— Мистер Поппо — это имя на самом деле было гораздо длиннее, но Алоизиус настаивал именно на нем — прибыл из Лондона сегодня утром по просьбе наставника моего детства, — объяснил Джек, проходя в гостиную вслед за Уолтером. — Насколько мне известно, мистер Поппо работает с мрамором. Мистер Поппо — всего лишь один из многих людей, обладающих тем или иным талантом, которые или уже прибыли, или приедут в скором времени и поселятся в западном крыле. Алоизиус утверждает, что все они мастера своего дела.

— Вот как? — сказал Уолтер. Он поднял с пола журнал с образцами и начал его листать.

— Да, Уолтер, вот так. — Джек был явно горд собой, что всегда мешало, когда он имел дело либо с Уолтером, либо с Алоизиусом. Но у него уже была с утра стычка с Мери, и он чувствовал, что ему надо немного расслабиться. — Я нанял достаточно мастеров, чтобы Мери могла управлять ими целыми днями. У нее будет здесь достаточно работы и не останется времени, чтобы думать о том, где и чем занят я. Потому что моя главная цель — узнать, что происходит в поместье, а потом безболезненно брать управление им в свои руки. Хочешь — верь, хочешь — нет, но это была моя идея, а Алоизиус был настолько добр, что помог мне разобраться в деталях. Разве не так, Алоизиус?

Старик оторвался от своей зарисовки и, прищурившись, посмотрел на Джека:

— Уходи, мальчик. Не видишь, мы работаем. О, здравствуйте, Уолтер. Хотите к нам присоединиться? Я ценю ваше мнение и хотел бы попросить вас высказать его по поводу камина в этой комнате. Как видите, он весь растрескался. Мистер Поппо настаивает на том, что его надо заменить, а мне хотелось бы восстановить его в прежнем великолепии.

— А стоить это будет столько же? — спросил Уолтер, встав между Джеком и еще одной горой образцов. — Спросите его, мой друг, будет ли цена за восстановление камина такой же, как за его замену на новый, как будто вы готовы заплатить ту же сумму как за одно, так и за другое. Тогда вы лучше поймете друг друга, а заодно узнаете, возможно ли восстановление вообще.

Джек усмехнулся, глядя на своего старого наставника:

— Видишь, Алоизиус? Чтобы узнать, что возможно, всегда спрашивай цену, словно готов заплатить. Если твой мистер Поппо будет по-прежнему настаивать на замене, ссылаясь на то, что восстановить камин нельзя, ты поймешь, что он говорит правду. А если он скажет, что может привести камин в порядок за ту же цену, что и за новый, ты поймешь, что он может сделать это и за меньшие деньги. На этот раз заплати ему, сколько он скажет, а то, что переплатишь, вычти из своих следующих сделок. Теперь, как только этот человек раскроет рот, ты будешь знать, как вести с ним дела, чему верить и на чем сэкономить. Ты ведь этому научил меня, Уолтер?

— И у тебя все получалось, Джек, не так ли? Особенно с той покупкой у явного дурака Адама Фаулера. Помнится, ты тогда получил пять акров великолепной земли всего за четыреста долларов.

— Если вы двое кончили поздравлять друг друга с блестящими успехами, — заявил Алоизиус, обмахиваясь концом шарфа, — разрешите сказать вам, что мистер Поппо говорит по-английски.

Джек посмотрел на Уолтера, Уолтер посмотрел на Джека, а потом они оба посмотрели на мистера Поппо, лицо которого озаряла широчайшая улыбка.

— Чтобы восстановить камин, потребуется на пятьдесят гиней больше, достопочтенные господа, — сказал он, и Джек так расхохотался, что, наверное, упал бы, если бы не держался за плечо Уолтера. — В душе я художник, но мне будет труднее восстановить этот старый камин, — упрямо настаивал мистер Поппо. — Это поможет вам понять, как иметь со мной дело?

— Очень даже поможет, мистер Поппо, — ответил Джек, утирая выступившие от смеха слезы. Уолтер хранил гордое молчание: его репутации был брошен вызов. Ведь он гордился тем, что был если не самым умным переговорщиком на свете, то по крайней мере близок к тому, чтобы считаться одним из лучших. — Мы хотим, если не возражаете, увидеть камин в прежнем его виде за двадцать пять гиней сверх пятидесяти. Это предложение вам подходит?

— Ты мог бы заполучить его и за десять, — проворчал Уолтер, повернувшись спиной к сияющему мистеру Поппо с видом человека, оскорбленного в своих лучших чувствах. — Совершенно очевидно, что наши с тобой таланты не найдут себе применения в обновлении дома. Твое место в полях, ты должен управлять поместьем и выплачивать долги. Я, с моим умом, должен разобраться в вопросах финансов, работая с цифрами, а не с мастеровыми и шторами, а также сводящими с ума дискуссиями, какой оттенок голубого самый подходящий. Алоизиус хороший человек, но он превратит это место в еще один Парфенон, если разрешить ему воплощать свои идеи и втянуть в это тебя и всех остальных. Найди свою жену, и пусть эта разумная молодая женщина проследит за всем, иначе твои карманы быстро опустеют и мы все окажемся под забором.

Хани открыла дверь большой хозяйской спальни на чей-то громкий и властный стук. И отступила назад в изумлении: на пороге стоял Джек.

