В былые времена красть по мелочи было гораздо проще. Любой мог без труда прикарманить полбутылки водки или «Бейлис» на Рождество, чтобы по пути домой не тратиться на подарок матери. Воровали лишь джин, водку и «Бейлис», к винам и виски даже не притрагивались. В основном потому, что их хранят в погребе, где поддерживается нужная температура. Бутылки, расставленные в специальных штативах, регулярно поворачивает смотритель, увеличивая угол наклона; к тому же, чтобы попасть в погреб, надо раздобыть две связки ключей. Впрочем, если задаться целью, добьешься чего угодно. Но теперь, когда все данные заносят в компьютер, «угощаться» намного сложнее.

Хотя к некоторым уловкам можно прибегать и в наши дни. Например, наполнять пустые бутылки из-под водки и джина водой и ставить их в задние ряды на барных полках. Пока никто ничего не обнаружит, воруй себе, сколько душе угодно. Другая хитрость возможна лишь при условии, что ты работник бара. Смысл в обдуривании клиента. Он заказывает двести грамм, ты приносишь сто, деньги берешь за двести и надеешься, что никто ничего не заметил. Если клиент достаточно пьян, все благополучно сходит с рук. В конце смены ты подсчитываешь, сколько «выручил» денег, и с чистой совестью берешь пару бутылок водки, которые чаще делишь с остальными служащими бара. Гениально. В предыдущем отеле, где я работал, ежемесячно получал бесплатно по бутылке водки.

Задача ревизора — найти бутылки с водой и мешаниной, о которых работники бара совершенно забывают. И подсчитать стоимость утечек — расплесканного и пролитого, особенно поздно ночью, что в итоге составляет целую бутылку, к примеру джина. Вообще-то за подобные вещи мы вынуждены платить. Начальство удерживает десять процентов из чаевых и доплаты за обслуживание, компенсируя недостачи в кассе и убытки от разбитой посуды и мелких краж. Хотя, если учесть, что бутылка воды «Хилдон» стоит всего сорок центов, а тебе ее продают за три с половиной фунта, небольшая недостача не кажется серьезной проблемой. Когда же воруют «Бомбейский сапфир», отель несет ощутимые потери.

Мистера Кента отправляют мучить Джино в баре, а в отеле появляется еще один тип — весьма несвежего вида, болтающий с кем-то по мобильному. Волосы вьющиеся, до плеч, костюм лоснится по известным причинам. В руке тяжелый на вид рюкзак. Не успевает он и рта раскрыть, чтобы представиться, как в вестибюль вылетает Джеймс — пятерня вытянута, наготове сладкое словцо — и уводит пришедшего в свой кабинет.

— Кто, по-твоему, это такой? — спрашиваю я у Лиз. — Поставщик сигар или икры?

— Сигар, — говорит Лиз.

— Почему ты так решила?

— Я прекрасно его помню. Он является каждые пару месяцев, всегда с тяжелой сумкой. А уходит налегке и с улыбочкой на физиономии. И потом, — добавляет она, — те люди, что занимаются икрой, в основном из Восточной Европы, и от них несет соленой рыбой. А этот хмырь, по-моему, откуда-то с юга.

— Схожу-ка я, пожалуй, на ленч, — говорю я.

Лиз не возражает. Она на диете и вообще не нуждается в ленче. Указывает мне на печенье «Слим фаст», что лежит под ежедневником в кожаной обложке, и просит не очень задерживаться.

В столовой для персонала полно народа. Обделенные свежим воздухом и солнечным светом, составленные в ряды столы и стулья блестят в сиянии неоновых ламп. Пахнет луком, потом и крепким табаком. Беру тарелку и иду к тому, что называется салатной стойкой. Там нарезанные помидоры и базилик; похоже, они знавали и лучшие времена — на вчерашнем банкете. Рядом баки с жухлым латуком и большая кастрюля с консервированной кукурузой, немного разбавленной красным перцем. Морщу нос. Даже макароны с тунцом выглядят так, будто попали сюда, уже однажды побывав на столах. Прохожу к горячим блюдам, которые вчера после обеда собрали вместе, чтобы сегодня разогреть на радость нам. На них светят большие специальные лампы, и так и хочется снять со всего, на что ни падает взгляд, верхний обветренный слой. Два помощника главного повара раздают чили. Прошу положить мне две ложки и беру кусочек белого хлеба. Временами я стараюсь питаться правильно, но сегодня день определенно не из таких.

Смотрю по сторонам и замечаю, что четвертый стул за столиком Альфредо, Франческо и Джанфранко уже занят. Сказать по правде, я даже рад; выслушивать их нытье по поводу проверки мне совершенно неохота. Решаю присоседиться к горничным и человеку, ответственному за проверку и пополнение мини-баров.

— Привет! — говорю я, подсаживаясь к троице. Они прекращают болтать на испанском. Или португальском? Во времена учебы мне, увы, недоставало усердия.

В ответ молчание. И горничные, и ответственный за мини-бары гораздо старше меня. Всем за сорок, может, даже пятьдесят с небольшим. Наверняка у всех есть дети, и родители надеются, что их отпрыски устроятся в жизни лучше, чем они. Задача не из самых сложных. Зарабатывать четыре с половиной фунта в час и драться с посыльными из-за чаевых — мало кто мечтает о такой участи. Причем в столь шикарном месте, как наш отель, и все это при условии, что они живут в стране на законном основании.

