Но она воздержалась от того, чтобы произнести эти слова вслух, и просто прижалась своими губами к его губам. Нежно, соблазнительно, требуя того, чего хотела, отвечая на его ласку. Мягкий, долгий поцелуй, прикосновение губ и языков… Жар тесно соприкасающихся тел опалял их руки, сковывал их ноги…

Конэл отдался во власть желания, словно человек, блуждающий в тумане. Воздух был густым и сладким, и Аллина была здесь, чтобы принадлежать ему, горячая, страстная… и реальная.

Он чувствовал, как она сдерживает дыхание, слышал ее сладостные вздохи, биение ее сердца — в унисон с собственным. Аллина двигалась навстречу, прижимаясь к нему, очаровывая его в темноте.

Когда Конэл вошел в нее, она приняла его, словно гостеприимная хозяйка истосковавшегося по дому путника. Вместе они поднимались и вновь опускались на ложе, двигаясь мерно и плавно. Их губы вновь встретились, когда он ощутил, что она приближается к пику блаженства, и потерялся в ней, отдал себя целиком, полностью опустошая себя…

— Аллина! — он произнес ее имя, только имя, вновь прижав ее к себе. Ощущая уют и тепло, она вновь погрузилась в сон, так и не успев осознать, что плакала.

Незадолго до рассвета Аллина проснулась. Ее мучил страх, что еще мгновение этой ночи с ним — и она станет умолять Конэла. Еще больше она боялась того, что Конэл предложит ей какую-нибудь бледную и жалкую замену любви на всю жизнь и она униженно ухватится за эту возможность.

Девушка молча оделась и вышла из дома, чтобы дождаться рассвета самого длинного дня в году.

На небе уже не было ни луны, ни звезд; ничто не нарушало эту бесконечную плотную темноту. Она видела берег, волны, вздымающиеся на море, а на западе — гигантские зазубренные скалы, на которых стоял круг камней, и ждала.

Амулет тяжело давил ей на грудь.

Осталось всего несколько часов, подумала Аллина. Она не будет падать духом, хотя ночью трудно не потерять надежду. Ее прислали, направили сюда неведомые силы, но это не имело значения. Важно было лишь то, что она здесь, на этом острове нашла ответы на все вопросы.

Ей оставалось лишь надеяться на то, что и Конэл найдет свой ответ в течение дня, который остался в их распоряжении.

Аллина смотрела, как начинается день. На небе медленно, почти незаметно появилась и глянцево заблестела полоска света. Над землей скользил туман, поднимаясь в воздухе, будто влажная занавеска. И вот на востоке порозовело, затем все стало золотистым; будто огонь медленно растекался по небу и морю, становясь все ярче и ярче. Серый воздух заблестел, как жемчуг.

Замок из песка на берегу смыло приливом. Увидев, как легко волна смыла творение ее рук, Аллина загрустила, ее сердце легонько сжалось.

Она повернулась и пошла в дом.

Ей нужно чем-то занять свои руки, чем-то занять свою голову. С тем, что творится в ее сердце, ничего не поделаешь, но она не собирается хандрить — особенно сегодня.

Когда Хью направился к выходу, Аллина открыла ему дверь. Она поставила на огонь чайник, чтобы заварить чай. Она уже знала, что нравится Конэлу — чудовищно крепкий чай без сахара или сливок, которые могли бы смягчить этот жуткий напиток.

Пока закипала вода, Аллина достала из шкафа небольшой горшок. Конэл говорил, что в это время года здесь созревает много ягод. Если ей удастся что-либо найти, у них будет прекрасный завтрак.

Она вновь вышла из дома, прошла мимо грядки и огромного куста, покрытого множеством пурпурных цветков конической формы с необычайным запахом. Аллина подумала, что хорошо было бы высушить эти цветы и поставить их в большую медную вазу.

Туман стелился по земле и покрывал ее щиколотки. Ей казалось, что она вброд переходит мелкую речушку. Было тихо. Легкий ветер нежно шевелил волосы девушки, когда она взбиралась вверх по пологому склону за домом. Где-то вдали слышался низкий глухой лай Хью, а чуть ближе — звонкие птичьи трели. И все это покрывал мощный шум моря.

Подчиняясь минутному порыву, Аллина сняла туфли и побежала босиком по прохладной влажной траве.

Вниз по склону холма, теперь снова вверх… Этот склон был более крутым; туман сгущался вокруг, словно слои полупрозрачной ткани. Аллина обернулась и увидела, что дом превратился в смутный силуэт. Она испуганно остановилась, задрожала и чуть было не повернула назад. Вдруг совсем рядом, чуть выше, вновь залаяла собака.

Аллина позвала ее, повернула туда, откуда раздавался лай, и стала карабкаться вверх по склону. Наконец она оказалась на верху холма. Здесь росло несколько деревьев, которые качались от ветра, и кусты ежевики, а на них ягоды, которые она искала.

Довольная своей находкой, Аллина поставила на землю туфли и стала рвать ягоды… и есть их. Она взбиралась все выше — туда, где росла самая спелая ежевика. «Я нажарю блинов, — подумала Аллина, — и добавлю ягоды в тесто».

Ее горшок был почти полон, но она хотела добраться до куста, на котором были особенно крупные и спелые ягоды.

— Самые соблазнительные плоды всегда растут так высоко, что до них не дотянуться.