Мери, сидевшая у очага, расчесывала распущенные волосы, еще мокрые после ванны. Она обернулась и увидела, как в спальню своими обычными большими шагами входит Джек и усаживается в кожаное кресло по другую сторону камина.

Он был мрачнее тучи, пытаясь скрыть свое настроение за натянутой улыбкой. Но Мери с детства могла распознать любое настроение Джека. Когда он наконец поймет, что все его эмоции написаны у него на лице? В данный момент она бы сказала, что он выглядит скорее разочарованным, чем рассерженным. А разочарование никогда не было в чести в Колтрейне.

— Я сама закончу, Хани, — обратилась она к служанке, которая не знала, что ей делать. — Сходи вниз и посмотри, не надо ли помочь матери на кухне.

— Вы уверены, мисси? — Бедняжка Хани, казалось, разрывалась между чувством восторга оттого, что мистер и миссис Колтрейн наконец оказались в одной спальне — где, как всем известно, им и положено было быть, — и чувством страха оттого, что, впустив Джека Колтрейна в спальню, она совершила свою вторую самую большую ошибку с тех пор, как она поцеловала Джимми, помощника дворецкого, предварительно не посмотрев, нет ли поблизости отца.

— Сейчас же! — Приказание Джека и его жесткий взгляд были достаточны, чтобы Хани решила, что ей делать, и поспешно попятилась вон из комнаты.

— Какой же ты злой, Джек. Неужели обязательно надо было ее пугать? — осведомилась Мери, проводя щеткой по волосам. Она все еще была в сорочке и халате. Но так как халат некогда принадлежал Джеку и был таким же закрытым, как саван, она не видела причины, чтобы протестовать против его прихода и просить — раз он явился без приглашения — его уйти, пока она не приведет себя в порядок. Кроме того, ей было все равно, как она выглядит. Ему-то все равно.

— Я знаю Хани так же давно, как и ты, Мери, а она знает меня. Неужели ты думаешь, что она испугалась, что я откушу ей руку?

— Может, и нет, — пожала плечами Мери. — Ты слишком занят, выгоняя из поместья хороших людей. — Она тут же прикусила язык, пожалев о том, что сказала. Но сказанного не воротишь. Ей должно быть стыдно. Она знала, что Джек уже ездил к Робби Дженкинсу сегодня днем и даже извинился перед ним. Джек всегда признавал свою вину, и Мери любила его за это. Он даже признался, что был не прав, так надолго отложив свое возвращение в Колтрейн-Хаус. Так почему же она не может его простить, встретить приветливо в его же доме, передать ему бразды правления?

Ответ, к сожалению, был прост. Если Джек возьмет управление поместьем в свои руки, ей нечего будет делать, некуда идти. Даже если бы весь мир был у ее ног, но в нем не было бы Джека и Колтрейн-Хауса, она предпочла бы умереть.

Щетка для волос вдруг замерла на полпути: она неожиданно поняла, что не была абсолютно честна с самой собой. Если бы это было нужно, она прожила бы и без Колтрейн-Хауса. Она могла бы прожить вообще без всего. Но только не без Джека. Без него она не может быть счастливой. Она боготворила его, когда была ребенком. А как женщина — да поможет ей Господь — она его любит. Любит так, как предназначено женщине любить мужчину. А влюблена в него она была с четырнадцати лет, но он об этом и не подозревал.

— Извини, Джек, — наконец выдавила она, положив на колени щетку и стараясь не смотреть на него. — Я не должна была этого говорить. Поговорим о чем-нибудь другом, ладно? Хани сказала мне, что дом полон раздраженных джентльменов в башмаках на высоких каблуках и дюжих мастеровых, нанятых в ближайшей деревне. И я видела кого-то на крыше, когда шла из конюшни. Что ты собираешься делать, Джек?

Он поднялся с кресла и, взяв у нее с колен щетку, встал за ее спиной и начал водить щеткой по ее волосам, как он делал это тысячу раз, когда она была ребенком. Он работал медленно, осторожно, распутывая ее влажные волосы. Он всегда о ней заботился. Так хорошо о ней заботился.

Мери затаила дыхание и постаралась не отклоняться назад — туда, где были его руки. Она пыталась думать, слушать и ничем себя не выдавать, чтобы не спугнуть его. А то, чего доброго, выскочит с криками из спальни.

— Ты знаешь, что я собираюсь делать, Мери? — Она сидела с закрытыми глазами, обуреваемая незнакомыми ей ощущениями, которые так ее пугали, что она почти забывала дышать. — Я поклялся восстановить Колтрейн-Хаус, и я это сделаю. Но мне нужна твоя помощь, Мери, если ты, конечно, захочешь помочь.

— Моя… моя помощь? — В этот момент она себя ненавидела. И его ненавидела. Как же могло быть иначе, если она вдруг почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног и она проваливается в какое-то глубокое, темное, неизвестное и опасное место. — Разве я и так не делаю достаточно?

Наклонившись, он взял ее руку и провел большим пальцем по мозолям на ее ладони.

— Ты делаешь даже слишком много, Мери. Настало время — давно настало — рассуждать здраво. Пора поделить ответственность за Колтрейн-Хаус. Не потому, что ты не справляешься или поместье в плохом состоянии. Все наоборот. Но я вернулся домой и знаю, как им управлять. Мы с Уолтером оставили в Пенсильвании два огромных имения на управляющих, чтобы иметь возможность приехать в Англию.