— Правда? И что они говорят?

— Ты не знаешь?

Он покачал головой и глотнул скотча.

— Что ж, — начала она, — все эти разговоры насчет того, что ты богаче Дональда Трампа{10} и одновременно встречаешься с Эль Макферсон и Кэти Айрлэнд{11}.

— Должно быть я лучше, чем думал, — впервые с тех пор как Брина его сегодня увидела, в уголках темно-синих глазах промелькнул намек, что его это может забавлять.

— Мне жаль всех разочаровывать, — сказал он, — но все это неправда.

— Хмм, — она отпила из стакана, — значит, другие слухи тоже могут оказаться неверными.

— Какие именно?

— Что в тебе может быть самым худшим для этого города?

Уголок его рта пополз вверх.

— Кто-то сказал, что я гей?

— Нет, хуже. Говорят, что ты стал демократом.

Он улыбнулся. Сначала его губы слегка искривились, а затем расплылись в довольной улыбке. Он рассмеялся, сперва тихо, потом низким, грудным, чисто мужским смехом, отчего в ее животе взволновались бабочки и запорхали по всей коже, волнуя едва ощутимыми касаниями.

— Я бы не хотел, чтоб местный NRA{12} охотился на меня.

От смеха в уголках глаз появились морщинки, превратившие его лицо из просто красивого в «не-распускай-слюни» сокрушительно прекрасное.

— Нет, — произнесла Брина, пробежавшись взглядом по его прямому носу и глубокой впадинке, переходящей в излучину верхней губы. — Ты бы не хотел.

— Как твоя семья? — спросил он.

— Хорошо, — выдавила она в ответ и снова заглянула в его глаза. Она кинула этого парня ради Марка Харриса. О чем она вообще думала? — Они больше здесь не живут. А как твои бабушка с дедушкой?

— Стареют. Я перевез их в Палм-Спрингс, чтобы они поправили здоровье. Сначала им там не понравилось, но теперь они любят это место.

Подняв стакан, он отпил из него.

— А ты где теперь живешь?

— В Портленде, — сообщила она, и рассказывая о своей работе, изучала его лицо и не находила никаких признаков того мальчика, которого знала. Физически осталось очень мало сходства. Его глаза все еще были темно-голубыми, а ресницы густыми. Но щеки больше не были запавшими, темные волосы были коротко стрижены над ушами, а буйные вихры окультурены.

Когда ее взгляд встретился с его, он спросил:

— Что ты ищешь, Брина?

— Тебя, — ответила она, — раздумываю над тем, знаю ли я тебя теперь?

— Сомневаюсь в этом.

— Очень жаль. Ты помнишь то лето, когда мы охотились на ведьм и вампиров в лесу?

— Нет.

— Мы делали колья и деревянные кресты.

— Точно, я вспомнил, — сказала он. Свет в бальном зале померк, и они обратили внимание на сцену. Когда лучи света упали на белое полотно и серебряные блестки, стало казаться, будто сцену усыпал первый снег.

— Всем привет! Я Минди Франклин Бартон, — объявила Минди с возвышения. — Добро пожаловать на встречу выпускников 1990 года высшей школы Галлитон Пасс.

Все, кроме Брины, захлопали. Она не могла это сделать из-за стакана в руках. Взглянув налево, она заметила, что Томас тоже не аплодирует. И внезапно задалась вопросом, а что же здесь делает Томас. Насколько она помнила, он всегда говорил, что никогда не вернется назад, оставив Галлитон. Однажды Брина спросила, вернется ли он, чтобы повидаться с ней, и он сказал, что она просто могла бы поехать вместе с ним.

— В 1990-м году мы слушали Роберта Палмера, New Kids on the Block{13} и U2{14}, — продолжала Минди.

Но только не Томас, вспомнила Брина. Он слушал Боба Дилана и Эрика Клэптона.

— Джордж Буш принес присягу, став 41-м президентом США, а Люсиль Болл{15} умерла в возрасте 76 лет. Мы смотрели по телевизору сериалы «Привет» и «Закон Лос-Анджелеса»{16}, а в кинотеатрах — «Арахнофобию» и «Призрака». А в наш собственный...

Мысли Брины вернулись к стоящему рядом с ней высокому мужчине в пиджаке безупречного кроя, и она снова задумалась, почему он вернулся после столь частых клятв никогда не возвращаться. Возможно, он, как и она, приехал сюда показать всем, что он не никто и добился успеха в жизни. Вот только Томаса никогда не волновало, что о нем думали. Более того, она в жизни не знала человека, так мало заботившегося о производимом им впечатлении. Но так было десять лет назад. Люди меняются. Она определенно изменилась и должно быть, он тоже.

— В 1990-м году, — говорила Минди, — наша футбольная команда победила на чемпионате штата, а наша лыжная команда заняла 1-е место по многоборью.

Во внутреннем кармане пиджака Томаса зачирикал мобильный телефон. Достав его, он приглушенно заговорил.

— Как ты себя чувствуешь? Что он сказал? Ох..., — он помолчал, а услышав ответ, вскинул брови. — Ты подключился к последовательному порту, как я тебе говорил? Ага, к этому. Бабушка пролила кофе на клавиатуру? Конечно, это проблема. Что? Подожди минутку, — он взглянул на Брину.