— День начался удачно? — спрашиваю я, пытаясь их разговорить.

— Не особенно, — отвечает женщина, что сидит напротив. — Мне пришлось убрать два использованных презерватива и оставленный в ванной тампон.

— Сочувствую, — говорю я, отправляя в рот немного чили. — Ужасно неприятно.

— А я вроде бы сломала кнутовище, — прижимая руку ко рту, сообщает вторая горничная, которая сидит слева от подруги.

— Что? — спрашиваю я, поднимая на нее глаза.

— Я пылесосила возле шкафа. Внезапно открылась дверца, и на пол вывалились все эти штуковины — наручники, резиновый костюм и кнут, который, закрывая шкаф, я прищемила дверцей и, по-моему, сломала. Теперь придется ждать, пока Джеки не поговорит с хозяином и не выяснит, должна ли я платить.

— Ага, — произношу я, не зная, как реагировать.

— А я обнаружил три фальшивые «Кит-кат» — клиент набил их бумагой и снова положил в мини-бар, — говорит ответственный за мини-бары.

— Терпеть этого не могу, — восклицает первая горничная, вращая глазами. — Когда выкидывают фокусы с «Кит-катом». — Она вздыхает. — По-моему, за него проще заплатить.

— А Анна-Мария сегодня утром заснула прямо в номере, — докладывает ее приятельница.

— Да ты что? — Пораженная горничная откидывается на спинку стула.

— Да-да. Включила телевизор, дверь закрыла, в общем, создала себе все условия. И крепко уснула прямо на кровати, которую только что застелила.

Все трое осуждающе качают головами. Труд у горничных нелегкий, и по причинам, известным только им, они вроде даже горды своей работой. Что можно найти достойного в раскладывании по чужим подушкам шоколадных конфет и мочалок у раковины, лично я ума не приложу.

Откусываю кусочек хлеба и благодарю свою счастливую звезду за то, что я, зарабатывая на жизнь, не вожусь с измазанными дерьмом простынями. И что у меня есть перспектива роста — не исключено, что в один прекрасный день я стану дежурным менеджером или даже управляющим.

Поверите, если я скажу, что хотел работать в гостинице с шестилетнего возраста? Это правда. Мечта моего детства — подняться в гостиничном бизнесе по карьерной лестнице и даже возглавить собственный отель. Женщины, что сидят напротив меня, судя по всему, не умеют мечтать. Кошмар. Их удел — всю жизнь мыть и чистить после других. Горничных не повышают по службе, их могут только уволить. Даже командует ими чаще всего девица, которая лишь готовится к более ответственной работе. Горничные отчищают зубную пасту от раковин на заре карьеры, точно тем же и заканчивают трудовой путь. А получают четыре с половиной фунта в час, два или три раза в день бесплатную еду и, если посчастливится, пятерку от клиента-американца. Даже оттого, что я просто здесь сижу, на душе делается муторно. Вытираю тарелку последним кусочком хлеба и, погруженный в мысли, иду вниз по лестнице покурить.

Вхожу в служебную курилку, и тут до меня доходит, что я слишком увлекся раздумьями. Время пролетело незаметно. Уже одиннадцать пятьдесят пять, и в курилке толпятся помощники шеф-повара, младшие повара и кухонные грузчики наслаждаются последней сигареткой перед кошмаром, что разыграется с началом ленча. Бледно-зеленые стены запотели от дыма; тех, кто стоит в дальнем конце, почти не видно. Присаживаться нельзя — костюм пропитается табачной вонью, и она будет бить в нос всем, кто ни приблизится к стойке. Выходить на улицу лень, и я медленно плетусь назад, в приятнейшее общество Лиз.

12.00–13.00

Становлюсь за стойку. Лиз озадачена. Как раз примерно в это время суток порой внезапно обнаруживаешь, что кое-кто из постояльцев еще не уехал. Иногда звонят горничные и сообщают, что не могут войти в номер из-за таблички «Не беспокоить» на двери. Или же сам замечаешь, что значки на экране, которые должны окраситься в зеленый, что означает «проверен и чист», до сих пор красные — «занят и не убран». Обычное время выписки в нашем отеле — половина двенадцатого, и мы строго следим за соблюдением установленного правила. Бывает, постоялец говорит, что вынужден задержаться, и ему позволяют пробыть до двух дня, но ровно в два он должен рассчитаться и уехать; в противном случае ему звонят и спрашивают, готов ли он заплатить за дополнительные полусутки или даже за целые, если его пребывание в отеле слишком затянется. Это вовсе не грубость. Просто на совести горничных так много номеров, которые следует подготовить к вселению гостей, что, поверьте, нам в самом деле нужен запас времени.

— Простите за беспокойство, сэр, — говорит Лиз, когда я прихожу. — Выписываются у нас в одиннадцать тридцать, а на часах уже двенадцать. Когда вы освободите номер?

Понимаю, что клиент в бешенстве, поскольку вижу, как, выслушивая его крики, Лиз слегка морщится.