — Привет, — выйдя из машины, поздоровался я и, не услышав ответной реакции, сразу же перешел к делу. — Куда ты пропал? Я звонил тебе много раз, хотел поговорить, а ты не берешь трубку. В чем дело, Костян? — с ходу начал я, заваливая друга вопросами.

— Какое тебе дело? — рявкнул Костян, заставляя меня усомниться в том, что передо мной действительно друг детства, а не какой-то другой мужик, нарывающийся на неприятности.

— Ты мой лучший друг, — ответил я совершенно очевидный факт, но, видимо, очевидным он являлся лишь для меня.

— Я тоже так считал, пока на его месте не появился какой-то подкаблучный мудак. Ты изменился, Стас, разве не замечаешь? — возмутился он, вынуждая задуматься о сказанных им словах. О моих изменениях в поведении, о жизни, которой я жил раньше. Да, я видел эти перемены в моей жизни, однако никакого вреда не заметил. Я стал счастливее благодаря моей малышке, стал радоваться каждому дню, с предвкушением ждать уроков информатики в ее классе. Мне стало легче жить, а главное, что эту жизнь теперь я разделял с моей малышкой. С моей маленькой Викой. Я не понимал, почему Костян не разделял мою точку зрения и не радовался, что я наконец-то нашел женщину, которая делала меня по-настоящему счастливым. Да, я могу вновь покрывать друга, оправдывая его мнением неразвитостью в серьезных отношениях с женщиной, однако постоянно этим заниматься не намерен. Почему? Я не требовал ничего, кроме поддержки с его стороны, однако получал лишь упреки и оскорбления в сторону моей малышки. — Мне нужен тот Стасон, который ходил со мной по клубам и зажигал с телками. Мне нужен друг, который сможет выручить в любой момент. Ты уже не тот, Стас, и я вряд ли смогу что-то с этим сделать, — напоследок произнес друг, шагая к своему подъезду. Ты прав, Костя. Абсолютно прав. Ты ничего не сделаешь, не изменишь меня, не вернешь себе старого друга. Потому что я стал другим. Я не тот человек, который напивался по пятницам в клубе, а затем трахал очередную нетрезвую подстилку, выслушивая упреки в свой адрес. Я уже не тот. А главное — меня это ни капли не огорчает. Эти перемены наоборот улучшили мою жизнь, сделали ее красочнее после смерти Таси пять лет назад, и в ту рутину, которой жил ранее, возвращаться больше не желаю.

Потому что знаю, что за ее пределами гораздо лучше…

Догонять Костяна и прививать ему свою точку зрения я не стал. Это бесполезно. Бессмысленно. А его слова сильно задели меня, хотя я и старался не воспринимать их всерьез. Однако Костян считал их правдивыми. Но почему? Логика вещей никак не увязывалась в моей голове вплоть до возвращения домой, где я должен через несколько минут принять свою ученицу на частных занятиях по подготовке к ЕГЭ. Думаю, не стоит называть имя это таинственной особы — и так уже все догадались, но не упомянуть о договоре об уроках с матерью моей малышки я не могу.

Это произошло через несколько дней после того, как я прикрыл шантажисткую лавочку исторички и добился ее увольнения. Сидя в своем кабинете и рассматривая списки ВУЗов, куда собрались поступать мои подопечные, я наткнулся на пустоту напротив фамилии Сафронова. Время экзаменов приближалось, этот листок вскоре необходимо будет сдать матери, а Викино положение необходимо спасать всеми способами. Именно по этой причине мы возобновили частные занятия. Точнее не так — начали их с нуля, но теперь не только у меня в классе, но и дома в свободные от удаленной работы время. Однако перед этим мне пришлось договариваться обо всем с Викиной мамой. За ужином.

— Здравствуйте, Станислав Родионович, — приветливо отозвалась невысокая женщина, являющаяся мамой моей возлюбленной, приглашая меня в свой дом. И вновь я на пороге квартиры малышки, где произошло так много и одновременно мало событий, однако сделал вид, что нахожусь здесь впервые, разглядывая довольно тесную прихожую. — Вика, подай гостю тапочки! — крикнула Ольга Владимировна вглубь квартиры, упорхнув в ту же сторону, а через пару мгновений я завидел домашнюю малышку с неровным пучком темных волос на голове, в растянутой майке и слегка заляпанных лосинах. Главный атрибут домашнего образа являлись пушистые тапочки-единороги, увеличивающие идеальную, хрупкую ножку, которую ласкал в постели совсем недавно, на несколько размеров. Вика казалась мне такой милой и простой. Даже в этом образе я любил ее. Такую искреннюю, простую. Невинную, но порочную. Да, теперь я в этом убедился на все сто процентов.

— Прошу, — Вика жестом указала на кухню, игриво стреляя в меня изумрудным, до боли любимым взглядом, пока ее мать колдовала над плитой. Меня настолько завлекла моя малышка, что я, не удержавшись, на миг крепко прижал ее к себе, оставляя на шее легкий поцелуй рядом с красноватым пятном, плохо замаскированным косметикой. Да, надо быть осторожнее, иначе женщина может заметить мою печать. Но это не главное. Перед важным разговором я вдохнул аромат моей девочки и почувствовал на себе ее прикосновения, что придало мне больше уверенности.

Пройдя на кухню, я тут же почувствовал душную атмосферу. Нет, это не из-за чересчур доброжелательного взгляда Ольги Владимировны или не менее влюбленных взоров Вики. Все дело в парах над плитой, где красовался только что приготовленный ужин. Видимо, сегодня меня здесь ждали.

— Не стоило так утруждаться, — тут же произнес я, присаживаясь на свободный стул вокруг круглого стола. Тут действительно оказалось много еды, помимо жаркое, которое мама Вики только что выставила: и салаты, и закуски, даже алкоголь сюда притащили, несмотря на то, что я за рулем. Как будто мы отмечали какой-то праздник, хотя новый год я отметил куда скромнее, зато компания нравилась мне гораздо больше.