— Уверен, мы еще увидимся до конца уик-энда, — сказал он, и со стаканом в одной руке и телефоном в другой, вышел из зала.

Брина перевела взгляд на сцену. Последний раз она была в этом зале на Рождественском балу. Тем вечером она тоже была одета в красное. В красное атласное платье, которое ее мать сшила из ткани, купленной у Джуди в текстильном магазине. С розами в волосах и Марком Харрисом в черном смокинге в качестве кавалера.

Брина годами сохла по Марку, а когда его девушка Холли Бьюкенен, королева бала и президент спортивного клуба дошкольного развития бросила его за две недели до танцев, он обратил внимание на Брину и пригласил пойти с ним на бал. Они несколько недель встречались, а затем Холли щелкнула пальцами, и Марк рысцой прибежал обратно. Брина была сокрушена.

И словно мысли о нем вызвали его появление, к ней подошел Марк Харрис. Взглянув на ее именную табличку, он улыбнулся.

— Гномик?

Она насупилась, а он, закинув голову, рассмеялся. У него всегда были самые ровные и белоснежные зубы, какие она только видела, и за минувшие десять лет он не очень изменился. Его светлые волосы слегка порыжели, в уголках зеленых глаз появилось несколько морщинок, и если уж на то пошло, с возрастом он стал еще красивее. Зеленый галстук под стать рубашке, заправленной в брюки темно-зеленого цвета. Он уже не был таким мускулистым, как ей помнилось, но все еще смотрелся довольно накачанным.

Минди продолжала речь, и зал зааплодировал чему-то сказанному ею, а Марк Харрис, обхватив Брину за плечи, заглянул в ее глаза.

— Господи, ты великолепно выглядишь, — сказал он с безукоризненной улыбкой. — Не могу поверить, что бросил тебя ради Холли. Каким же я был идиотом.

Это так походило на ее собственные мысли о Томасе, что она рассмеялась.

— Согласна, но не будь к себе слишком суров. Холли была настоящей разговаривающей куклой Барби «Малибу»{17}. — она покачала головой. — Я всегда думала, что вы поженитесь.

— Мы поженились. А затем развелись, — он так это произнес, словно ничего особенного здесь не было, и Брина задумалась, сколько еще ее одноклассников женились и развелись.

— Ты здесь одна? — спросил он.

— Да.

— Какая удача, я тоже, — улыбка коснулась его глаз. — Давай, пойдем и поговорим с остальными ребятами. Все хотят знать, кто ты, но никто не угадал, — приобняв ее за талию, он пояснил, — Тебя никто не узнал, когда ты вошла. Затем они увидели, как ты разговариваешь с Томасом, и решили, что ты можешь быть его девушкой. Но вы не встречаетесь, так ведь?

— Нет, — Брина оглядела комнату и на входе заметила Томаса, разговаривающего с высокой блондинкой в облегающем черном платье. Невозможно было не узнать Холли Бьюкенен, королеву бала. Сколько Брина себя помнила, Холли всегда была белокурой и прекрасной. Она никогда не попадала в неудобную или неприятную ситуацию, а если где-то и существовали неписанные правила о красивых богатых девочках, которые должны быть милы и добры, Холли их никогда не читала. Или читала, и просто наплевала на них.

Томас и Холли стояли к ним боком, она улыбалась, положив руку на рукав его пиджака. Брине стало любопытно, что же он такое сказал, чтобы Холли улыбнулась. Он не прилагал никаких усилий, чтобы вызвать улыбку у Брины. Ни малейших. Фактически он даже выглядел немного скованным и напряженным. Вовсе не похожим на того Томаса, которого она помнила.

— Думаю, нам полагается слушать Минди, — сказала она, когда Марк повел ее к небольшой группе людей справа. Когда-то от касания его руки ее сердце трепетало. Теперь же он был просто давним знакомым, и одним из тех парней, которым она будет вечно признательна за то, что никогда с ними не спала.

— Никто не слушает Минди, даже Бретт, — заявил он, подходя к группе своих друзей. В школе они были группой детей при деньгах. Группой, носившей лыжные куртки весь лыжный сезон, как символический статус, просто потому что могли себе это позволить. Некоторых Брина узнала, про остальных не имела понятия, кто они, пока их не представили. Живя в таком маленьком городке, она росла с ними рядом, но ее друзьями они никогда не были.

Послушав их сейчас, она узнала, что большинство людей, с которыми она вместе оканчивала школу, до сих пор живут в этом краю. Многие женились сразу после окончания школы или колледжа, но также быстро развелись и состояли теперь во вторых или даже третьих серьезных отношениях. Когда они заговорили о 1990-м годе, как о лучшем годе в их жизни, Брина взглянула на Томаса.

Высшая школа не относилась к важнейшим событиям его жизни ни раньше, ни сейчас. И словно прочитав ее мысли, он посмотрел на нее поверх головы Холли и их взгляды встретились. Несколько долгих секунд он пристально смотрел на нее, его выражения лица было не понять, а затем нахмурился и отвернулся.

Когда Минди закончила речь, освещение приглушили, и Брина больше не видела лица Томаса. В темнеющей комнате виднелся только его силуэт.