Аллина задержала дыхание и чуть не опрокинула горшок с ежевикой, увидев женщину, стоявшую на неровной тропинке по другую сторону куста.

Ее волосы были темными и свисали ниже пояса. У нее были зеленые глаза — словно океан на рассвете. Женщина улыбалась, положив руку на голову Хью, который спокойно сидел у ее ног.

— Я не знала, что здесь есть кто-то еще, кроме меня… — «Что здесь вообще может оказаться кто-то еще», — подумала Аллина. — Я… — Аллина тревожно оглянулась и не смогла разглядеть дом. — Я зашла дальше, чем нужно.

— Сегодня хорошее утро для прогулки и сбора ягод. Из тех ягод, которые ты собрала, получится неплохое варенье.

— Я собрала слишком много. Я увлеклась… Лицо женщины смягчилось:

— Конечно, много ягод не соберешь, особенно если при этом их ешь. Не волнуйся, — сказала она спокойно, — он все еще спит. Пока он спит, в его душе царит покой.

Из груди Аллины вырвался долгий вздох.

— Кто вы?

— Я то, что ты хочешь увидеть. Старуха в лавочке, паренек в лодке…

— О Боже! — ноги Аллины подкосились, и она села на камень.

— Не беспокойся. Это не причинит никакого вреда — ни тебе, ни ему. Он — это часть меня.

— Вы его прабабушка! Он сказал… о вас говорят…

Улыбка женщины стала шире:

— И впрямь говорят.

Стараясь сохранить самообладание, Аллина сунула руку под свитер и достала амулет:

— Это принадлежит вам.

— Это принадлежит тому, кому оно принадлежит… пока не перейдет к другому.

— Конэл сказал, что бросил его в море.

— У мальчика тяжелый характер, — ее смех был легким и густым, словно взбитые сливки над виски. — Я горжусь им. Он мог бы забросить его даже на луну, но амулет все равно попадет к тому, кому он принадлежит, когда придет время. Сейчас твое время.

— Он не хочет любить меня.

— Ох, девочка моя, — женщина подошла и коснулась щеки Аллины; ее прикосновение было легким, как прикосновение крыльев мотылька. — Любовь не подвластна желаниям. Она просто существует. И ты об этом уже знаешь. У тебя терпеливое сердце.

— Иногда терпение является просто трусостью.

— Мудрые слова, — женщина кивнула, очевидно удовлетворенная ответом Аллины, — и справедливые. Но ты уже понимаешь его и начинаешь понимать себя, что всегда намного труднее. Для столь короткого времени это немалый успех. И ты любишь его.

— Да, я люблю его. Но он не примет любовь, навеянную чарами.

— Этой ночью, когда самый длинный день встретится с самой короткой ночью, когда звезда вспыхнет светом и силой, выбор, который сделаете вы — ты и он, — окажется таким, каким он и должен быть всегда.

Затем женщина взяла лицо Аллины в свои ладони и поцеловала ее в обе щеки.

— Твое сердце будет знать ответ, — сказала она и ускользнула в туман, словно призрак.

— Но как? — Аллина закрыла глаза. — Вы дали нам мало времени!

Когда Хью своей мордой уткнулся ей в ноги, она наклонилась и зарылась лицом в шерсть на его загривке.

— Мало времени, — прошептала она. — Но его мало и для того, чтобы ломать над этим голову. Я понятия не имею, что делать, за исключением одной вещи. Думаю, я займусь завтраком.

Аллина направилась обратно той же дорогой, Хью сопровождал ее. Туман уже начинал рассеиваться. Казалось, судьба дарила ей еще один ясный день.

Когда впереди показался дом, она увидела, что Конэл сидит на черном крылечке и ждет ее.

— Я уже начал беспокоиться, — он вышел встретить ее, ощущая огромное облегчение. — Что ты там делала, блуждая в тумане?

— Собирала ягоды, — Аллина приподняла горшок. — И ты даже представить себе не можешь, что я… — она замолчала, опустив глаза на амулет.

— Что я представить себе не могу?

Нет, подумала Аллина, она не может рассказать ему, что с ней произошло, кого она встретила. Не сейчас, когда в его глазах притаилась тень, от которой у нее сжималось сердце.

— Ты не можешь себе представить, что я собираюсь приготовить на завтрак!

Конэл сунул руку в горшок.

— Ягоды?

— Смотри, — сказала она ему и понесла свою добычу в дом, — и учись!

Конэл наблюдал за Аллиной, и это зрелище успокаивало его. Проснувшись, он потянулся к ней, и это его обеспокоило. Как могло случиться, что мужчине, проведшему с женщиной всего одну ночь, постель без нее показалась такой холодной и пустой? И этот страх, внутренняя дрожь, когда он не мог найти ее. А теперь она была здесь, взбивала тесто в миске, и, казалось, в мире все вновь встало на свои места.

Если и могло существовать название этому чувству, то это была любовь.

— Не помешала бы здесь большая сковорода с ручкой, — Аллина отставила миску в сторону, чтобы разогреть сковородку. — Но мы как-нибудь справимся и без нее.

— Аллина!

— Что? — она оглянулась. Во взгляде Конэла было что-то такое, от чего у нее вдруг закружилась голова. — Да? — когда Аллина обернулась, амулет качнулся, блеснув на солнце.